Я.Р.В: Лавил - черный человек

— Тварь! — Трепольев едва не напоролся на собственный нож. Большакова вцепилась в Серафима, но тот от такого соседства был не в восторге. Ферьзев ухватился за спинку своего стула и использовал его как дополнительную точку опоры. Грамотно. Я до такого не додумался, присел на корточки и упёрся о вибрирующий пол руками.

— Мышки, мышки... — злобно и хрипло пропела кукла. — Кто не спрятался я не виновата.

На мгновением все замерло. Пол в центре коробки натянулся и выгнулся. Мариутов вскрикнул и тут же забрызгал кровью всех, кто находился рядом с ним. Особенно сильно досталось Трепольеву и Ферьзеву. Бурые капли попали лишь на рукава моей рубашки. Огромная игла прошила дно коробки и вонзилась Мариутову между ног. Я слышал о том как на Руси любили сажать на кол преступников и особо неугодных граждан. Долгая и мучительная смерть. В идеале жертва насаживалась на кол под собственным весом и жила в таком состоянии несколько дней. С Мариутовым обошлись более гуманно. Игла толщиной с руку прошила его насквозь мгновенно. Острая пика прошла через задний проход и вышла из горла. Мариутов захрипел и задергался как бабочка на булавке. Сталь приподняла его над полом и невидимые оковы спали. В предсмертных конвульсиях бедняга мазал руками и ногами. От неожиданности я упал на спину. Сжал зубы. Я приказывал пентаграмме появится на ладони, рисовал въедливый образ, но все было тщетно. Что-то могущественное блокировало мои попытки. Я с ужасом перевернулся на живот и одним рывком отскочил от Мариутова как можно дальше. В ушах заложило от женского крика. Вот и нервный срыв подоспел и не только у Большаковой. Серафим визжал не мене эффектно, хотя кровавые брызги до них не долетели. Ферьзев крутился волчком и сделал не меньше двух оборотов. Он подставил под кровавую струю спину, и обречено застонал. Интеллигент пятился не спуская с Мариутова завороженного взгляда, пока не упёрся в стену. Трепольев как и я отползал на четвереньках, в его глазах застыл неподдельный ужас, лицо побледнело и вытянулось. Представляю с какой досадой ломалась его самоуверенность от картины показательно казни Мариутова. Скорее всего на следующем испытании он будет истерить не меньше чем Серафим и Екатерина. И это тогда, когда у него ещё и нож. Все это было прекрасно. Обсуждать и анализировать чужие неудачи можно бесконечно, но пора проанализировать и свои промахи. И во-первых, я жёстко просчитался надеясь на печать тьмы. Она так и не появилась на моей ладони. Я призывал её как сумасшедший Алладин трущий фальшивую лампу. Чей-то опрокинутый в панике стул помог мне подняться на ноги. Второй факт выходил прямиком из первого. Теперь я не особенный засланный казачок, и не супер агент с секретным ломиком в рукаве, а самая обычная жертва, такая же как и все остальные вокруг. И перспектива окончить жизнь на булавке в заднице маячила за спиной и даже игриво подмигивала.

— Ну вот, теперь когда мышек осталось всего пять, я думаю ни у кого не осталось сомнений относительно моих намерений, — голова нарезала круги над нашими головами, как истребитель сорвавшийся в штопор. Она говорила сквозь смех. — Первая локация пройдена, мышки поспешите на вторую иначе у меня для вас ещё много булавок.

В подтверждении слов в центр коробки, где раньше стояли стулья, ударила ещё одна булавка. Огромный штык порвал картон с противным скрежетом. Половина подопытных завизжала истошным воплем. Все бросились в рассыпную. Я рассуждал не долго и по итогу остался на месте. Куда здесь бежать? Коробка это западня по своей сути. В поднявшейся суматохе я не сразу услышал крик Ферьзева. Интеллигент отчаянно рвал ручку двери, через которую на нас смотрела кукла когда отключили свет и звал на помощь. Похоже это был единственный выход, который я упустил из виду. Здесь нечего было думать, я рванул в его сторону с низкого старта. На пятом или шестом шаге почувствовал как за спиной что-то длинное и острое вспороло картон, взвилось вверх на полтора метра. Кукла не переставала дико хохотать.

