| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ситуация в Гоа в 1523-1524 гг. уже была вкратце обрисована в контексте конфликтов между капитаном Франсишку Перейра Пестаной и группой поселенцев. Мы также отметили, что Д. Дуарте, со своей стороны, был в значительной степени склонен поддерживать Франсишку Перейру в этом споре. Капитан был союзником губернатора и якобы имел ряд единомышленников, которые помогали ему в его деловых начинаниях. С другой стороны, в Гоа были и другие люди, враждебно настроенные по отношению к нему, начиная от Руи Гонсалвиша де Каминьи, в то время отвечавшего за доходы от торговли лошадьми (но позже, в 1540-х гг., занявшего должность ведора да фазенда), до фактора Лансароте Фроиша (49). Ведор да фазенда, доктор Педро Нуньиш, со своей стороны, держался на безопасном расстоянии в Кочине. Гама по прибытии в Гоа внес существенные изменения, назначив фактором человека по своему выбору, Мигеля ду Вале, который, по-видимому, уже приступил к выполнению этих обязанностей к концу сентября (50). События этого периода частично подытожены в письме муниципального совета Гоа дону Жуану III от 31 октября 1524 г., подписанном четырьмя представителями касадуш: Криштованом Афонсу, Диогу Жуаном (?), Пайо Родригесом и Перо Гонсалвесом. После обычных заверений в лояльности и верности, а также упоминания о возвращении в Гоа их писаря, некоего Луиша Фернандеша Колако, посланного в Португалию в качестве агента Совета, и подтверждении через него привилегий, предоставленных городу Гоа, письмо продолжается:
"Граф Видигейра прибыл в этот город 23-го числа сентября нынешнего 1524 года с девятью судами; говорят, что из числа ушедших с ним оттуда пять пропали без вести. Нам кажется, что он явился с добрыми намерениями и желает служить Вашему Высочеству и вершить правосудие по отношению ко всем сторонам, что крайне необходимо в этой стране, ибо мы видим, что за несколько дней, которые он пробыл в этом городе, он возместил ущерб многим лицам, и исправил многие ошибки, допущенные в отношении Вашей казны. Мы приняли его в этом городе с почестями, подобающими тем, кто любит справедливость и следует Вашим приказам. Мы представили ему наши привилегии и свободы, он сказал, что будет уважать их, поскольку они были дарованы нам Вашим Высочеством, и из-за ограниченного времени, которое он находился в этом городе, он не мог уделить внимания некоторым вопросам, о которых мы просили, и так как времени было мало, чтобы восполнить груз перца, он даже не пожелал разобраться во многих вопросах, которые [таким образом] остаются нерешенными до его возвращения" (51).
Здесь в письме начали проскальзывать слабые нотки недовольства. Гама не уделил Гоа должного внимания, казалось бы, с точки зрения его жителей. Однако они также были приятно удивлены некоторыми аспектами его поведения и отмечают, что, хотя — как и ко всякому новому губернатору — несколько человек приходили к нему с подарками, он "не хотел ничего брать ни от христианина, ни от мавра, даже от этого города, что всем нам здесь казалось странным, ибо таков здесь обычай — брать все". Городской совет также отмечает, сначала довольно вежливо, что капитан Франсишку Перейра был заменен Д. Энрике де Менезишем, "поскольку дон Фернандо [де Монрой], который, как говорят, стал капитаном, не приехал". По поводу Д. Энрике муниципальный совет воздержался от суждения: "Мы не можем сказать о нем ничего, кроме того, что следует сказать о добром фидалгу, присланном Вашим Высочеством, и он обращается с нами разумно и справедливо". Затем в письме развивается тема важности португальского поселения в Гоа, состоящего примерно из 450 или 500 касаду, среди которых немало "фидалгу, кавалеров и оруженосцев, ваших слуг и других весьма заслуженных людей". Бог так распорядился, что они должны были покинуть свои родные земли (nosas naturezas), чтобы заселить эту далекую страну, но самое меньшее, что могут сделать Корона и ее представители, — это защитить их интересы.
Действия бывшего капитана Франсишку Перейры заслуживают сдержанной похвалы: ведь он помог закончить строительство францисканского монастыря, госпиталя (возле ворот Санта-Катарина), а также соорудил каменный причал для судов (52). С другой стороны, в его управлении были и отрицательные стороны, начиная с потери в апреле 1524 г. земель на terra firme, завоеванных Руи де Мелло. Здесь тон письма становится несколько резким.
