Средневековая история 5. Граф и его графиня

Смешно.

Смеяться она перестала, когда перед ней открылась небольшая комнатка.

Девочка, сидящая на кровати, была мила и очаровательна. Этакая пышечка. Светловолосая, сероглазая, неуловимо кого-то напоминающая. А еще — с абсолютно отсутствующим выражением лица. Красивого, тонкого... приоткрытый рот, стекающая слюна...

— она ходит? — просто спросила Лиля.

Амалия покачала головой.

— Едва ходит, плохо говорит....

Лиля долго расспрашивала о ребенка. И подумала, что скорее всего — девочка просто умственно неполноценна. Олигофрения... в какой степени? Да уж не в легкой. Скорее или тяжелая, или глубокая. Ближе всего это к идиотии.

Ребенок хуже развивается, почти не ест сам, только жидкую пищу, не говорит, ничему не учится...

И это — ее не залечили. Это от рождения... что ж. И такое бывает. Просто обычно такие дети здесь не выживают. Но тут... все-таки дочка маркиза, вот и выхаживают.

— Девочка умственно неполноценна, — многозначительно произнес Тахир. — графиня?

Амалия не знала, что Лиля уже подала Тахиру условный знак 'неизлечимо'. Лиля кивнула и с видом примерной ученицы затараторила:

— Данное заболевание неизлечимо. Девочка всегда будет такой, как сейчас. При затраченных громадных усилиях, вы можете ее научить хотя бы на горшок ходить куда надо. Но не более того.

Строго говоря, Лиля ничего не имела против детей-олигофренов. И преклонялась перед людьми, которые их воспитывали. Но... средние века!

Кому нужно умственно неполноценное дитя?

Здесь критерии отбора, как в волчьей стае. Жестокие и рациональные. Девочка может стать матерью здоровых детей — а может и не стать.

И выбор, простите, сделают, в пользу Сэсси и Джеса. Но кого же ей напоминает эта малышка?

Лиля посмотрела на Амалию. На Питера.

И едва не чертыхнулась.

Синие глаза и черные волосы Амалии.

Карие глаза и темные волосы Питера.

И по какому рецессивному гену у них родилась сероглазая блондинка? Да еще с отклонением?

Лиля, в отличие от многих, была уверена, что некоторые — в генах и заложены. Кто-то считал, что олигофрения — это из-за возраста матери. А она — что это из-за каких то генов. Может, она и неправа. Но...

Подумаю об этом дома!

Лиля внимательно осмотрела девочку. Нет, тут ничего не сделаешь. Малышка добрая, ласковая, контактная, но... это навсегда ребенок. Хотя герцогу с этим вопросом легче, чем инженеру. Что Лиля и высказала.

Можно содержать ребенка, растить, кормить, пытаться учить, может, что-нибудь и получится. А может, и не получится. Так тоже бывает.

Амалия слушала так, словно с нее шкуру сдирали.

Питер явно переживал за жену. А Лоран даже и не пошел сюда.

За жену. Не за дочь.

Лиля мысленно положила еще один кусочек в мозаику. Но пока сложить ее не получалось. Чего-то не хватало. Что-то выпадало из общей картины.

Амалия раз двадцать переспросила Тахира — правда ли, что все бесполезно. Мужчина подтвердил — и лицо у женщины стало вовсе уж убитым.

Кажется, она считала себя виноватой в чем-то... Тахир счел нужным ее утешить.

— Ваше сиятельство, вы в этом не виноваты. Звездная кобылица сама прокладывает дороги...

Амалия внезапно разрыдалась в голос.

— Нет! Если кто и виноват — это я! Я!!!

И вылетела из комнаты, сильно напугав девочку.

Лиля принялась успокаивать малышку и попутно инструктировать служанку, которая за той ухаживала.

Питер извинился — и вышел вслед за женой. А Лиля напряженно перебирала варианты.

Светлые волосы, серые глаза... на кого похожа малышка?

Фалион?

Возможно. Но это не пример. Простите, сероглазых блондинов — пруд пруди. Вон, и его величество... Лиля прикусила палец.

