Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1-2

Глава 11

— Вот это будет ваш кабинет, — сказал полковник Борисов. — По соседству со мной. Эта книжная полка отодвигается и открывает дверь в вашу комнату. Но входить будете из другого коридора. Во дворце императора нам ничего не грозит, но осторожность никому не помешает. Что вы почерпнули из данной вам книги, мой друг? Расскажите о Йорках.

— Йорк это — герцогский титул членов королевского семейства, — доложил я. — Йорки спорили из-за короны с Ланкастерами. Сейчас титул герцога Йоркского носит старший сын принца Валлийского, наследника британского престола.

— В основе верно. Наша работа будет заключаться в том, что мы будем связующими звеньями между царственными домами не только Европы, но и всего мира, — сказал Борисов.

— А что, наш император не может написать другому императору? — спросил я.

— Может, — ответил полковник, — но все поступающие письма проходят регистрацию в канцелярии и таким образом становятся документами истории, а кроме того даже информация о том, что пришло письмо от другого императора, может повредить мировой политике вообще. Понятно?

— Понятно, господин полковник, — ответил я

— Обращайтесь ко мне по имени отчеству, оно простое, Александр Васильевич, — улыбнулся Борисов, — а сейчас вы посвящены в такую тайну, из которой нет добровольного выхода. Запомните это. Вас никто отсюда не выпустит.

— Вплоть до применения огнестрельного оружия? — спросил я.

— Строже и грознее, — сказал Александр Васильевич.

— А что может быть строже? — не догадывался я.

— Присяга и честь, молодой человек, — сказал полковник.

— Вы правы, Александр Васильевич, — сказал я немножко подумав. — Я не офицер, но я дал слово и слово свое сдержу.

— И вы правы, Дон Николаевич, присяга и чин вам нужен, — сказал мой начальник, — проведем вас по министерству иностранных дел, как дипломированному специалисту присвоим вам классный чин коллежского секретаря и приведем к присяге. Вот вам и основание для выполнения любых дипломатических миссий...

— Как это продажный народ? — спросила Катерина.

— Каждый народ достоин своего правительства, — сказал я.

— А ты не думаешь, что это чья-то придумка? — спросила женщина.

— Конечно, придумка, но придумал ее очень умный человек, — что-то мне захотелось высказаться. Столько лет меня никто не слушал. — В развращенной Римской империи был развращенный народ. И империя погибла. Возьмем Византию. Отчего она погибла? Оттого, что расколола христианский мир и оказалась беззащитной перед лицом воинствующего ислама. Где сейчас город багрянородного базилевса Константина — Константинополь? Там же, только это сейчас исламский город Стамбул, столица европейской Турции. Ха-ха-ха! И еще три раза ха-ха! Турция — это Европа! И Грузия тоже Европа! Держите меня семьдесят человек. Чего людей смешить? Все делается для того, чтобы снова уничтожить Россию. Слава Богу, нашлись в Отечестве нашем люди, которые сказали: стоять, суки — еще шаг шагнете — получите так, что Наполеон вам потом скажет: а зря вы, мужики, выпендривались. Не пойдет больше Россия кровь свою проливать за Европу. Византия погибла, но она передала эстафету России и предупредила: русские, будьте бдительны!

— А что бы ты сделал, если бы тебе дали власть? — спросила Катерина.

-Что? — переспросил я. — Я бы потуже закрутил гайки на международной арене, чтобы меня услышали...

— Завтра мы едем с вами в Европу, — сказал мне полковник Борисов. — Буду представлять вас нашим партнерам.

— Как партнерам? — удивился я. — А разве мы...

— Ни в коем случае, — назидательно сказал Александр Васильевич, — там есть такие же сотрудники, как и мы, которые принимают письмо или передают нам личное послание. Конспирация есть высший принцип нашей работы. Главное, чтобы никто не подумал, что у нас есть какая-то важная цель кроме той, чем будем заниматься открыто.

— А зачем такая секретность, Александр Васильевич? — никак не мог понять я.