"Мы не можем судить, кого следует винить в потере этой земли. Но дон Дуарте, который был губернатором в этих краях, стоял на рейде этого города с флотом, готовым отправиться в Ормуз, и его попросили помочь и сказали, что с несколькими людьми мавров можно будет изгнать из земли. Он ответил, что не может этого сделать, потому что находится в пути, и что даже если Гоа будет потерян, это не помешает ему отправиться в Ормуз, что, собственно, и не нужно для вашей службы. Его брат, дон Луиш, тоже был в это время в этом городе, и отправился на зиму [сезон муссона] в Кочим, и взял с собой всех людей, которых мог".
Таким образом, ограниченные усилия Франсишку Перейры оказались напрасными; силы биджапурского полководца Юсуфа Лари (впоследствии прославившегося как Асад Хан Лари из Белгаума) одержали победу (53). В завершение письмо переходит (после прежнего сдержанного тона) к полномасштабной атаке на бывшего капитана Франсишку Перейру, который систематически нарушал права касадуш, одних заключал в тюрьму, других изгонял из их домов, которые он затем захватил, и к тому же в ущерб им монополизировал торговлю зерном. Конфликты были настолько интенсивными, что в лучшем случае лишь двадцать касадуш ??в Гоа теперь не держали зла на бывшего капитана, среди многих грехов которого было покровительство временным жителям (homens ssolteyros) перед касадуш. В этом отношении мы видим некоторое изменение общего тона между этим письмом Муниципального совета и письмом предыдущего года, где Франсишку Перейра не подвергается открытым нападкам или критике, а Совет сохраняет разумный нейтралитет в отношении правоты и ошибочности жалоб, поданных другими португальцами (54).
Нам посчастливилось получить и другую точку зрения, в форме письма почти от той же даты, на этот раз от Д. Энрике де Менезиша (который только что занял пост капитана Гоа) Д. Жуану III. Его письмо начинается с того, что он отмечает свое нежелание принять должность капитана Гоа, навязанную ему Васко да Гамой, в отсутствие д. Фернандо де Монроя и с учетом того, что Франсишку Перейра был снят с поста и заключен в тюрьму по приказу вице-короля ("до тех пор, пока не выплатит свои долги"). Менезиш заявляет, что он предпочел бы дать бой "малабарцам, которые постоянно бунтуют и создают большие помехи для вашей службы". Но следует учитывать его собственный возраст и слабое здоровье, помимо того факта, что вице-король приказал ему воздержаться от военных действий (55). Д. Энрике, как выясняется довольно быстро, был плохого мнения о гоанских касадуш ??и духовенстве, которые, как ему казалось, не были заинтересованы в защите города.
"Государь, что касается дел Гоа, я говорю, что в городе достаточно людей, чтобы защитить его, если бы они делали то, что должны делать, но я вижу, что там больше волков в овечьей шерсти (lobos de chamalote) и белых капюшонах, чем оружия, и я не вижу здесь презумпции чести, скорее они все или по большей части женаты на негритянках, которых берут с собой в церковь..." (56)
Такие люди, по мнению капитана, дурно воспитаны и бунтарски настроены по натуре; поэтому неудивительно, что как в вопросах правосудия, так и в вопросах казначейства царит большой беспорядок. Даже если стены города, обращенные к внутренним районам, были достаточно отремонтированы, артиллерии все равно не хватало, так как слишком много денег было потрачено на больницу и монастырь св. Франциска, значение которых несоизмеримо со значением самого Гоа.
"И если, как я слышал, придут румы (турки), чего обычно ожидают каждый год в Индии и относительно которых теперь есть много подозрений или [даже] уверенности в том, что они придут в течение года, то, если это произойдет, и я, или кто-либо еще из находящихся здесь, не узнает об этом заранее, полагаю, что город окажется в большой беде, ибо даже башни четырех проходов на этот остров довольно плохо снабжены и вооружены артиллерией, а внутренние районы (a terra fyrme) восстали и захвачены Идалкамом [Адил Ханом], довольно могущественным правителем и, более того, жаждущим этого острова и города".