Его величество?

Бред! Невозможно!

Но что еще остается думать?

Что-то она еще не учла. Надо бы поговорить с Ганцем. И срочно вспомнить генетику.

Или не генетику? Было, было у женщины полное ощущение, что где-то она видела это лицо, эти глаза... только там оно было с совсем другим выражением. Не бессмысленным, нет. Но капризным, надменным...

Где?

Иртон?

Нет, нет... хотя это определенно была галерея портретов. Капризная, надменная... не Иртон. Там все черноволосы и синеглазы.

Фалион?

Александр не показывал ей портреты предков.

Может быть — здесь?

Лиля твердо знала, что не успокоится, пока не вспомнит. Что, где, когда... нет, не успокоится. Значит — надо вспоминать решительнее. Задержаться здесь и опять посмотреть на портреты. Иначе...

Это как камешек в туфле, как кусок песни, застрявшей в голове, как иголка в шве... спокойно жить с этим — не получится!

Надо — вспомнить и как можно скорее...

Ивельены пришли обратно минут через пять. Амалия была заплакана, но держалась уверено.

Питер гладил ее по голове.

Тахир раскланивался, говорил, что обязательно подумает, что надо просто воспитывать девочку — и готовиться, что всю жизнь это будет вот такое бессмысленное существо, которое даже мать родную узнавать не будет.

Ребенок — на всю жизнь пустой чистый лист...

Слава богам, Лиля успела дать понять Тахиру, что им надо заночевать.

Тахир, готовый на все ради своей обожаемой ученицы — учительницы, тут же придумал, что осматривать таких больных нужно еще раз на рассвете, чтобы ее коснулась благодать Звездной Кобылицы...

Ивельены сомнений не выразили. Так вот... когда твой ребенок болеет — ты в кого угодно поверишь. Хоть в Звездную Кобылицу, хоть в лунную крокодилицу. Лишь бы помогли...

А за ужином Лиля навела разговор на древность рода Ивельенов. Мол, Иртоны тоже древние, но Ивельены, наверное, еще древнее...

Лоран Ивельен тему охотно подхватил и развил, добавил, что с Ивельенами часто роднились короли...

Лиля разахалась — и разговор постепенно дошел до фамильных портретов. После чего Лиле и было предложено еще раз прогуляться по галерее. Вместо сказочки на ночь.

Лиля тут же согласилась. И провела в обществе старшего герцога весьма увлекательные три часа.

Общаться с ним было откровенно неприятно. Ну да ладно. Главное она получила.

Средневековые портреты, при всей их своеобразности, обладали одним достоинством.

Они были реалистичны на сто процентов. Это вам не кубизм и не импрессионизм, до которых в этом мире еще долго не дорастут.

Если на портрете нарисованы голубые глаза — они и в реальности будут голубые. А не красные или зеленые.

* * *

До дома доехали без происшествий. Ганца Тримейна в поместье не оказалось — и Лиля попросила проводить его в кабинет, как только придет. А сама засела с десятком листов бумаги за стол и попросила ее не беспокоить.

Ганц постучался в дверь пару часов спустя — и тут же был атакован Лилей.

— Проходите, садитесь...

Ганц прошел, снял со стула листок со странными формулами типа АаВв х СсДд и надписями 'доминантный', 'рецессивный', 75% и 25% и осторожно уселся.

— Лилиан?

— Ганц, я ничего не могу понять...

— На тему?

— я видела третью дочь Ивельенов.

— С ней что-то не так, ваше сиятельство? — Лиля сдвинула брови, давая понять, что без титулов.

— Она умственно неполноценна.

— Такое бывает, госпожа. И...

— не проходит. Но она — сероглазая блондинка.

— и что?

— Ганц, ты не понимаешь? Хотя откуда бы... Значит так. Ребенок наследует цвет глаз одного из родителей. Так — ясно?

— а если...

— Нет, если у одного из родителей голубые глаза — у ребенка могут быть серые, возможны частные случаи. Но Питер и Амалия не могли произвести на свет — такое чудо.

