Квинт Лициний 1

— Ты это что? — удивленно замерла она в неудобной позе.

— Пальто помочь повесить... — с недоумением откликнулся я.

— Да... Крепко тебя приложило... — кривовато улыбнулась Света, удивленно покачивая головой. — Ты мою просьбу выполнил?

— Каку-таку просьбу?

— Плиточку волшебную пометил?

Я шагнул вперед и взял легкое пальтишко:

— Не холодно в таком бегать сейчас? На улице не лето.

— Ничего, я короткими перебежками, по два-три прыжка. От дома к метро, от метро к школе. Не шубу же сейчас носить. Ты как? — Она встревоженно уперлась взглядом мне в глаза.

— На западном фронте без перемен. — Теперь пришла моя очередь кривовато улыбаться. — Жить можно. Гони Паштета руки мыть, и на кухню давайте. Будем практиковать высокое искусство приготовления горячих бутербродов.

— Горячих? Это как?

— Сейчас покажу. Я в старой "Работнице" недавно рецепт видел. Легче сделать, чем рассказывать. Кыш глистов с рук смывать! — И я пошел на кухню приводить в порядок мысли.

Появление Паштета всколыхнуло во мне старое чувство вины, хотя разве я виноват, что он лег за Пянджем? Светка же привела в недоумение тем, что первое впечатление о ней совсем не совпало с воспоминаниями. Да, красавицей ее не назовешь, факт. Но и точно не "уродина", как я думал раньше.

На полголовы выше меня, тонкая-звонкая, длинношеяя. Продолговатое лицо с крупными чертами, выдающиеся вперед челюсти. О таких лицах иногда говорят "лошадиное", но в данном случае у меня возникала иная ассоциация. Широко расставленные большие темные глаза, высокие рельефные скулы и агрессивная линия подбородка — все это в сочетании с веретенообразной фигурой наводило на мысль о стрекозе, но не беззаботной "попрыгунье", а серьезном хищнике мира насекомых, грозе мошек и букашек. Впечатление усугублялось привычкой смотреть слегка исподлобья и иногда прорывающейся властностью характера. В такие моменты я невольно чувствовал себя той самой букашкой, на которой с недобрыми намерениями остановился фасетчатый взгляд.

Но чуть неприятное впечатление развеивается, стоит Свете начать говорить. Блеск глаз, живая мимика и милая улыбка четко оконтуренных губ заставляют забыть об особенностях внешности, оставляя на поверхности лишь интересную и легкую в общении девушку-подростка. Странно, что в детстве я замечал лишь худшее.

И ноги у нее стройные... Интересно, она так выпендривается с длиной юбки до середины бедра или это мода сейчас такая? Если мода, то я горячо "за". Как много нам открытий чудных...

Жизнерадостно насвистывая "Прощание славянки", я начал потрошить холодильник. Сосиски, сыр, масло сливочное, сметана, горчица и томат-паста. Основа есть. Городской батон, растительное масло. Отлично, все необходимое в наличии.

Сковородку на огонь, лью в нее масло. Косо нарезаю батон и начинаю обжаривать ломтики, ожидая появления похрустывающей золотистой корочки. Одновременно включаю духовку на нагрев. И кастрюлю с супом на плиту: сосисок не много, надо и на родителей оставить.

За плечом нарисовался вечно жизнерадостный Паштет:

— Люблю повеселиться, особенно пожрать, двумя-тремя батонами в зубах поковырять!

— Но-но. На слишком много не рассчитывай, надо маме с папой оставить.

Паштет оживился:

— А что, предок сегодня должен приехать? Ты же его в пятницу вечером ждал?

Я взял тайм-аут на раздумье, имитируя бурную деятельность:

— Черт, подгорает! Пашка, на лопатку, переворачивай куски, я пока сосиски с сыром нарежу и приправу замешу.

Но сбить Паштета с мысли не удалось. Ловко работая руками, он с энтузиазмом продолжал допрос:

— Так приехал? Магнитофон привез? В воскресенье "Иглз" будут передавать по "Вашему магнитофону", наверняка запустят эту новую песню, "Отель Калифорния". Надо обязательно записать.