Ввиду всего этого, а также отсутствия порядка и дисциплины среди жителей, Д. Энрике дает понять, что он предпочел бы скорее отказаться от поста, как только прибудет Д. Фернандо, законный капитан. Он также подчеркивает, что, как и новый вице-король, он тоже не видит особого смысла в том, чтобы ублажать поселенцев и делать пожертвования больницам и Санта-Каса-да-Мизерикордия, и еще меньше пользы в покровительстве значительной общине индийских христиан. Настоящие приоритеты как для него, так и для Гамы лежат в другом: в защите Португальской Индии от османов и в устранении угрозы со стороны маппила на западном побережье. Есть и другая цель письма, которая постепенно вырисовывается: Д. Энрике довольно настойчиво желает получить должность капитана Ормуза, которая, как он понимает, однако, была обещана Д. Жуаном III некоему Мануэлу де Ласерда. Он указывает на свои значительные услуги, а также на свои финансовые потребности, включая настоятельную необходимость выдать своих дочерей замуж, прежде чем они станут слишком старыми; а Мануэлу де Ласерде наверняка можно дать какой-то другой пост. Он даже намекает на свою готовность передать должность капитана Гоа какому-нибудь молодому фидалгу, если бы тот согласился "взять в жёны одну из многих моих дочерей". Однако было бы лучше, если бы этот брак был заключен через его близких союзников в Португалии, Триштана да Кунья и его сына Нуньо да Кунья (57).
В заключение письма еще раз повторяется, как идеально было бы, с разных точек зрения, если бы он отправился в Ормуз и уладил там проблемные дела. Конечно, признаёт Д. Энрике, если бы сам вице-король отправился туда, он позаботился бы обо всем и оставил все "в полном спокойствии и порядке вашей службы"; но Гама уже заявил, что не будет этого делать. Д. Энрике заявляет, что сам попусту тратит время в Гоа и предпочел бы быть где-нибудь еще. Если ему откажут в назначении на должность в Ормузе, он вернется в Португалию по истечении трех лет; в любом случае, пишет он, "я прибыл сюда с вице-королем, чего не сделал бы ни с кем другим, как я много раз говорил Вашему Высочеству". Таким образом, престиж Гамы подтолкнул завербоваться на флот многих фидалгу, которые в противном случае не захотели бы отправиться в Индию, чтобы служить под началом менее знатного дворянина.
Гама, похоже, оставался в Гоа около месяца; у нас есть приказ (mandado) от него фактору Мигелю ду Вале, от 20 октября 1524 г. в Гоа (58). Помимо дела Франсишку Перейры, кажется, что Гама произвел неизгладимое впечатление в Гоа как строгий приверженец дисциплины применением насилия, которое на этот раз было направлено не столько против противников португальцев, а на некоторых из них самих. Каштаньеда, самый трезвомыслящий из хронистов XVI в., сообщает, что перед тем, как покинуть Белен, Гама объявил, что ни одна женщина не должна подниматься на борт корабля, "чтобы избежать многих грехов, которые становятся следствием того, что их берут [на борт корабля]". В Гоа было обнаружено, что две такие женщины спрятались на борту судов, так как были двое мужчин (предположительно в Индии), которые должны были жениться на них; когда Гама узнал об этом, он приказал публично выпороть их плетью (canga), несмотря на их мольбы о том, что, если он это сделает, никто не захочет впоследствии жениться на них. Столь же поразительным был тот факт, что вице-король отказал множеству больных на флоте в разрешении лечиться в новой больнице в Гоа на том основании, что "король, его господин, не нуждается в больницах в Индии, поскольку, если они там будут, люди всегда будут симулировать болезни" (59). Это несколько человеконенавистническое суждение привело к тому, пишет Каштаньеда, что "многие умерли из-за недостатка [врачебного ухода]"; однако похоже, что позже Гама все-таки разрешил некоторым людям из своего флота лечиться в больнице в Гоа. Другие, в том числе недееспособные бывшие солдаты, чьи пособия и жалования были урезаны в рамках новых мер жесткой экономии, начали просить милостыню, чего, как утверждает хронист, до тех пор не видели в Португальской Индии. "Все очень дивились этому", — пишет он, и нет сомнений, что последствия этого дела для Гамы не являются комплиментарными (60).
Нам известно, что во время его пребывания в Гоа Гама издал строгие приказы, как и в Чауле, вычеркнуть из платежных ведомостей короны всех, кроме солдат гарнизона, явившихся на смотр (61). Точно так же он приказал всем португальцам, живущим на окраинах города, вернуться в пределы его стен под страхом смерти; он также сократил пайки тех, кто находился на борту кораблей в пути. Приняв эти драконовские меры, он, как сообщается, снова вышел в море, и следующим его пунктом назначения стал Кочин. У Гоа он встретил флот Д. Луиша де Менезиша, направлявшегося из Кочина с намерением встретить его брата Д. Дуарте, которого ожидали из Ормуза. Гама вынудил Д. Луиша вернуться с ним в Кочин, куда весь флот прибыл в конце октября 1524 г., после остановки в Каннануре.
