Вырезаю подходящий прут из кустов, насаживаю на него рыбу, сгибаю ветку в кукан и тащусь с подарком вдоль берега, отыскивая подходящее под костер место. Ага, вот песчаный пляж, можно расположиться. С одной стороны низко, с луга сидящего человека не видать, с другой — все под руками, даже растопка поодаль торчит, прошлогодние сухие камышины. Только дрова поискать придется. Но и с этим повезло, нахожу выбеленный временем и водой и высушенный до звона пень с остатками самых толстых корней, сооружаю из него и растопки подобие костра. Теперь бы разжечь.
Руна огня. Почти послушного — Кано. Вырвется из-под контроля — беда, спалит неумеху изнутри или обуглит кожу до состояния головешки, глаза вскипят и лопнут... фу, гадость какая. Вспоминаю дальше. Вот так, обволакивая призванный ручеек стихии собственной силой, сплетая сетку канала, точечно направить на объект или отсоединить и замкнуть в шар... нет, файербол мне не нужен, мне бы только растопку поджечь. Направляю канал на кучку сухой травы... ффух! Многовато зачерпнула, от растопки не осталось и пепла, зато комель занялся веселыми лепестками пламени со всех сторон и, такое впечатление, даже изнутри. Н-да... нужно вспоминать и тренироваться, а времени нет. Ладно, поем, тогда и подумаю. Разделываю рыбину, нарезаю потоньше, насаживаю куски на камышинки, чтобы, как только костер прогорит до углей — так сразу воткнуть с ними рядом, а то, чувствую, трухляшка долго тлеть не будет.
Полрыбины умяла в охотку, не заметив, что без соли и перца. Вторая половина пошла труднее, но выбрасывать не хотелось, а коптить времени нет. Уперлась и дожевала. Почти. Судя по аппетиту, пищеварение этому телу досталось от мамочки, орочье, съесть могу больше, чем сама вешу и еще добавки спросить. Голову, кости, потроха и пепел с закопченным песком сгребла и закопала поглубже, чтоб издали место не определилось (магических следов я наоставляла столько, что вблизи даже полный профан заметит). Ладно, переварю слегка — и вперед, к приключениям, как орала полная жопа. Сижу на бережку, смотрю на воду. На нее, вообще-то, можно бесконечно смотреть, но не в моем случае — среда затягивает. "Где гнутся над омутом лозы, где летнее солнце печет..." Ага, стрекозы, как же... Соврамши, Алексей Константинович! Река сама жертву манила, или такой вот водяной, хотя второе — навряд ли. Среда — она не то, что хищная, а скучно ей. Каждый день одно и то же, и так — сотни, тысячи лет. Тут любой сбесится. Даже удивительно, что все эти ландшафты, будучи либо разумными, как фейский лес, либо полуразумными, как река, не охотятся за людьми, как мы в доинтернетное время — за новыми кассетами. Река сморщила гладь, и проступившее на ней лицо ухмыльнулось. Я помахала ей, встала, и, размяв затекшие ноги, двинулась дальше.
Но уже тише. По-хорошему следовало вообще в другую сторону идти. Хорошо, убийцы обознались, опередили меня и ловят ветер. А мне бы повернуть и пойти вверх по течению, подальше от них. А потом? Не могут же они вечно плутать? Через, максимум, пару дней поймут, что обознались, и догонят меня в два счета. Надо напасть самой, используя эффект неожиданности. А еще пора восстанавливать навыки магуйства так любезно предоставившей мне свое тело и память Хюльды. Времени, времени нет! И где его взять? Может река меня понести вниз, а я в это время повспоминаю? Но для этого нужен плот, а деревья мне нечем валить, да и опасаюсь я конфликтовать с местными ландшафтами. А без деревьев как обойтись? Помнится, школьницей в котловане с ребятами на пенопласте каталась. Полистирола тут нет, а если расплавить песок и вспучить стекловидную массу? Вулканический шлак оказывается вполне плавучим. Только плотность не помню, что-то вроде шести-восьми центнеров на куб, нет? У пенокварца, идущего на космические нужды, поменьше — около центнера на куб. А у пенополистирола в три раза меньше. Да уж, объемом не скомпенсируешь, а если еще сделать полости покрупнее, в толще платформы? Средняя плотность уменьшится, и прочность, кстати, тоже, но мне на таран не идти. Возвращаюсь на пляж и начинаю вспоминать стихийную магию.