На помощь, с сочувствием взглянув на меня, пришла Света:

— Нет, раз конгресс в Париже до вечера среды, значит, раньше пятницы не приедет, чего спрашивать? А в понедельник вечером программу все равно повторят, можно будет записать, если магнитофон появится.

Я кивнул головой, принимая подачу. Эпизод я помнил хорошо. Еще бы, папа тогда привез из-за границы двухкассетник и десять 60-минутных кассет "Super Chrome" фирмы "Maxell". Не забывается такое никогда.

— Магнитофон привезет, раз обещал, — будет и на нашей улице праздник. "Иглз", безусловно, достойны записи. Семь минут медленного танца. Ты с кем, Паштет, собираешься в первую очередь слиться в экстазе?

Светка захихикала, Паша потупил глазки.

— Я сегодня, между прочим, тоже чуть сотрясение мозга не получил, — буркнул он. — Ирка за мной так носилась, так носилась... Если б догнала, прибила б!

— Чем ты ее так достал?

— Да он стащил на уроке ее кеды и разрисовал фломастерами. Сердечки там всякие и любовные послания, — охотно пояснила Светка. — Когда обнаружила, визгу и писку было до первого этажа. Если бы не Биссектриса, Пашке каюк, Ира его уже в угол зажала.

— Да, Паштет, внимание к себе ты привлек, но не с тем знаком. Или ты и задумывал это ради единоборства в уголке? — со смешком прокомментировал я, размешивая сметану с горчицей и томат-пастой. — Попробуй в следующий раз классику, портфель там поднести или сменку. Снимай сковородку, хватит.

Паша уморительно задрал нос кверху:

— Еще чего. Нужна она мне.

— Ну-ну, почти верю. Так. Демонстрирую один раз. Мажем булку получившейся ядерной смесью. — Я попробовал результат, подумал и досыпал в смесь пол чайной ложки сахара. Перемешал еще разок, лизнул и, удовлетворившись, начал намазывать ломти батона. — Затем кладем нарезанные вдоль сосиски, видите, они как раз по длине ложатся. Сверху пластинку сыра. Опа! Теперь на противень — и в духовку, пока сыр не расплавится целиком. Минуты на три-четыре.

Мы на корточках столпились у плиты, зачарованно наблюдая, как сначала "потеет", а потом начинает оплывать сыр. Подсветку в духовых шкафах еще не придумали, но окошко с термостеклом в дверце уже было.

— Мы от этой ядерной смеси, что ты намешал, не загнемся? — задумчиво поинтересовался Паша, втягивая раздувающимися ноздрями аромат, пробивающийся из-за неплотно прилегающей дверцы духовки.

— Я готов принять весь удар на себя. Ты прав, тебе не следует так рисковать.

— Нет-нет, ты не понял. Я о тебе беспокоюсь, ты для общества важнее — у тебя средний балл выше.

Мы дружно похихикали. Затем я быстро налил три тарелки супа, раздал ложки и торжественно извлек противень. Бутерброды с еще пузырящимся кое-где сыром были переложены в одну большую тарелку и водружены на центр обеденного стола.

— Он сказал: "Поехали!" — и взмахнул рукой, — продекламировал я и, подавая пример, осторожно взял первый бутерброд.

— Мм... — замычал Паштет, неосторожно отхватив одним укусом треть бутерброда. — У-ум-м...

— Ась? Не расслышал, какую философскую концепцию ты хочешь обсудить? — поглумился я над ним.

— Ат-али... нэ эшай эс.

— Как ты думаешь, — обратился я к Зорьке, — эти милые фефекты дикции могут дать ему несколько дополнительных очков в Иркиных глазах? Девушки должны сочувствовать сирым и убогим... Света, ты же комсомолка, защити больного товарища от агрессивно настроенного гиппопотама!!

Минут через десять мы закончили бодро стучать ложками и сыто откинулись на спинки.

— Хороший рецепт, — подвела итог Света. — Жаль, сосиски в магазинах ловить надо, а то бы можно было только этим и питаться. При случае своим предкам сделаю.

— Угу, неплохо, — подтвердил Паштет. — Если бы у нас было рабовладельческое общество, я бы купил тебя к себе поваром. Заслужил.

— Ох и намучился бы ты. Я жизнеописание Эзопа читал, знаю, как таких хозяев приучить строем на обед ходить.

