Щитом и мечом

Озадаченные столь неожиданным требованием, мы стали медленно покидать кабинет Белова.

Я садился в экипаж, как кто-то деликатно тронул меня за плечо.

— Господин Елисеев, по поводу щенков — это правда? — переминаясь с ноги на ногу, виновато спросил Барыкин.

— Понятия не имею, — признался я. — Но попробовать можно.

К понедельнику мы припёрлись на службу ни свет ни заря, чтобы попасть в лапы костюмеров. Процедуры, судя по слышанным прежде описаниям, были ещё те. В помещение, выбранное костюмерами для своих экзекуций, заходили по очереди.

Турицын успел "пробить" фон Белова по своим базам данным и доверительно делился сведениями.

— Из Пруссии он. Пытался сделать для тамошнего каролуса службу навроде нашей, да токмо схлестнулся с адъютантиком: тот жонку фон Белова втихаря лохматил, а полковник застукал. Слово за слово, разошлись они не на шутку. Вызвал, значица, адъютантика на дуэль, проткнул того шпагой как куропатку.

— Насмерть? — ахнул Барыкин.

— Насмерть, — с гордостью за начальника подтвердил Турицын. — Каролус вызнал об сём прискорбном случае, разгневался, приказал заарестовать, а фон Белов, не будь дурак, из Пруссии стрекача задал, покуда живота не лишили. Поступил на службу российскую, в полковники выбился, таперича нами заправлять начнёт.

— Что ещё об нём сказывают? — придвинулся ближе Барыкин.

— Дюже строгий говорят. Всё ордунга, сиречь, порядка требует. Коли что не по нему — ругается. Может и по зубам двинуть.

Тут меня позвали к костюмерам. Я вошёл в комнату и увидел двух здоровенных лбов гренадерского роста: в каждом не менее сажени.

— Садитесь, прошу, — махнул рукой, указывая на обычную скамейку один из костюмеров.

Я присел и с опаской посмотрел в их сторону. Они больше походили на обитателей большой дороги, чем на цирюльников и кутюрье.

— Позвольте.

На меня накинули женский пудромантель.

— Чтобы мундир не изгваздать, — пояснили мне.

— Понятно, — кивнул я. — Благодарствую за заботу.

— Вы готовы?

— Да, можете приступать.

— Замечательно, сударь.

Над ушами защёлкали ножницы. Раз, и длинная чёлка упала к моим ногам: орлы старательно обстригали волосы спереди под гребёнку. Потом на подстриженный участок плюхнули щедрую порцию истолчённого мела. Медвежья ладонь легла сверху и начала старательно втирать мел в кожу.

Это была каторга! Пять минут усердного трения головы привели меня в такое состояние, что я подумал, что сейчас упаду в обморок: всё, что находилось в комнате, вдруг потеряло пропорции и поплыло. Миллионы искр сыпались из моих глаз, слёзы текли ручьём.

— Господа! — не выдержал я. — Дайте хоть немного покоя моей голове!

Просьбу уважили.

— Сухой проделки довольно, — объявил мой инквизитор. — Теперь надобно только смочить да засушить.

— Чего-чего? — недоумённо спросил я.

— Не волнуйтесь. Мы позаботимся, чтобы мундир оставался сухим и чистым, — изрёк всё тот же костюмер.

Вместо пудромантеля меня переоблачили в рогожный куль.

— Всё в порядке, сударь?

— В полном.

— Теперь придётся потерпеть. Всего лишь чуточку, сударь.

В руках костюмера оказался здоровенный ковш, в котором, судя по запаху, был квас. Мучитель приложился к ковшу, звучно хлебнул, набрав полный рот воды и затем, оказавшись напротив моего лица, начал опрыскивать волосы, будто из пожарной трубы. Скажу честно: я едва не вскочил на ноги, чтобы врезать ему по морде. Тем временем, напарник костюмера стал обильно сыпать пуховкою на мокрые волосы муку. Когда этот этап истязательств закончился, в ход вступила гребёнка.

— Ну вот, — изрекли костюмеры, оторвавшись от меня и уперев руки в боки. — Сидите смирно, головы не ворочайте. Нужно, чтобы образовалась клестеркора.