— Почему нет?

— чтобы получилась сероглазая блондинка... короче — светловолосых людей меньше, чем темноволосых.

— Допустим. И?

— Если вкратце — ребенок наследует цвет глаз и волос от кого-то из родителей. Максимум — от бабушек-дедушек. Но даже тогда будет выбрано то, что встречается чаще.

— то есть темные волосы...

— Ну да. А тут такое красивое сочетание, светлые волосы, светлые глаза, белая кожа. Это своеобразный признак... я тут посмотрела... Иртоны — все темноволосы и синеглазы. И в замке я видела фамильные портреты. Там они — все такие. Очень ярко выраженный признак. Близняшки у Амалии тоже синеглазые. Насчет волос — не знаю.

— и старшие.

— Очень сильная генетика. То есть перебить ее можно только при наличии... даже не знаю чего!

— Вы намекаете, что Амалия Ивельен родила не от мужа?

— Один раз — точно. Я специально осталась там на ночь.

— Рисковали...

— Не будут же они меня травить в своем доме?

— Как знать.

— Для этого именно что надо знать. А я молчала. Ганц, среди Ивельенов пару раз встречались блондины. Лет этак... сто-сто пятьдесят назад. Этот ген столько не сохранится. Раньше размешается. Кроме того — они все темноволосы и кожа смуглая...

— Ивельены — южане. В их роды пару раз...

— Встречались ханганы. Это я слышала. Короче — блондинов от них ждать не приходится.

— а от кого тогда?

— Если не допросить герцогиню — шиш мы узнаем.

— И если допросить — тоже.

— и что нам делать?

— Идти к королю, госпожа.

— ЧТО?!

— А что нам еще остается? Только это...

— Но Ганц!

— Ваше сиятельство, вы хоть понимаете, что речь идет о заговоре против короны?

Лиля кивнула.

— Что если мы не доложим — мы станем соучастниками? И Феймо и Рокрест, кстати говоря, знают достаточно...

— для чего?

— а вот так вот. Дело в том, Лилиан, что дворецкий — фигура сложная. Что-то он слышит, что-то додумывает... а наши друзья вирмане отлично умеют таких колоть...

— И?

— Это серьезный заговор. Все подробности он не знает, что у Ивельенов есть кто-то, имеющий права на престол. Есть документы, есть люди... и они готовы.

— Почему не начали?

— Рик уехал. А если свергать династию...

— то здесь. Это даже я понимаю. Какими силами они обладают?

— Человек двадцать. Но на ключевых постах. Есть пара отрядов наемников. Хороших отрядов...

— А почему я до сих пор не...

— потому что эти отряды не у Ивельена. У его сообщников. Ваше сиятельство, давайте я расскажу...

Лиля кивнула.

И услышала неприятные вещи.

Как известно, мятеж в стране больше всего нужен заграничным друзьям. В данном случае — Авестеру.

Авестер поддержал Ивельенов и людьми, и деньгами. Ивельены вовлекли в заговор еще десятка два аристократов — не из самых блестящих, второй сорт. Но это-то и опасно. Ибо он всегда хочет стать первым. С деньгами у них, кстати, стало плоховато. Вот и потребовалось устранить Лилиан, чтобы Мири досталась сестре Джеса. А уж ее деньгами найдут, как распорядиться.

Лиля кусала ноготь, но слушала молча.

Ее планировалось убрать до появления наследника. Джес должен был погибнуть при перевороте. Ибо гвардия ему подчинялась. Да, его кое-кто не любил. Но и недооценивать его власть было опасно. Что-что, но строить людей он умел.

Были несколько отрядов наемников. А скоро в гавань должны войти авестерские крабли. Когда Рик вернется... он ведь тоже поплывет морем. Если удастся — его перехватят там и спишут все на вирманских пиратов.

Если не удастся... достанут в Лавери.

Король скоро переберется за город. Как и каждое лето. Загородная резиденция расположена достаточно удобно для заговорщиков. Там и земли Ивельенов неподалеку, да и сам замок — скорее роскошный дом, чем укрепленное строение...