— Кстати о походах строем, — оживился Паша. — Свет, что у нас там в кино на каникулах интересного?

Света задумалась, покачиваясь на стуле, потом, с осуждением глядя на нас, изрекла:

— А мы еще "Рабу любви" не посмотрели. Уже два месяца идет, скоро закончится, а вы все никак не соберетесь. Ну и еще начали показывать "Игрушку" с Пьером Ришаром, говорят, смешно.

— О! На Ришара обязательно сходим. Бельмондо, жаль, нового нет... А рабу на фиг. — Паша выразительно поморщился. — Фи на эти мелодрамы.

— Паш, душа обязана трудиться, — наставительно сказала Света, глядя на Паштета так, как смотрят любящие родители на дебильноватого сынка. — Мелодрамы надо смотреть, иначе так чурбаном неотесанным и останешься. Будешь Ире кеды раскрашивать да бумажками в нее стрелять.

— Света права, — поддержал я. — "Рабу любви" обязательно надо посмотреть, Михалкову фильм однозначно удался, будет классикой.

— Вообще, — мечтательно протянул Паша, — название фильма звучит интригующе. Вот было бы смешно, если бы Ирка в меня влюбилась до состояния рабы, — вот бы я повеселился.

— О боги! — задохнулась Зорька от возмущения. — Когда они повзрослеют наконец!

— Скоро, Света, скоро, — обнадежил я ее. — У нас сейчас возраст такой, интересный: девочкам уже хочется поцелуев в уголке, а мальчикам — до сих пор на переменке стёрками в футбол погонять. Но это ненадолго.

Света с подозрением царапнула меня взглядом и, чуть помедлив, сказала:

— Хм... Как-то странно ты запел. Ну-ка, проверочный вопрос... Скажи-ка мне, что лучше — любить или быть любимым?

— Вот спросила! — немедленно вклинился Паша, возбужденно размахивая руками. — Дураку понятно — лучше, чтобы тебя любили! Какие возможности открываются!

Света с пренебрежением отмахнулась от него и попыталась перехватить мой взгляд. Я старательно скреб им по потолку. Наконец, когда молчание уже неприлично затянулось, посмотрел ей в глаза.

— Ну, — начал я, — считай, что я тебя понял. Достойная позиция.

— Вы о чем это? — Паша вертел головой, пытаясь прочесть что-нибудь по нашим лицам.

— Ты что, с-с-скотина, — со зловещим присвистом начала, наклоняясь ко мне, Света, — влюбился уже в кого-то? Ну-ка признавайся!

От волнения у нее на скулах выступили пятна. Я отпрянул, опешив, и, выставив вперед ладони, примирительным тоном начал отмазываться:

— Что ты, что ты! Свят-свят-свят! С чего ты решила?

— Да с того, что раньше за тобой такого понимания ни грамма не было. Мычал бы, как Пашка. Признавайся немедленно!

— Э-э-эм... Может быть, ума прибавилось от удара?

— Да при чем тут ум! — От волнения Света аж подпрыгивала на стуле. — На этот вопрос и дурак правильно ответит, если он хоть раз был влюблен!

Упс, замаскировался, называется... Прокол на первой же беседе. И, что характерно, не на речи или незнании чего-нибудь, а на изменении личности. Было бы странно, если бы этого не произошло.

— Хм... — Я уселся поудобнее, заодно выйдя из радиуса действия Зорькиных рук. Так, на всякий случай. — Тогда, вероятно, мой организм уже готов в кого-нибудь влюбиться. Но еще не влюбился. Эдакое предощущение возможности любви. Как такое предположение, а? Может такое быть?

Света некоторое время буравила меня взглядом, потом нехотя буркнула:

— Наверное, может... — и сварливо полюбопытствовала: — И в кого это ты собрался, интересно, влюбляться?

— О, разве тут можно предугадать? — начал я вдохновенно впаривать, хотя рабочая гипотеза на эту тему возникла еще вчера при просмотре фотоальбома. — Как звезды лягут, от меня мало что зависит. Это же инстинкт — он никого не спрашивает. Его не зовут, он сам приходит.

— Любовь — инстинкт? Ну ты загнул, — протянул Паша.