Пока я сидел, выполняя все требования экзекуторов, сзади в волосы привязали длинный железный прут, который служил основанием для косы, и приступили к сооружению буклей. Для этого череп обхватили согнутой дугой проволокой. Она служила держателем для войлочных фальконетов с обеих сторон на высоте примерно половины уха.

К назначенному времени, кора из муки на голове отвердела и стала походить на застывшую вулканическую лаву .

Товарищи по несчастью с любопытством разглядывали друг друга.

— По-моему, я превратился в статуй, который хоть сейчас можно ставить в парке, — вдруг произнёс Иван, и смершевцы, не выдержав напряжения, рассмеялись.

В коридоре послышались стремительные шаги, по которым сразу узнали нового начальника.

— Всё, братцы, заканчиваем лясы точить, — сказал я. — Готовимся.

Фон Белов прошёл мимо, благосклонно склонив подбородок. В таком виде мы ему нравились.

— Другое дело! Теперь я сразу вижу, что под моим началом служат образцовые канцеляристы. Буду вызывать вас поочерёдно, судари. Пока можете разойтись по местам.

Я прошёл в кабинет, сел за стол, придвинул папку с документами и принялся изучать содержимое. Увы, рутина всегда остаётся рутиной. Прежде чем хоть немного продвинуться, приходится перелопатить гору бумаг.

Ужасно хотелось чесаться. Я потянулся пятернёй к мучной корке на голове, но потом вспомнил, что главное ещё впереди и решил терпеть.

Снова открыл папку, впился взором в покрытые мелким почерком (бумагу надо экономить) листы.

Так, что тут у нас... ага, сплетни, которые специально обученные люди старательно собирают по городу каждый день. На первый взгляд ничего интересного, хотя, будь я редактором жёлтой газетёнки — озолотился. Это мне абсолютно пофиг, кто с кем и когда спит, а для рядового обывателя фигурировавшие в этом обзоре чуть ли не поп-звёзды. Ну а порыться в грязном белье небожителей — это ли не счастье для хомо вульгарис?

Было много всякого рода предсказаний. Эх, есть то, что постоянно под луной — интерес к разного рода концам света и прочей бредятине. Триста лет пройдёт — ничего не изменится.

Закончив со свежей порцией сплетен, хотел окунуться в криминальную хронику, но тут меня вызвали к начальнику.

Фон Белов трапезничал, догрызал куриную ножку. Покончив с курочкой, деликатно вытер влажный от жира рот большим, похожим на простыню, платком и пригласил меня сесть.

— У вас очень хорошие рекомендации, господин Елисеев, — издалека начал он.

— Благодарствую, — с видом покорной овечки изрёк я, внутренне напрягаясь и ожидая чего-то неприятного.

— Многие, включая их светлость Андрея Ивановича Ушакова, одобрительно отзываются о вас, господин Елисеев. Считают толковым следователем, — продолжил лить елей собеседник.

— Отрадно сие слышать, ваша милость.

Я напрягся ещё сильнее. Уж больно мягко слать начал господин начальник. Жди проблемы.

Предчувствия меня не обманули. Деликатности и реверансы закончились. Комиссар сурово сдвинул брови. На переносице появилась глубокая складка.

— Однако вызвал я вас не за тем, чтобы перечислять похвалы в ваш адрес.

— Ваша милость, я в чём-то провинился? — удивлённо приподнял брови я.

Вместо ответа он подал несколько исписанных листов бумаги.

— Ознакомьтесь. Это письмо танцовщицы Барбарелы её иезуитским начальникам. Вернее, расшифровка письма. Нам удалось заполучить шифр иезуитов. Разумеется, сведения крайней важности, и не мне вам говорить, что будет, если вы кому-то откроете эту тайну.

— Буду нем как рыба.

Я погрузился в чтение. Вот это да! Новая агентесса решила вести тройную игру. Она сообщала, что завербована СМЕРШем, спрашивала, как вести себя.

— Любопытно, — согласился я. — Кажется, девицу следует взять в оборот. По-моему, она не поняла, с кем имеет дело.

