Подсознание. Практика по-хогвартски

— Нечто подобное я и подозревал. — Он заглянул в клочок желтоватой бумаги, доселе сжимаемый в правой руке. — Это совпадает с моими догадками о природе заклятья.

Рон вскинул на него прежде опущенный взгляд.

— Догадками? О природе заклятья? Откуда у тебя взялась эта бумага?

— Гермиона дала.

Гарри невольно покраснел, вспомнив, при каких обстоятельствах это произошло.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Пиршественный Зал. Небо в виде потолка — или потолок в виде неба. Блюда, приготовленные, как теперь уже ясно, руками трудолюбивых домовых эльфов. Гарри без особого веселья подумал, что в последние дни Гермиона Грейнджер что-то не уделяет былого внимания борьбе за их права.

Рука упомянутой выше Гермионы, тянущаяся к нему через угол трапезного стола.

— Гарри, пожалуйста, передай сметану.

Он перехватил её мимолётный взгляд.

Взгляд как взгляд. Гермиона как Гермиона. Может быть, странное действие таинственного заклятия было мимолётным и уже стало рассеиваться, попутно заставляя её подзабыть о произошедших событиях?

Или — но об этом варианте Гарри стеснялся даже подумать — заклятие здесь ни при чём и их с Роном подруга и впрямь всегда была не такой, какою казалась прежде?

— Могла б и сама использовать "Акцио", — пробурчал он, чтобы скрыть смущение.

Пальцы Гермионы цепко обхватили ручку протянутой им сметанницы. Сметанница чуть покачнулась, обронив пару белых капель на мантию и на брюки.

— Какая я неряха. — В голосе её звучала искренняя готовность распять себя.

Она переместилась ближе.

— Позволь, я вытру.

Салфетка, зажатая меж пальцев полунависшей над ним Гермионы, вначале промокнула мантию, затем — переместилась к пятну пониже.

Движения её были плавными.

Неспешными.

Круговыми.

Если бы Гарри знал во всех деталях о произошедшем между ней и Роном, то движения эти показались бы ему знакомыми. Но Гарри не знал об этом ничего и мог лишь приоткрыть рот, невольно перестав дышать и уронив взгляд в верхний проём между полами мантии Гермионы, напоминающий сымпровизированное декольте.

"Да она расстегнула три верхние пуговицы, чего прежде никогда не делала, — пронеслось у него в сознании. — Похоже, под её мантией сверху ничего нет".

— Что ты делаешь?

Даже задавая этот вопрос, он не мог отвести взгляд от дарованного ему зрелища. В памяти его невольно ожили вновь картины произошедшего недавно в библиотеке.

— Вытираю.

Гермиона поджала губы. Пальчики её меж тем принялись выписывать просто молниеносные виражи.

— Тебе не нравится?

Гарри замолчал.

Сердце его колотилось с бешеной скоростью, он окидывал глазами окружающий Зал, бросал взгляды на остальных пирующих, ощущая, что на брюках его меж тем вздулся сумасшедший бугор и что он уже сам хочет — да, пожалуй, хочет, отчаянно жаждет, чтобы полунависшая над ним Гермиона не останавливалась, чтобы неимоверно сладкие движения её продолжались, пусть даже при всём Большом Зале, практически у всех на глазах.

Прикусив до боли язык, пытаясь хотя бы таким образом прийти в себя, он застонал.

— Гермиона...

Взгляд его коснулся её нагих коленей, которые сегодня почему-то не были прикрыты традиционными джинсами...

Гермиона отстранила салфетку от рвущего ткань брюк изнутри бугра. Глаза её смеялись.

— Мне нужно выйти кое-куда, для чего требуется пройти по Шестому коридору и по Третьей лестнице вверх, — неспешно проговорила она. — Есть я больше не хочу, а в тарелке остался лишь микроскопический кусочек блина, так что я отлучусь ненадолго.

Окинув Гарри прощальным взглядом, она едва заметно улыбнулась уголками рта.

И скрылась.