Даже этот краткий визит в Каннанур в конце октября не лишен значения. Нам неизвестно, что именно произошло, хотя мы знаем, что в крепости произошла смена режима, и капитаном стал Д. Симан де Менезиш. От этого времени до нас дошли загадочные следы переписки на арабском языке, в частности, письмо альгуазила (или министра) Колаттири, некоего Курупа, адресованное вице-королю, к которому в почтительных выражениях обращаются не только как к адмиралу, но и как к wazir al-wuzara (62). В письме содержится жалоба на капитан-майора (т. е. Д. Дуарте де Менезиша), который проявил враждебность к Каннануру и его правителю и в настоящее время отсутствует в этой области в течение нескольких месяцев (ссылка на проход Д. Дуарте через порт по пути в Ормуз). Автор письма надеется, что присутствие Гамы поможет разобраться в ситуации. Это желание не было полностью выполнено, поскольку Гама, похоже, занял жесткую позицию в Каннануре в отношении коммерческой и пиратской деятельности маппила, очевидно, угрожая Колаттири и его министрам репрессиями. В ответ на это, по-видимому, правитель Каннанура решил передать ему одного из знатных маппила, которого разные источники отождествляют с неким Балия Хасем, с одним из братьев Маммали Мариккара или даже (что маловероятно) с самим Маммали (63). Затем этот человек был заключен в тюрьму в португальской крепости Каннанур, но в конце января 1525 г., после смерти Гамы, его вывели из нее и тут же повесили.
К началу ноября 1524 г. мы находим Гаму в Кочине, втянутым в конфликт, который поглотил его внимание в последние недели его жизни. Гаму сопровождал новый капитан форта Лопо Ваш де Сампайо, сменивший действующего Д. Гарсиа де Норонья, племянника Афонсу де Албукерки. В это время развивается ряд все более сложных фракционных линий разлома вокруг вице-королевской администрации. Ясно, что личное положение самого Гамы изначально было практически неприступным благодаря тройной защите: во-первых, его огромному личному престижу; во-вторых, обширным полномочиям, данным ему как наместнику Д. Жуаном III; и в-третьих, жестоко-энергичному стилю, в котором он использовал эти полномочия. Таким образом, сторонники Д. Дуарте де Менезиша, которого самого в начале ноября еще ждали в Кочине после его визита в Ормуз, были вынуждены искать уязвимые места у тех, кто окружал Гаму (и тех, кто сопровождал его из Европы), или среди тех из находившихся в Кочине, кто придерживался его линии. Например, ясно, что Гама разыскал и решил распространить свою защиту на доктора Педро Нуньиша, ведора да фазенда, с которым быстро расправились как Диогу Лопиш де Секейра, так и Д. Дуарте де Менезиш. Даже несмотря на то, что срок его полномочий подходил к концу и его заменил в декабре Афонсу Мексия, вице-король ясно дал понять, что, по его мнению, ведор очень хорошо проявил себя в трудных обстоятельствах. В свою очередь, это означало, что враги ведора, особенно португальский фактор в Кочине Мануэл Ботельо, были задеты за живое. Словесная перепалка разгорелась из-за вопроса об ответственности за закупку перца. Каштаньеда, отражая в данном случае взгляды самого Гамы, отдает должное Педро Нуньишу за улучшение качества перца, отправляемого в Европу. Торговцы-маппила, по его версии, имели обыкновение поставлять португальцам влажный перец (смешанный с грязью и песком), так что потери в весе между закупками в ??Кочине и продажей сушеного и очищенного перца в Португалии составляли порядка тридцати-сорока процентов. Предполагается, что Педро Нуньиш поэтому решил заключить сделку с сирийскими (Св. Фомы) христианами из Кранганора, которые поддерживали прямой контакт с производителями (таким образом, обходя посредников — розничных торговцев маппила), и стимулируя их денежными подарками, удалось сократить потери (a quebra) всего до семи процентов. Напротив, у нас есть длинное письмо от Мануэла Ботельо, написанное в январе 1525 г., в котором он пытается поставить себе в заслугу все вопросы, связанные с закупкой перца, которые он, как со своей стороны утверждает, согласовал благодаря своим хорошим отношениям с сирийскими христианами. В письме он ворчит, что после того, как Д. Мануэл назначил его на три года фактором в Кочине (предположительно, чтобы вернуться в Португалию на флоте 1521 г.), его полномочия и юрисдикция были сначала ограничены, а затем постепенно расширены, из-за чего Ботельо "был сильно дискредитирован у торговцев этой земли". Фактор считает, что знает, чья рука стоит за этим, о чем он пишет Д. Жуану III:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