Вспоминаю и экспериментирую долго, упорно и временами рискованно, задействуя три стихии из четырех корневых: "огнем" размягчаю песок, "воздухом" вспучиваю, силой "земли" формую в кубы. Получается сначала не очень, потом все лучше и лучше. Хюльда тоже новыми материалами занималась, только работала с металлами. Металлы, с одной стороны, проще камня: они пластичные, прочность на изгиб и кручение, упругость — все на хорошем уровне, а расплавленный кварц остудил быстро — получи бомбу, которая рванет от первого же удара. А, с другой, металлы в этом мире серьезнее и сложнее: приходится учитывать стихийные составляющие каждого компонента сплава, чтоб не получить хрен знает что или такую же, если не похуже, опасность. В результате я понимаю, что маяться с кварцевыми отливками, стараясь совместить и легкость, и прочность, и достаточную надежность плавсредства — это еще цветочки. И вскоре прихожу к оптимальном механизму изготовления блоков: сперва из расплавленной лужицы выдуваю один большой пузырь, к нему с четырех углов будущего куба пристыковываю вдвое мельче, и дальше пространство заполняю фрактально-гнездовым способом, уменьшая полости пузырьков по мере заполнения внешней формы. Три стихии и одно ноу-хау: тут такого точно не знают, как и способа использовать энергоконструкты щитов в качестве форм для дутья (как защиту от жара и брызг раскаленных веществ их применяют регулярно, я, благодаря Хюльдиному автоматизму, не задумываясь щит "подняла", прежде чем к песку огненный канал подводить).
А одушевленная частичка четвертой, водной стихии за моей спиной приподняла волну и ею смотрит. Что, любопытно, река? Как тебя звать-то? В ответ приходит свежесть с ароматом водорослей и кувшинок, женственный аромат, как отражение ее внутренней сути. А что? Хорошее имя. Запахи запоминаются лучше слов. "А я..." — хочу представиться в ответ, но река меня опережает, подсказывая некое мыслечувство, в котором я, неожиданно, узнаю себя, пусть не полностью, но достаточно, чтобы не спутать с кем-то еще. Все это уже на пределе усталости, в сгущающихся сумерках — на вспоминание и неудачные эксперименты ушел остаток дня и весь вечер. Приближающаяся ночь не сулит ничего приятного, учитывая визгливые вскрики и далекий вой с лугов, но на воде уже качается три блока пенокварца с полостями внутри. Первые опытные образцы оказывались то слишком хрупкими, то излишне плотными, так что на нежную кварцевую пену пришлось добавить пару слоев покрытия из стекло— (а, точнее, кварце-) волокна, вытягиваемого распределенным движением энергетических "пальцев" и скручиваемого ими по мере остывания, а чтобы гигроскопичная изоляция не впитывала воду, поверхность оплавить до стеклянистой корки. Конечно, корка может быть разбита ударом секиры или клевца, но сам пеноблок при этом почти не пострадает, а намокшая обмотка лишь немного снизит плавучесть. И ме-е-едленно охлаждаю по всему объему, прослабляя то и дело возникающие участки напряжений. Первый блок вообще пришлось заново прогревать во многих опасных в смысле разрушения местах. За этим интересным занятием меня и застала ночь, а блоки предстояло еще как-то связывать.
Вопли и визг, между тем, приближались. "Что за звери?" — спрашиваю реку. Она ухмыляется, не отвечая. "Огня боятся?" Мысленный ответ напоминает утвердительный кивок. "Ну, тогда живем". Формирую маленький шарик огня, накачиваю его до белого цвета и отправляю вперед и вверх, останавливая метрах в пяти над гривастой травой, свешивающейся с обрыва. Рядом, за воздушным щитом, зреет, разогреваясь под действием чар, очередная лужа расплава. Звери взвывают разом и отскакивают, но пару морд удается увидеть. Чем-то похожи на гиен, хотя челюсти заметно крупнее, а глазки можно различить только по отблескам — такие они маленькие. Это гилиды, падальщики с черной кровью, иногда нападают на одиноких путников, но, получив достойный отпор, обычно бросают эту затею. Вой и визг удаляются, не замолкая, стая отступила, но от охоты не отказалась. А вот я себя засветила полностью, если кто-то еще не засек мои магуйские эксперименты, то с осветительным шаром любые надежды на это развеялись полностью. Поспешать надо.