— Ни малейшего сомнения. Хотя, признаю, тут все очень запутано. Для начала мы называем словом "любовь" два совершенно разных чувства. Они очень сильно различаются у мужчин и у женщин. По-хорошему, их надо было бы обозначать разными словами...

— Теоретик, — фыркнула Света.

Ах теоретик! Во мне стремительно взметнулась темная волна гнева:

— У тебя, как и у всех женщин, на уровне генома зашита необходимость достичь важной для вида цели. Ну ты понимаешь, о чем я... А любовь нужна, чтобы ты достижением этой цели не манкировала. Этакий механизм, пресекающий излишнюю разборчивость в выборе отца для своего ребенка. Время пришло, и все — цигель-цигель, ай-лю-лю, вперед, исполнять свой долг перед видом. Нефиг перебирать варианты, бери что есть. Отсюда и "любовь зла, полюбишь и козла".

Паша аж прихрюкнул. Зыркнул, как ему показалось, незаметно на погрустневшую Зорьку и елейным тоном осведомился у меня:

— Как-как ты себя назвал?

— Как есть, так и назвал. Ни я, ни ты ничего собой еще не представляем. Даже не козлы еще, а так, козлята на выпасе. Ты сначала стань кем-то, там, глядишь, и высокого звания "козла" от Иры удостоишься.

Света, было фыркнувшая на "козла от Иры", опять посмурнела. Помолчала, потом повернулась к нам боком и приступила к разглядыванию угла на потолке подозрительно поблескивающими глазами. Паштет вопросительно посмотрел на меня, и я почувствовал себя последней сволочью. И что на меня накатило, с одного безобидного слова завелся? И на кого рассердился? На безответно влюбленную девчонку. Скотина ты, Дюша.

— На самом деле, конечно, — вздохнув, признался я, — ты намного более права, чем я. Я же сразу сказал — достойная позиция.

Встал, взял стул, прошел до Зорьки и уселся перед ней. Она опять отвернулась. Подумав, взял ее вздрогнувшие ладони.

— Я прав с точки зрения холодного ума, а ты — чувств. Но это тот самый случай, когда второе важнее первого.

— Правда? — Просветлев, она с надеждой повернулась ко мне. Ох и намаюсь я с ней...

— Правда. — Ума не приложу, как мне удалось в ответ улыбнуться, не разжимая стиснутых зубов... Теперь надо убежденно нести любую банальность, глядя глаза в глаза. — Любовь — это самое сильное светлое чувство, и зачем ее преуменьшать, включая разум? Настоящее "горе от ума" получается. — И про себя добавил: "Особенно верно для женщин".

— Ты правда так думаешь? Правда-правда?

Я всерьез задумался. Потом медленно заговорил:

— Ты знаешь, правда. Любовь — редкий приз, и выпадает в жизни максимум несколько раз. Одна из немногих вещей, ради которых стоит жить. Так стоит ли искусственно уменьшать накал страстей? Да, отключив разум, можно накуролесить в любовном угаре такого, что потом с трудом расхлебаешь. Но, пожалуй, оно того стоит. По крайней мере, будет что вспомнить. А кто утверждает иначе, говорит это на холодную голову, когда сам не влюблен. Тут-то все мудрецы горазды советы давать...

Мы помолчали каждый о своем.

Я покосился на беспечно развалившегося на стуле Пашку. В прошлый раз он оказался среди тех, кто не попал в объединенный девятый класс, — чуть-чуть не прополз по оценкам. Надо подкорректировать жизненный путь друга детства.

— Паштет... У тебя какой средний балл за четверть выходит?

— Выше четырех. Наверное... — Паша опять потешно сморщил свой нос-кнопку. — Если Эльвира не срежет до "тройки".

— Делать ей больше нечего, как специально тебя резать. А у Биссектрисы что — безнадега?

— Ну... да... ты ж знаешь... Я не Валдис.

— Тут Валдисом быть не надо. На "четыре" алгебру и геометрию любой, прилагающий достаточно стараний, вытянуть может. Эх, Пашка... Давай в следующей четверти вместе позанимаемся, а то вылетишь ведь при объединении классов. Тебе надо до "пятерок" оба предмета поднять. Да и химию тоже реально на "пять" вытянуть, если постараешься. А мы поможем.