— Понимаете ли, молодой человек, — терпеливо стал объяснять мне Борисов, — есть политика явная, а есть политика тайная. Явно мы можем даже воевать, а тайно мы уже договорились о пределах войны, времени ее остановки и разделении сфер влияния. Это повсеместная практика. Война до победного конца идет только с упрямыми людьми, которые ослеплены собственным величием. Возьмите для примера турок. Русско-турецкие войны прекратились только тогда, когда турки поняли, что с русскими нужно договариваться, не умаляя своего величия в глазах своих подданных. И турки договаривались не только с Россией. Все страны много бы дали только лишь за то, чтобы хоть одним глазом взглянуть на то письмо, которое находится у нас.

— Но это же легко сделать, — парировал я. — Взять и отобрать письмо.

— Как это, — удивился полковник, — грабить всех русских, выезжающих за границу?

— Почему всех, — не сдавался я, — только тех, кто приближен к царственным особам и пользуется их доверием.

— Ответ неправильный, — рассмеялся Александр Васильевич, — царская милость столь же непостоянна, как и любовь ветреной красотки.

— А вы, — старался я уяснить себе суть новой работы, — вот вы работаете во дворце, и никто не знает, что вы делаете, значит, вы и есть тот тайный сотрудник?

— А вот и нет, — сказал Борисов, — я царский архивариус. И классный чин у меня коллежский советник. А вы мой помощник. Кто же доверяет государственные тайны архивариусам? Мы едем с вами в чешский архив. И запомните, продолжительность жизни часто зависит от длины языка...

Глава 12

— Ты знаешь, — сказала мне Катерина, — мне иногда кажется, что твоя оболочка находится рядом со мной, а сам ты где-то далеко-далеко. Ты не улетишь от меня насовсем?

— Как кормить будешь, — отшутился я.

— Я тебя буду кормить самым лучшим, и сама буду есть то же, — сказала Катерина и поцеловала меня.

— Тогда и нечего волноваться, я человек не привередливый, но мне нужен соучастник, — сказал я.

— Соучастник в чем? — не поняла меня Катерина.

— В моей жизни, — уточнил я, — а сейчас давай собираться, где-то через час придет автомашина.

Давно я не был при полном параде. Выбранный мною костюм был мне как раз, как и в те времена, когда он приобретался. Костюм однобортный, классического покроя будет моден всегда, во все века. Рубашка без верхней пуговки, подтянутая галстуком создает строгий вид, а при ослаблении галстука создает хулиганский вид "апаш". Туфли я намазал кремом с вечера, и они просто ждали прикосновения к ним сапожной щетки. По два прохода вдоль, четыре раза поперек, и они ожили, ожидая своего часа. Я встал перед зеркалом, повернулся в одну сторону, в другую и остался доволен своим видом.

— Как? — спросил я у Катерины. Кто-то же должен оценить внешний вид мужчины. Не для мужчин же он одевается.

— Шик, — сказала она и улыбнулась.

Привычным жестом я взял со стола свой старенький портсигар и зажигалку. Подержал их в руках и положил на стол. Лет тридцать уже не курю, а курительные принадлежности лежат так, для гостей. Если мне уготована долгая жизнь в виде наказания, то не нужно усугублять ее вредными привычками.

— Где твой телефон? — спросила Катерина.

— Посмотри в столе, — сказал я.

Она открыла выдвижной ящик письменного стола и достала мой маленький корейский аппаратик. Мне никто не звонил, но телефон всегда был рядом, мало ли что. Катерина посмотрела на телефон, достала зарядное устройство и подключила его.

— Немного подзарядится до твоего отъезда, — сказала Катерина, — а почему у тебя такая простая и дешевая модель?

— Вообще-то, телефон должен быть телефоном, поднял трубку, опустил, — сказал я, — да и носить с собой склад личной информации не вполне благоразумно. Эта малютка не мешает, звонит исправно, долго не разряжается и быстро заряжается. Продиктуй мне номер твоего телефона. Запишу у себя в голове.

Телефон успел зарядиться до отъезда. Катерина поцеловала и тихо произнесла:

— Ни пуха.

— К черту, — сказал я и вышел за дверь.

Давненько я не был в таком рабочем состоянии. Что меня ждет там, где я проработал около пятидесяти лет?

Я подошел к машине, открыл дверку, сел на заднее сиденье, поздоровался с водителем и коротко сказал:

— Поехали...

Поездка за границу во все времена не была рядовым событием. Поездка в Австро-Венгрию тем более. Вы заметили, что каждая империя в борьбе против другой империи использует одни и те же приемы?