— Заело! Не поддается! — кряхтел Ферьзев мне на самое ухо, я вцепился пальцами в дверной косяк, на уровне предполагаемого замка, надеясь оттянуть его в сторону. Картон был плотным, но желание выбраться отсюда поскорее непреодолимо. Третьим с ориентировался и кинулся нам на помощь был Трепольев. Пацан сумел взять себя в руки, хотя страх в глазах и бледность на лице никуда не ушли. Ему мешал нож. Он кинул его, вцепился в картонную дверь ногтями. Я подобрал оружие и вонзил в косяк. Как я и ожидал нож не застрял, прошел картон насквозь с удивительной и даже приятной лёгкостью. Теперь я догадался зачем нам его дали. Широкая ровная полоса прошла от верха двери, до самого пола. Оставалось сделать такой же надрез вверху, по горизонтали и Ферьзев даже вызвался поднять меня, но нашему плану не удалось осуществиться. Огромная туша Уткина летела к двери как метеорит. Он беспорядочно махал руками, и кричал что-то неразборчивое. Ещё три иглы выскочили из пола в поисках жертвы и замерли, едва не задев Большакову. Уткин прошел дверь насквозь, да так, что я едва успел отскочить в сторону. Картон не выдержал, лопнул с глухим треском. Серафим крякнул от неожиданности и исчез. Он упал в черноту, провалился слово бы там не было пола. Бросаться сломя голову следом была плохая идея, но ещё две иглы появились совсем рядом с нами. Чертова кукла требовала чтобы мы вошли в проем и через считанные секунды я был последним кто всё ещё остался в коробке. Я бросил на фарфоровую голову едкий, злобный взгляд. Её смех стал невыносим. Я не прыгал в темноту, черные щупальца обхватили мои ноги и рывком втащили в проклятую дверь.

*ОТЕЦ ЛЖИ*

Я пришел в себя на полу. Под щекой было что-то мягкое и противно мелкое. Удар не был смертелен, но приложило меня хорошо. Моему взору, с трудом открывшемуся после отключке, предстала картина того, как Ферьзев и Большакова тянули из песка провалившегося по пояс Уткина. Точно, это был песок. Я с трудом поднял голову. И не знал, то ли мне смеяться то ли плакать. Большакова не удержала руку Серафима и по инерции упала на задницу, широко раскинув ноги. Трепольев нарезал нервные круги чуть поодаль от них и все время что-то говорил себе под нос. Праздник безумия был в самом разгаре. Я с трудом сел, поджав под себя правую ногу. Левая почему-то сильно болела.

— Помогите нам! — Екатерина махнула мне рукой. Между нами метров десять, я честно попытался встать, но болезненно сморщившись рухнул обратно. Видимо падение всё-таки было хорошей высоты. Бедного Уткина так вообще закопало в песок по пояс. Серафим задергал пухлыми ручками.

— Тяните меня! Мне страшно!

Я приложил к больной ноге руку и послал импульс исцеления. Печать вспыхнула на штанине. Так, целительские навыки у меня остались. И это очень хорошо. Боль отступала, не быстро, как это бывало обычно, но с положительной тенденцией. Я встал через пару минут. Всё ещё хромал, но терпеть можно.

— Ты как туда попал? — я остановился у Серафима, с изумлением смотря на его лысеющую макушку.

— Помогите мне, — захныкал толстяк и я припал на одно колено. Песок не просто поглотил Уткина, он сжал его вокруг живота как обруч. Я положил на песок руки. Если это магия Чернобожцев, то у меня оставался только один козырь в борьбе против их козней. Печать исцеления нарисовалась у меня в сознании, потом передалась на кончики пальцев. Никто не увидел её контуров на жёлтом песке, она быстро впиталась внутрь и уже через мгновение магическая ловушка буквально выплюнула незадачливого Уткина из своего чрева.