Из пышущей жаром лужи формирую оставшиеся концевые пеноблоки: один просто поуже, другой — сходящий на острие, как нос пиратского судна. Аккуратно остужаю, обрабатываю поверхность. Река любезно выталкивает выдержавшие испытание основные блоки на берег. Обсушиваю, соединяю все в подобие лодки, свариваю. Еще раз укрепляю "борта" волокном и, произнеся "о!" с поднятым вверх указательным пальцем, навариваю сплошной киль, и для остойчивости, и для смещения вниз центра тяжести. В верхней части плотолодки разогреваю кварц сантиметров на тридцать в глубину и проминаю выемку для удобства лежания, потом все окончательно просматриваю критическим взглядом, попутно убирая напряжения, и решаю, что плавсредство типа "непонятная фигня" готово. Весит оно, по ощущениям, центнера полтора, а то и больше, и без магии или катков, для которых у меня тут ни бревнышка нет, я в одиночку вряд ли столкнула бы его в воду. А так, направив небольшие ручейки силы в руки, ноги и пресс, перекантовываю плотолодку к реке и спихиваю с мелководья на глубокое место.
Она тут же переворачивается килем вниз и начинает скользить по течению. Река смеется, наблюдая, как я вплавь догоняю свое детище и, мокрая, как цуцик, с трудом забираюсь в него. Воду за борт, стыдно сказать, ладонями сгоняю, а о веслах я забыла вообще. Время за полночь, магрезерв почти на нуле, на самой как бревна возили, но я плыву и ни хрена не делаю. Можно отдохнуть (наконец-то!). Оглядываясь на пляж, понимаю, что песка на нем едва ли хватит на детский куличик, а файербол, оставшись без присмотра, раздувается и вот-вот рванет. Падаю в выемку плотолодки, прикрывая башку сидором, и вовремя, потому что все остальное тело точно пришпаривает паровым утюгом. Это еще хорошо, что река оттащила лодку течением так далеко, как только могла.
Да... бывает и хуже. Хоть про весла я благополучно забыла, но, благодаря дружбе с рекой, в них пока нужды нету. Файер малость обжег, но не спалил же, даже волдырей, вроде, не осталось, включаю "режим подавления боли" из арсенала черной магии и проваливаюсь в сон.
Свалилась я хорошо заполночь, проспала, стало быть, часа три до восхода, а встающее солнце резко плеснуло светом в глаза, да еще речная гладь бликами добавила, так что даже зажмурься — темнее не станет, и какой уж там сон. Никак не могу привыкнуть к яркости этого мира, иногда аж тошнит от его красочности. Резерв наполнился, хорошо, если на четверть, зато тело занемело качественно, из-за снижения болевой чувствительности не переворачиваясь во сне. Я быстренько разомкнула контур, поняла, что ожоги почти прошли, разве что кожа на руках шелушится, зато ноги замерзли до синевы, особенно жалко выглядели ступни, которые трехчасовая холодная припарка из мокрых портянок заставила побледнеть и сморщиться. А вот спина хоть мокрая, да в тепле: пенокварц оказался исключительным теплоизолятором, куда лучше любой пенки и спальника. В общем, разложила портянки по бортам, башмаки рядом поставила — пусть сохнут, наклонилась к реке, умыться — а оттуда физиономия улыбается. Я со всей дури шарахнулась к другому борту, благо, плотолодка остойчива, даже качнулась не сильно, а потом вспомнила, что река так общается. "Какая-то ты чужая", — капризно промыслечувствовала она. "Почему?" "Все люди знают, что реки живые, никто так не пугается", — отвечает, а я как вспомнила, что испакостила пляж, сооружая лодку, так меня, словно кипятком, стыдом окатило: "Слушай, прости, я там все перерыла и оплавила". "А, ничего... — река словно махнула рукой. — Это до первого паводка, тогда еще песка накидаю" — "Далеко мои преследователи"? — "Далеко, — отвечает река. — Позади. Всю ночь бежали, как твой шарик лопнул — так и побежали. Они смешные в темноте: двое все видят, а двое спотыкаются и падают".