"Россия — тюрьма для народов" и "Австро-Венгрия — тюрьма для славян".

И то, и другое — сплошное вранье, придуманное местными ханами, бонзами, герцогами, князьями, старейшинами, у которых отобрали бразды правления. Нет, бразды правления не отобрали, но вожжи сильно укоротили. А как они обиделись! И началась подспудная борьба против того, за что сейчас борются те же ханы и князья, создавая Европейский союз с единым экономическим и политическим пространством.

Зачем нужно ломать то, что придется создавать заново? Распад Австро-Венгрии и Германской империи обусловил мгновенное распространение фашизма по Европе. И братья-славяне в этом вопросе не отличались кротким нравом. У всех славян была надежда столкнуть между собой Россию и Австро-Венгрию, чтобы Россия помогла им освободиться от центральной власти, как помогла Болгарии освободиться от османов, а потом недоразвитой России, не дошедшей до европейских стандартов, указали бы ее место под лавкой.

Лежа на белоснежных простынях в купе, Борисов рассуждал, прихлебывая из бокала золотистое токайское вино:

— Славянский гонор не есть суть признак богоизбранности и гениальности. Это проявление комплекса неполноценности от более позднего приобщения к благам цивилизации.

Возьмите тех же румын. Когда они жили на уровне первобытнообщинного строя, римская империя была уже развитым государством, включающим в себя многие государства. Эти государства признавали верховную власть римского императора, но жили по своим законам и ждали момента, когда в спину этой империи можно вогнать меч.

Румыны, которых в то время называли даки, вступили в борьбу с римским императором. Похвально для патриотов. И что они поимели в результате этой борьбы? А ничего. Они лишились большей части своей элиты, но зато новая элита стала создаваться римлянами, и римская культура стала соседствовать с румынской, создавая конгломерат, существующий до сих пор.

С империями могут соперничать государства, соизмеримые этим империям. И для того, чтобы эти империи не разрушались, все должны говорить на одном государственном языке, быть гражданами основного государства и идентифицировать себя с этим государством, то есть должна создаться общность — имперский народ.

Центральная власть должна создавать свою элиту из местных представителей и не бояться того, что кто-то из представителей малых народов встанет во главе империи. Чем меньше народ, который он представляет, тем жестче будут меры по укреплению империи. И все люди, которых перегнули через колено, будут в веках славить этого деспота, оглядываясь на его могилу, как бы он не услышал хулительные слова в свой адрес и не восстал для наказания обидчиков.

— Как это возможно, Александр Васильевич, чтобы инородцы были такими же, как и я? — обиделся я.

— Что значит инородцы, Дон Николаевич? — спросил Борисов. — Вы можете на это ответить? Они что, на Луне родились и пришли к нам на землю? Они родились на территории Российской империи, являются подданными российского императора, как и вы, между прочим, и имеют полное право называться российским или русским народом, проживающим на территории Руси.

Государь-император пока не принимает жестких мер к великороссам, которые являются главной опасностью для нашего государства. Великоросское чванство отталкивает от нас многие народы. Не нужно сюсюкаться с другими народами, но быть для них близкими людьми нужно. Они это понимают и ценят. Любое потакание воспринимается как слабость верховной власти и вызывает к жизни центробежные силы. Пусть новая российская элита, равная среди равных, приведет к общему знаменателю всех самостийников и антирусских сепаратистов.

— Александр Васильевич, — неуверенно сказал я, — да вы просто крамольник, карбонарий. Мне даже вас слушать страшно.

— А вы думаете, мне не страшно тоже самое говорить императору, — сказал Борисов, — и он понимает, что время еще не пришло, да вот только как бы нам не опоздать с искоренением марксизма, изгоняемого с территорий Германской империи и Австро-Венгрии и прочно обосновывающегося в России...

— Приехали, товарищ полковник, — доложил водитель, останавливаясь около современного здания из стекла и бетона в лесопарковой зоне.

— Спасибо, — сказал я и вышел из машины.

Навстречу мне уже спешил Васнецов.

Глава 13

— Здравствуйте, Дон Николаевич, — приветствовал меня Васнецов, — никогда не видел вас таким.

— Еще насмотритесь, — улыбнулся я, — какие ваши годы.

Директор меня принял сразу. Бывший журналист, партийный работник, он не был специалистом в деле разведки, но точно понимал, что нужно, оставляя специалистам разработку путей выполнения поставленных задач.

Стол директора не был завален грудами бумаг, стопки их лежали на маленьком столике у стола с телефонами. Я всегда опасаюсь людей, у которых на столе лежит один листок и ручка.

Так бывает у людей, которым нечего делать и которые не знают, чем же ему заняться. Таких называют еще "подоконниками". Стоят у окна и думают, чем бы таким заняться. Но их ценят за "организованность", так как они всегда являются чьей-то креатурой, и никто не ругает их за малую загруженность работой. Зато они отрываются на тех работниках, которые не успевают закончить одно дело, как на них наваливают еще три, за того парня.

На столике директора я увидел три разноформатные папки личных дел.

— Мое, — подумал я, — белое — военной контрразведки императорского Генштаба, красное — НКВД и темно-синее — КГБ.

— Здравствуйте, Дон Николаевич, — радостно приветствовал меня директор на середине кабинета. — Прошу вас сюда, в кресло. Много наслышан о вас и рад нашей личной встрече.

— А я и не думал, что у меня такие пухлые тома личного дела, — сказал я директору. Фамилию его я называть не буду. Он человек публичный и трогать его имя всуе было бы некорректно с моей стороны.

— Да, чувствуется профессионализм, — сказал директор. — Как ваше самочувствие, и какие планы на будущее? Извините, вопрос, конечно, звучит глупо, я скорректирую его, чем бы вы хотели заняться?

— У нас вообще-то не принято в одиночку заниматься специальными операциями, — сказал я, — жду, что скажете мне вы.

— С вами трудно играть в поддавки, Дон Николаевич, — сказал директор. — Будем играть в открытую. Читаю. Физические показатели соответствуют возрасту сорок-сорок пять лет. Внутренние органы в норме. Сердце без изменений. Сосудистая система в норме. Патологий внутренних органов не обнаружено. Мочекаменная болезнь. Психических отклонений не выявлено. Такой справке позавидует любой наш сотрудник. Предлагаю восстановиться на службе и встать в строй.

— А как же даты? — спросил я.

— Все в наших руках, отнимем лет шестьдесят с гаком и разработаем вам новую биографию, — сказал директор. — Нам нужен человек, которого не знает никто, но который знает все. Вам нужно время для раздумий или для совета с вашей женой?

— Моя жена умерла сорок лет назад, — грустно сказал я. — Но мое семейное положение скоро изменится.

— Извините, — сказал директор, — вашу память мы трогать не можем и не будем.

— Я согласен, — сказал я.

— И прекрасно, — обрадовался директор. — Будете находиться только в моем подчинении, никто вами командовать не будет. Должность будет, референт-советник директора. Ваши советы для нас ценны. Пока оформляйтесь, знаете нашу систему бюрократии и тестов, а кабинет вам будет приготовлен. Съездите с вашей знакомой в Сочи, в наш санаторий, подышите морским воздухом, покатайтесь по морю, попейте местного вина, поешьте шашлыков. Вы начинаете новую жизнь, товарищ полковник. Я вам завидую и желаю удачи.

Я вышел из машины недалеко от дома и зашел в магазин купить бутылку коньяка и закуски.

Катерина ждала с нетерпением.

— Что же ты не позвонил, я бы все приготовила, как положено? — посетовала она.

— Радостная весть должна быть неожиданной. Страшновато после стольких лет отставки вернуться на службу, — сказал я, — порежь все, достань не рюмки, а стаканчики, а я сейчас кое-что принесу.

Я сходил в кабинет, достал из ящика стола шесть звездочек и пришел на кухню. Катерина уже все приготовила, не дав мне возможности помочь ей. Я налил в стаканчики коньяк, бросил в каждый по три звездочки.

— Ну, что, — сказал я, — будем снова служить. Считай, что мне снова присвоили звание полковника. До дна и все звездочки оближи, раз ты связалась со мной.

Катерина храбро выпила коньяк, зажала звездочки в кулак и заплакала.

— Ты чего? — спросил я, прижав ее голову к груди.

— Не обращай внимания, — сказала она сквозь слезы, — это я так, по-бабьи, от счастья.

— На неделе зарегистрируем брак, — сказал я, — и поедем на море отдыхать. И хватит плакать.