— Ого! Это как? — Екатерина упала на колени, с изумлением смотря на мои руки.

— Бред какой-то, — Ферьзев хмурился и продолжал натирать очки. — Роман, вы что-то от нас скрываете?

— Нет, — я выпрямился в полный рост и отряхнул руки. Большакова отправилась к Уткину, подняться на ноги самостоятельно он не смог. Серафим лежал на спине и жалобно стонал, переводя дыхание.

— Тогда поясните что это было, мы же не дураки, вы явно что-то сделали. Что это? Какая-то... магия?

Интеллигент был, как и можно догадаться невероятно дотошным. Мне не хотелось лгать, но и отвечать честно желания так же не имелось.

— А вы ещё не догадались? По-моему, это очевидно, — я выдавил улыбку.

— Ничего не понимаю. Что очевидно?

— А вы посмотрите вокруг. Неужели думаете кто-то специально для нас сделал такую огромную обувную коробку?

— Ну да, — ответил Ферьзев после раздумий, — и иголки на самом деле не огромные, а обычные, просто мы... уменьшены...

Он с огромным трудом сделал это умозаключение. М-да уж, в обычной жизни с таким не столкнуться. Из реализма на нас только капли крови Мариутова, да синяки и ссадины после падения.

— Думаете мы спим? — он спросил это очень осторожно.

— Или спим или нас накачали какими-то наркотиками.

— Если так, то тот мужчина, Максим, возможно жив?

— Я не знаю.

А вот в этом я был абсолютно честен. Сомневаюсь, что все это было действительно сном и конечно никакими наркотиками нас не напичкали. В арсенале Чернобожцев много других не менее интересных фокусов. Но и правда, не говорить же этому Ферьзеву что мы в лаборатории культистов. Он просто-напросто ничего не поймет.

— Надо думать о другом, — я тактично перевёл тему разговора. И на всякий случай перешёл на шёпот. — Вы видите выход из сложившейся ситуации?

Ферьзев смотрел в пространство перед собой, о чем-то напряжённо думая.

— Не знаю. Я если честно с трудом понимаю, что вообще происходит и как мы тут оказались. Я записывался на прием к парапсихологу, узнать и купировать свои страхи, а получил вот это... А вы?

— Я здесь по приглашению, но по сути все как вы и сказали: это должен был быть курс по психологии.

Я топнул ногой проверяя песок. Он был достаточно плотным чтобы держать нас на поверхности, но что-то в нем было не так. В это время Ферьзев разглядывал округу. Стен не видно, источник света всего один и это вроде бы вполне привычный солнечный диск.

— Мы как будто в пустыне, — задумчиво заключил интеллигент и с ним было трудно спорить.

— Фарфоровая голова скоро будет тут, надо подготовиться, — я приложил ладонь к глазам рассматривая копошащихся поодаль товарищей, по несчастью. Солнце палило нещадно.

— Идти можете? — Я приблизился к Серафиму. Он всё ещё сидел на песке никак не желая вставать.

— Я не знаю, ног не чувствую, — заскулил Уткин. Тащить его на горбу будет проблематично. Я присел на корточки, приложил руки к его голове и боку. Уткин вздрогнул, издал сдавленный писк, но тут же прикусил язык.

— Потерпите, — чуть раздражённо произнес я уходя в глубину концентрации. Тело Серафима горело огнём под моими пальцами и это были не последствия его пленения, влияние чего-то могущественного из вне.

— Вставайте, — я протянул толстяку руку, но он задергался и вдруг завыл:

— Я не могу... не чувствую ног!

— Что за чертовщина... — я ещё раз коснулся бедра Уткина, но сконцентрироваться на печати не получилось. Уже знакомый раздражающе писклявый голосок зазвенел в голове натянутой струной.

— Даже не пытайтесь ему помочь, он наказан!

Кукольной головы видно не было, а вот слышно было хорошо. Екатерина и Трепольев заметно вздрогнули, Ферьзев крутил головой высматривая врага, а Серафим сжался в комок.