— Не только. Меня раздражает ещё одно: вы внимательно прочитали ту часть, где она пишет, что ей заплатили? Помните, о какой сумме речь?

— Барбарела утверждает, что получила пятьдесят талеров.

— Именно, — Белов поднял указательный палец. — Я навёл справки. Из казны ведомства вам и вашему кузену выделили в два раза больше. Вы присвоили половину!

Я сжал кулаки.

— Господин комиссар... Это ложь! Я не брал ни копейки! За Ивана я готов поручиться как за самого себя! Девка врёт...

— Не желаю ничего слушать, — перебил фон Белов. — С какой стати ей врать? Зато я прекрасно знаю, что в России принято кормиться на своей должности и взяточничество — обычное дело. Но я не потерплю такого у нас в СМЕРШе!

— Хотите, я притащу сюда эту девку? Косу на руку намотаю и приволоку. Она вам всю правду-матку расскажет.

— Вы идиот?! Тогда иезуиты поймут, что мы знаем их шифр. Они сменят его, и ... все труды насмарку. Вы этого добиваетесь?

— Господин комиссар...

— М-а-а-алчать! — В Белове проснулся прусский полковник. — С этого дня вы, Елисеев, у меня на особом счету. Я буду пристально следить за вами. Любая ошибка и...

Я угрюмо замолчал. Будь мы в двадцать первом веке, давно бы влепил по морде. Вот только сейчас это чревато. Даже на дуэль не вызовешь. В России с начальством дуэлировать не принято. Кара незамедлительная.

Ушакову пожаловаться? Да ну... глупо! Сам себя унижу.

— Тем не менее, у вас есть шанс оправдаться в моих глазах. Есть задание государственной важности. Я подумал, что могу поручить его вам.

— Благодарю за оказанное доверие, — сквозь зубы процедил я.

— Благодарить будете после, — отмахнулся он. — Вам предстоит выехать в... — Белов выдвинул ящик стола, достал оттуда сверток и, развернув, вчитался, близоруко щуря глаза, — в Марфинскую слободу. Это в полутора сотнях вёрст от Костромы. Неделю назад лихие люди совершили нападение на тамошний монастырь. Был убит настоятель. Убит зверски. Те, кто видел, что с ним сотворили, говорят ужасные вещи.

— Простите, господин комиссар, но разве подобные случаи не подведомствены полиции и Сыскному приказу? — удивился я.

— При некоторых обстоятельствах — нет. Особливо, если на то есть указание от их императорского величества. Государыня приняла близко к сердцу известие о гибели настоятеля. Она требует в кратчайшие сроки разыскать и примерно наказать злодеев. Ушаков посчитал, что вы сможете выполнить приказ государыни. Я внял его пожеланиям.

— В таком случае, я готов, — склонил голову я. — Какие будут приказания?

— Повелеваю выехать сей же день. Через час все необходимые бумаги будут готовы. Кроме того, я распорядился выделить денежную сумму на возможные расходы. Всё ясно?

— Так точно. Разрешите уточнить: могу ли я взять с собой Ивана Елисеева? Мы с ним прекрасно работаем вместе.

— Если считаете, что это пойдёт на пользу дела, я не возражаю.

Он позвонил в колокольчик и велел явившемуся секретарю оформить бумаги ещё и на Ивана.

Глава 5

Захлопнув дверь, ведущую в кабинет комиссара, я дал волю эмоциям: со всей злостью врезал кулаком в обшитую деревянными панелями стену и даже не почувствовал боли. Секретарь, ставший свидетелем этой сцены, удивлённо вскинул глаза. Я гордо вскинул подбородок и бодро зашагал прочь, искать названного брата.

Ивану хватило одного взгляда, чтобы понять: со мной что-то стряслось.

— Ты чего, Петя? На тебе лица нет.

— Не поверишь: впервые в жизни в том, что казённые деньги присвоил, обвинили!

— Кто обвинил?! — изумился Иван. — Какой идиот?!

— Начальник новый. Знаешь, что обидно, Ваня?! То, что он вертихвостке итальянской верит, а мне, своему подчинённому, нет! Европа, блин! Были уродами, есть и будут. На кой хрен туда окно пробивали?!