Мимо меня промчались, наверно, потому, что за рекой небрежно следили, а я, мало того, что на нуле была, так еще и спала глубоко. Магически не фонила вообще. Прекрасно, как только теперь мне их встретить, когда резерв наберу? "Подруга, — обращаюсь к реке. — Ты за ними присмотришь, и, когда куда-нибудь с того места пойдут, скажешь, в какую сторону?" Река соглашается. Не то, чтоб она уж очень скорбела о смерти какой-то русалки, но наказать тех, кто без спроса полез убивать ее жильцов и портить имущество, ей хочется, да и посмотреть любопытно, как я драться буду. Если откажусь, попробую сбежать — она меня "не поймет". Так что усмиряем хитрость и здоровый аппетит (желудок еды не то, что просит, а ультимативно требует), и начинаем вспоминать, чему меня в академиях учили. Ну, не меня, а настоящую Хюльду, и не в абстрактных "академиях" а во вполне конкретном учебном заведении, заточенном под местную оборонку и госбезопасность.
"Искусство магии оперирует двумя понятиями — "внимание" и "состояние", и двумя переменными: "собственная сила" и "ширина канала стихии". Все операции с ними в классической или интуитивной магии производятся либо по традиционным схемам, либо методом тыка, в первом случае существует опасность закостеневания в неэффективных методах, во втором — бесславной гибели экспериментатора. Научная магия упорядочила процесс разработки заклинаний и форм. И если ты хочешь быть магом, Хульд, ты должна заниматься не только практикой". Ага, это Борода, пардон, мэтр Лангскег лекцию читает, а я... Хюльда слушает. Одна на всю аудиторию. Гном он, точнее, дварф (и упаси тебя предки обозвать его гномом, лучше сразу пойти и повеситься), характер гномский, занудный, но студиозусам многие шалости прощает, если они старательно занимаются. Да и сам не без греха, любит заложить за воротник, а местная выпивка для него слабовата, вот и гонит в лаборатории семидесятиградусную 'росу' и девяностоградусный 'гномобой', злостно наплевав на инструкции. Напробовавшись до окосения, идет в столовку закусывать, и начинает трындеть о былой славе подгорного племени, а преподы, кроме Нейдиль, которая пытается его урезонить, и Челюсти, насмехающейся над ним, сбегают от недоеденных обедов. Но в трезвом виде мэтр Лангскег говорит строго по делу и так четко, что можно конспектировать, не сокращая.
Первый и главный навык, без которого не существует магии, то есть сознательного творчества силой мысли — управление собственным вниманием. Этому Хюльда научилась от матери в детстве, а я — когда стала ходить в экспедиции с "черными археологами". Врожденной способности чувствовать аномалии мало, важно не залипнуть на какой-то мелочи и не проскочить мимо реального клада... ну, или чего-то достаточно ценного, настоящих кладов с золотом нам не попадалось. Второй навык — управление собственной энергией, она наиболее послушна магу. Но ею одной профессионально работать невозможно, это уровень деревенских умельцев, травниц, да и большинства "простецов", ибо в этом мире почти все население более или менее одарено способностями, вопрос лишь в том, что у 99% они слабы и не заслуживают серьезного внимания. Но и своими малыми силами изменять, пусть ненамного, реальность тоже учатся с детства, в семье. Веками наработаны методики как подзарядки внутреннего резерва, так и "плетения" элементарных магических конструктов из собственной силы. Подобная техника работы для профессионалов — это уже не вчерашний, а позавчерашний день, деревенская дикость и каменный век. Хотя толстая книжка "Тысяча бытовых плетений" выдержала не один десяток изданий и все равно хорошо раскупается. Отдельным ответвлением идет шаманизм, нежно любимый орками, которые умеют договариваться с духами, но не умеют ладить между собой, межплеменная вражда существует до сих пор, и, иной раз, даже с другими расами эти ребята лучше договорятся, чем с собратом из соседнего племени, а то и соседом из собственного. Такой вот парадокс, совсем как у нас, русских. Но шаманизм все равно вне основного течения магии, он вроде джереки, прежнего русла реки — вроде, вода еще есть, а не течет, стоит и зеленеет.