Лиля взглянула на Ганца.

— Что делать?

— Во-первых, обо всем доложить король. Во-вторых — Эрик уже в море.

— Эрик?

— Да. Наш друг пользуется авторитетом в своих кругах. У вирман он не меньше графа, а то и герцога. Я попросил его взять еще пяток кораблей — и встретить посольство.

— А...

— А еще я отдал им все зажигательные снаряды из вашей лаборатории.

Лиля кивнула.

— Умница. А...

— Джейми отправился с ними.

— А если его... Ганц! Он же мальчишка еще!

— Он уже взрослый. А если они окажутся кстати — заодно и свой титул подтвердит.

Лиля покачала головой. Вечное женское стремление прибрать всех под свое крыло в средние века обрубается безжалостно. Здесь взрослеют быстро...

— Вы настаиваете на разговоре с королем?

— Да.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Мне не хочется во дворец, — Лиля сморщила нос. — Я там и так слишком часто бываю... не хочу.

Дворец!

Вот, почему-то это лицо ассоциировалось у Лили с дворцом. Придворная дама, красивая, яркая, молодая...

Лиля сжала руками виски, застонала...

— Где же! Ну где!?

— Ваше сиятельство?

— Ганц, дочь Амалии — копия кого-то... но я не помню, где видела этот портрет! Не помню!

— во дворце?

— Да, да! Но где?! Кто был на нем?!

Ганц вздохнул.

— Ваше сиятельство, не мучайте себя. Это...

— Это не пустяки! Это важно! Но — где!?

— Ваше сиятельство, вдохните, выдохните... — Ганц почти силой взял ее за руку. — Теперь подумайте. Женщина на портрете — в чем?

Лиля сосредоточилась. Зрительная память у нее была — великолепная. Да и развивала она ее постоянно, как и многие медики.

— Блондинка. В пурпурном платье. Алое с золотом. Красивая, надменная, сидит на кресле, руки лежат свободно, она с вызовом смотрит вперед...

— отлично. Как у нее уложены волосы?

— Высокая прическа. Несколько локонов спускаются на плечи, — Лиля закрыла глаза — и портрет встал перед ней, как живой. Надменная блондинка, на белом с золотом фоне, в роскошном платье, серые глаза смотрят решительно, глубокий вырез приоткрывает красивую грудь...

— на ней есть какие-то драгоценности?

— Да. Бриллианты. Маленькая диадема с бриллиантами, колье, браслет, кольца...

— Браслет с бриллиантами?

— Да.

— На какой руке?

— Как у меня, — прикинула Лиля, вспоминая портрет.

Руки Ганца разжались.

— Ваше сиятельство, во дворец вы со мной поедете. Скажите — вы ведь видели этот портрет не в галерее.

— да я там и не была — во дворце.

— Вы просто шли по коридорам?

— Да. И наткнулась взглядом, — Лиля тряхнула головой. Коса метнулась по спине, больно стегнула пониже талии. — я там чуть заблудилась, шла по коридорам, а этот портрет, он как бы выступил из полусумрака. Словно его специально повесили подальше от людей...

Ганц прикусил губу. В отличие от Лили — он знал, чей портрет мог не понравиться королю.

— Кажется, я знаю, что это за портрет. Но если все так — к королю вы не пойдете.

— А объясниться?

— Ваше сиятельство, вы мне верите?

— Да.

— Тогда верьте до конца.

Ганц молчал, потому что обручальные браслеты с бриллиантами имели право носить только коронованные особы.

* * *

Эдоард вскрыл записку — и нахмурился. Своим слугам он доверял.

Королевский доверенный — это не просто так. И людей туда отбирают весьма и весьма тщательно.

Ганц Тримейн был одним из лучших. Он докапывался до такого, что Эдоард только руками разводил. Был верен и упрям. Еще с юности, с тех пор, как Эдоард, тогда еще принц, помог ему...

Но что случилось, если он просит принять его вечером?