Гарри некоторое время сидел молча, будто пришибленный. Кровь стучала колоколом в его ушах. Он почувствовал вскоре, что сидеть так больше не может физически — иначе ему станет не менее физически больно, или же придётся при всём Большом Зале сделать то, что едва ли ему когда-нибудь согласятся забыть.

Выбравшись из-за стола, чувствуя чуть ли не лёгкую темноту в глазах и по этой причине не обращая особого внимания на реакцию окружающих, он покинул Зал следом за Гермионой.

Где она?

Достигнув Шестого коридора, он почувствовал, что не может далее идти. Рука его непроизвольно сама потянулась к полуразмазанному сметанному пятну на брюках.

— М-м, — медово прозвучало рядом. Гарри в панике отдёрнул руку, ощущая, как пол уходит у него из-под ног. — Всегда мечтала понаблюдать.

Гермиона?

Она стряхнула с себя невидимую мантию, под которой, без сомнения, скрывалась только что рядом. Это была не подарочная мантия Гарри — вероятно, обычная мантия, на которую талантливая ученица Грейнджер наложила дезыллюминационные чары.

— Что же ты остановился? — ласково спросила она.

Сделав шаг вперёд, Гермиона чуть наклонила голову — и неожиданно прильнула к Гарри.

— Я заметила, — сладко шепнула она ему на ухо, — тот взгляд, который ты бросил на мои колени. Мне показалось, — тут голос её застенчиво дрогнул, — или тебе хочется изучить их получше?

Гарри ощутил, как Гермиона схватила его за руку и почти силком подвела его пальцы к своему левому колену, затем к бедру, затем — ещё выше, заведя его ладонь себе глубоко под юбку.

Протестовать он не мог.

И не хотел.

Схватив его за другую руку, Гермиона решительно направила его ладонь в проём между полами полурасстёгнутой сверху мантии.

— Нравится?..

Она прижалась к нему раскалённым бедром, как раз там, где брюки его до сих пор по-сумасшедшему вздувались изнутри. Гарри, с необыкновенной чёткостью осознавая, что сейчас бесстыднейшим образом лапает свою школьную подругу, о чём ещё неделю назад мог лишь фантазировать в постыдных грёзах, был не в состоянии ответить что бы то ни было.

— Смелей, — жарко дохнула она ему в ухо. — Тебе ведь всегда этого хотелось, не так ли, Гарри?

Гарри ощущал, что лицо его горит.

— Скажи, — произнёс он, чувствуя, что балансирует на краю всепоглощающего, огненного безумия, удерживаемый лишь какой-то незначительной промелькнувшей в сознании мыслью. — Бумаги... с описанием... того заклинания... остались у тебя?

— Хочешь их получить? — Кажется, Гермиона прижалась к нему на миг ещё теснее.

— Хочу... — простонал он сквозь зубы.

Не зная, то ли имеет в виду.

Гермиона чуть отстранила лицо и взглянула ему в глаза. Он ощутил, что почти тонет в её бездонных зрачках.

— Сначала ты сделаешь то, что хочешь, со мной, — прошептала она. — Потом ты сделаешь то, что хочешь, с бумагами. Только так.

Гарри, чувствующий, как по ладони его под юбкой Гермионы стекает влага, понял, что выбора у него нет.

Чему был лишь рад.

Резко передвинув руку вверх, ощутив, что на лучшей ученице Хогвартса воистину нет белья, другую руку он извлёк из глубин сымпровизированного Гермионой декольте и принялся лихорадочно расстёгивать пуговицы её мантии.

"Это для её блага, — примерно такие останки оправдательных мыслей проскакивали в его голове, в то время как его трясущиеся пальцы опускались ниже и ниже. — Иного выхода нет, она всё равно не отдаст собранные материалы иначе, а по-другому я не смогу ей помочь".

Хотя если б ему сейчас и пришли на ум какие-либо альтернативные пути решения проблемы, он бы отверг их.