— Что это значит? Почему он наказан? Ты же взяла жертву! — вдруг громко и отчётливо произнесла Большакова. Она ни к кому не обращалась, говорила опустив голову.

— Он жульничал. Он выдал чужую вещь за свою.

Куклы ещё не видно, но она приближалась, мы все это почувствовали.

— Это ложь! Ложь! — заголосил Уткин, оставаясь лежать на боку. — Эта проклятая зажигалка выпала из моего кармана!

— Нет! Она принадлежала другому человеку. Из-за этого вы бы все равно не нашли определили человека без вещи, поэтому следующее испытание будет таким, чтобы исключить жульничество в любом виде.

На горизонте обозначилась черная точка. Она стремительно приближалась. Хвостом за кукольной головой неслась песчаная буря. Я первым догадался подставить под удар спину. Жар и мелкий песок обдал рубашку, пробил тонкую ткань насквозь. В кожу врезались крохотные иголки от которых не было спасения. Первой не стерпела Большакова, за ней панике поддался Трепольский. Кукольная голова сделала петлю и зависла над нами.

— Все мышки в сборе, прекрасно.

Мне захотелось возразить ей, припомнить Мариутова, но я передумал в последний момент. Следующее испытание отрезало любые возможности для жульничества? Звучало не очень хорошо, чтобы это ни значило.

— Слушайте меня внимательно мышки. Среди вас есть тот, кто выдает себя не за того человека. Среди вас есть обманщик.

Голова выдержала паузу давая нам время обдумать услышанное. Предатель? Я, если честно, нисколько не удивился такому повороту событий. Мягко говоря, здесь с самого начала что-то было не так. Фарфоровая голова выписывала размашистые круги над нами, раскачиваясь из стороны в сторону словно неспешно шагая невидимым телом.

— Он будет делать все, чтобы вы погибли, остались здесь навсегда.

— Обманщик? — Трепольский впервые за то время, которое мы провели в пустыне подал голос. Дрожащий, почти нелепый, никак не соответствующий образу дерзкого, знающего жизнь разгуляя. Профессор Лавилов действительно профессионал. Людей менял по щелчку пальцев.

— И что? Нам надо будет его найти? Это и будет твое второе испытание? — Екатерина кричала и без малейшей паники. За девушку хотелось порадоваться, но и эта крайность мне не понравилась. Они верили ей. Всецело поглотились игрой, а это опасное занятие.

— Не совсем, — снова проворковала кукольная голова, чуть склонившись на бок. Её красный глаз напоминал угли прогоревшего костра, что тлели едва раздуваемые случайным ветерком. — Просто он будет вам мешать. Мешать выигрывать. А теперь моё следующее задание. Слушайте внимательно, мышки!

Мы замерли, навострил уши даже валяющийся на песке Серафим. Когда дело касалось жизни, тут уж не до нытья.

— Вы должны назвать вещь, за которую вам было стыдно в детстве!

Кукла произнесла это таким громовым голосом, будто читала прощальную речь над нашими могилами. Я, Трепольский и Ферьзев озадаченно переглянулись.

— Это что, шутка? — Екатерина не спускала с проклятой головы взгляда.

— Ни сколько! На раздумья даю вам пять минут. Время пошло!

Кукла застыла в воздухе, как нарисованная. Уже знакомый нам таймер появился в воздухе и на циферблате не хватало двадцати секунд.

— Да бред какой-то! — Взвизгнул Трепольский после пяти секунд гробовой тишины. — Мне не было стыдно! Никогда!

— Детство, — терпеливо проговорил Ферьзев. — В детстве всем было за что-то стыдно. Я помню, что испытал стыд за свитер, который подарила мама на новый год, и мне пришлось ходить в нем в школу всю зиму. Это было омерзительно, свитер был ужасный, безразмерный, с нелепым рисунком на груди. Сейчас такой был бы в моде... Эй, кукла, мой ответ: новогодний свитер!

— Весело... — Трепольский ударил себя по ляжкам и крякнул изображая смех. Слишком неубедительно.