— Что за окно?

— Да так... выкинь из головы. Это из классики... ещё не написанной.

— Уже выкинул. Давай лучше в деталях рассказывай. Думаешь, наработаем с таким... начальником?

Я вздохнул. Иван истолковал вздох по-своему:

— Если хочешь, пойдём в кабак. Можешь напиться...

— Ваня, брось! Тут водка не поможет! К тому же нам скоро в дорогу. Труба зовёт! Почти до самой Костромы.

— Никак дело новое? — заинтересовался предок.

— Оно самое.

— Так-так, — глаза его загорелись. — И что на сей раз приключилось?

— Убийство духовного лица. Подробностей не знаю. Выясним на месте. Кстати, ты не обижайся, это я тебя к расследованию пристегнул. Не стал твоё мнение спрашивать.

— Да какие обиды! — всплеснул руками Иван. — Наоборот, спасибо большое, засиделся на одном месте.

— Ага, пришла пора мир посмотреть и себя показать, — поддакнул я. — Вот вдохнём ещё раз полной грудью свежий воздух Балтики и в дорогу!

— Когда выезжаем?

— Скоро, братишка! Я, пожалуй, всё же схожу кое-куда... — я улыбнулся. — Всё в порядке, не в кабак! Пить — здоровью вредить. Часика через два вернусь, а ты пока бумаги и имущество получи. Комиссар уже распорядился.

— Договорились. И всё же... давай я с тобой прогуляюсь. Мало ли что.

— Благодарствую, но и сам справлюсь. Тут личное.

— Если так, то желаю удачи!

Мне безумно хотелось посмотреть в лживые глаза Барбарелы.

Я брёл по вечерней улице, нахлобучив треуголку на самый нос и высоко подняв воротник плаща. В сердце занозой застряла обида, он ныла, не переставая, я хотел унять эту боль.

Вот дом, на втором этаже которого жила Барбарела. Единственное освещённое окно принадлежало её покоям. Интересно, одна она сейчас или нет. Вдруг охмуряет того же Карла Бирона или новую жертву?! Плевать!

Я понятия не имел, как поведу беседу, мысли перепутались. Главное, чтобы итальянка не догадалась, что мы знаем шифр иезуитов, тут фон Белов прав полностью.

Подойдя к дверям, я потянул за шнурок звонка. Где-то в глубине мелодично прозвенел колокольчик.

Служанка лукаво усмехнулась, когда я сообщил, что хочу видеть её госпожу.

— Простите, но разве вам назначено?

— Нет, а что — сегодня, не приёмный день?

Девица хихикнула и побежала докладывать госпоже.

Барбарела приняла меня в будуаре. В одежде, однако, при этом скорее выглядела раздетой. Очаровательно улыбалась, но это был тот случай, когда чары не действовали.

— Чем обязана вашему визиту? — Боже, как мелодично она говорила, какие приятные нотки звучали в её голосе.

— Догадайтесь.

Она недоумённо повела плечом.

— Право слово, я представления не имею! Ко мне редко заглядывают люди из СМЕРШа. Собственно, вы первый. Какие-то шпионские игры, да?! Или соскучились? Последнее предположение мне нравится гораздо больше, — Барбарела лукаво подмигнула.

— Сударыня, мой визит связан исключительно со служебными обязанностями. Я заглянул на огонёк дабы напомнить, что теперь вы работаете на Россию, и любая попытка обмануть нас, закончится плохо. Пожалуйста, крепко подумайте перед тем, как сделать хотя бы один неверный шаг.

Итальянка задумчиво кивнула.

— Вы только что нанесли урон моей женской гордости. Признаться, я надеялась, что наша встреча случилась совсем по иным резонам... более лестным, — Она обидчиво поджала губки. — Но, коли вы готовы меня упрекнуть... давайте поговорим напрямую.

Она устроилась на постели так, чтобы продемонстрировать все достоинства своего тела.

— Прекрасно выглядите. Отдаю должное вашей красоте, — оглядев её фигурку, произнёс я.

— И это все комплименты, на которые вы способны?