Гермиона, поймав губами его левое ухо, шепнула:

— Не жалей юбку. И мантию тоже... всё равно есть "Репаро". Разорви её на мне, грубо.

Кончик её языка щекотал мочку его уха, а шепоток её почти гипнотизировал:

— Зажми мне рот, как будто я сопротивляюсь... схвати за волосы и потяни в рот. Заставь опуститься на четвереньки, силой... я всегда хотела... Изнасилуй сзади, принуди к этому, унизь меня.

Чувствуя, что окончательно теряет рассудок, что бурлящее пламенное безумие всё-таки овладевает им, Гарри резко вцепился пальцами в край её мантии — и рванул в сторону. Пуговицы рассыпались пригоршней бисера по углам коридора.

Не думая о том, что в этом коридоре, пусть и сравнительно заброшенном в данное время суток, тем не менее может кто-нибудь появиться, Гарри рывком содрал мантию с плеч Гермионы, после чего не менее жестоким образом приступил к расправе над юбкой. Зажав изо всех сил рот своей боевой подруге, с которой бок о бок он прошёл немало бед в стенах Хогвартса, — та тихо пискнула и слабо забилась, подобно пленнице, в его руках, — он с усилием пригнул её бьющееся тело к паркету, принуждая её нагнуться, а сам в это же время пытаясь свободной рукой расстегнуть собственные брюки.

Схватить её за волосы он забыл, да и не ставил себе целью запомнить это. Безумие овладело им целиком, вытеснив последние останки ясности разума.

Справившись с брюками и раздвинув нагие ягодицы лишившейся одеяний Гермионы, он с силой ввинтил свой пульсирующий поршень — раскалившийся до предела — в такую тугую и такую узкую щель.

Даже не осознавая, что губы его при этом приоткрылись, исторгая не то стон, не то крик.

И уже почти не осознавая, что, как в театральном смысле, так и отчасти в буквальном — она ведь сейчас из-за заклинания предположительно не совсем адекватна, так что вполне может считаться одурманенной жертвой? — насилует Гермиону Грейнджер.

Прямо посреди шестого школьного коридора.

Как пленницу.

Как рабыню.

С которой можно осуществить что угодно.

Под огненным градом этих испепеляюще-сладких мыслей Гарри вновь застонал, придавив крепче ладонь к губам Гермионы, одновременно ощущая, как внутри него зреет адский взрыв, как взрыв этот переходит за пределы него и расплёскивается жаркими каплями расплавленного металла по нежным девичьим ягодицам.

И, склонившись вперёд в заключительном конвульсивном усилии, он вцепился зубами в правое ухо подруги — спеша извлечь самую последнюю сладость из этого мига упоительного всевластия, прежде чем здравомыслие и стыд вновь обрушатся всей своей тысячетонной тяжестью на его плечи.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Рон рассматривал разложенные на столе клочки бумаги.

— Особоковарствие чар сих укрывается не в злоумышлении наводящего их тёмного али светлого чародея, но в совокупности таимых от себя помыслов сплетающих души, — прочитал он.

И посмотрел на Гарри.

— Это как понимать?

— Прочитай вот этот листок, — протянул ему другую бумажку Гарри.

Рон скользнул глазами по выписанным ровным почерком Гермионы строчкам.

— Чары Империус, будучи порождением наичернейшей магии и имея основой своей подчинение чаруемого чёрному чародею, приковывают мысль и волю оного к его воле, — прочитал Рон. — Тщась выставить заслон сему нечестивому чародейству, волею Мерлина и Белого Круга я имею честь представить миру замысел заклинания кардинально инаковой природы, сплетающего умы и души людей на равных началах, без неравенства и без противопоставленья начал воль оных.

Он поморщился, словно съев тухлый лимон.

— Что-то я всё равно ничего не понимаю. Сплетающее умы — это вообще как?

Гарри вздохнул.

— Я тоже не сразу понял, — признался он. — Язык очень туманный и древний. Гермиона, наверное, смогла бы понять, но ей и в голову не могло прийти, что мы взаправду будем применять это заклинание.

— Так о чём это?

— Если я правильно разобрался, — осторожно произнёс Гарри, — то заклятье это придумали как своеобразную противоположность чарам Империус. Если чары Империус подчиняют одного человека другому, и лишь чрезвычайно сильная воля может противостоять воздействию, то чары Демо Крациус — что косвенно выдаётся уже самим названием заклинания — ставят зачарованного человека на равных с чарующим.

— Зачем?

Рон ничего не понимал.

— Возможно, это было придумано как способ гарантировать честность работы каких-нибудь коллективных кругов, — предположил Гарри. — Представь себе, что чародеи того же Визенгамота по очереди накладывают друг на друга Демо Крациус. В результате каждый из них начинает хотеть того, что и все остальные, воля каждого оказывается целиком подчинена воле большинства. Кроме того, заклинание Демо Крациус защищает от подчинения Империусом — служа своеобразной страховкой.

Рон сглотнул слюну.

— То есть это заклинание подчиняет "чаруемого" общей воле наводящих чары? — начал понемногу прозревать он. — Но как же тогда...

Гарри опустил взгляд.

— Судя по отдельным записям, одну из которых ты в самом начале прочёл, они не учли существование в человеке скрытых сторон человеческой души и её тайных желаний, — сказал он, не отводя глаз от пола. — Того, что психологи у маглов называют подсознанием.

По щекам Рона медленно, но верно стал разливаться густой румянец.

— Это значит... Гермиона...

Он недоговорил.

— Стала такой, какой мы хотели её видеть, — с отстранённой безжизненной интонацией произнёс Гарри, продолжая сверлить взором пол. — Осуществляя то, чего мы втайне всегда желали от неё. Вероятно, желания эти были сильными — потаённые желания вообще обычно очень сильны — если оказались мощнее собственной воли и желаний Гермионы.

— Я не...

Рон осёкся.

Что толку отрицать? Последние события и собственная реакция на них как Гарри, так и Рона отчётливо показала, кто из них и чего именно хотел в действительности.

Начиная с той сцены в библиотеке.

— Что же теперь? — Рон медленно поднял на собеседника наполненный ужасом взгляд. — Нельзя же ведь...

— Нельзя, — подтвердил Гарри, ещё рассматривая пол.

Но видя там отнюдь не фигурные четырёхугольные плиты — вовсе нет — видя там всплывшую из глубин памяти картину Гермионы разбушевавшейся, Гермионы кипящей, напускающей на Рона в припадке ревности стаю остроклювых созданий.

— Она нас убьёт, — бесцветным голосом произнёс Рон. Мысли его, видимо, двигались в том же направлении. — Прямо в первые же мгновения.

— Потом, возможно, пожалеет, — невесело заметил Гарри.

— Но будет поздно.

Рон скривил губы.

Даже если подобной развязки удастся избежать, как потом жить и учиться вместе дальше? После всего произошедшего, после всех всплывших тайн, включая и откровения самой Гермионы? Даже если она их выдумала под действием заклинания, всё равно, каково ей будет вспоминать о том, как она весело рассказывала Рону о своих фантазиях перед сном?

Он вспомнил последовавшее за этим.

Его стало слегка трясти.

— Эй. — Гарри коснулся его плеча. — Не паникуй. Можно ведь будет придумать что-нибудь.

— Что? — глухо спросил Рон.

"Гермиона, уж прости пожалуйста, — молниеносно представилась ему его будущая оправдательная речь. — Да, мы расколдовали тебя слишком поздно, поскольку нам понравилось любоваться тобою голой, а ещё выяснилось, что я в глубине души не прочь спустить тебе в ротик, но это ведь ничего, не правда ли? Мы же друзья?"

Его бросило в жар, затем — в леденящий холод.

— Лучше бы всего этого не было, — произнёс он, закрыв лицо руками. — Лучше бы всего этого никогда не было.

Откуда-то из бесконечной мглы до него донеслись слова Гарри: