Вступление. Лиса-крестьянка. (Завершено)

Кицунэ быстро собрала все обрубки, уложила их на коняшку и пробежалась вокруг, достаточно быстро выискав ещё одно мертвое дерево. Вернулась к коню, забрала меч и, влив в каменную фигуру немного своей Ци, привела камень в движение. Каменный конь, вполне уверенно переставляя ноги, послушно потопал за своей хозяйкой. Управлять негуманоидной фигурой было немного сложнее, чем человекоподобной, но Кицунэ уверенно справлялась. Ползать на четвереньках у неё хорошо получалось с самого детства!

Долго возиться с дровами не пришлось, хватило всего трёх срубленных деревьев, чтобы нагрузить каменного коня до предела. Фигура становилась неустойчивой, груз угрожал рассыпаться, да и чем больше была нагрузка, тем больше фигура требовала Ци для движения.

— Вот и ладненько! — Кицунэ погладила своего помощника по неровной серой морде и взгромоздила на его спину, дополнительно, свою корзину. — Пойдём домой, Кайхаку.

Было часа три дня, когда она и нагруженный дровами конь вышли с тропы на главную дорогу. Кицунэ подправила и укрепила каменными лентами слегка размотавшуюся укладку дров, приложила ладонь к голове каменной фигуры и вдвоём с самоходной грузовой марионеткой, потопала в сторону фермы. След Ци за ними при этом оставался кошмарный, но кому было его замечать? Совершенно безлюдный, мирный лес. У Кицунэ от счастья пела душа. Погода прекрасная, дело делается, скоро она поест и отдохнёт. Дрова есть, еда есть, у неё целый дом и два больших шкафа с одеждой! А на завтра придумано очень важное занятие!

Кицунэ не могла не думать о железнодорожной станции. Та ведь была не простой платформой, приткнутой к линиям железнодорожного полотна. Ответвлявшаяся от основной, дорога к станции пересекала железнодорожное полотно, уходила куда-то дальше, и в месте пересечения были установлены шлагбаумы, а так же мачта семафора. На такой станции обязательно должен быть дежурный, который шлагбаумы опускает и за семафором следит. И этот дежурный обязательно должен жить где-нибудь неподалёку! Не будешь же работника каждый день туда-сюда из города возить? Он... а вернее она, даже можно не сомневаться, кто-то из местных жительниц, что каждый день катается на работу на велосипеде. И у неё, значит, точно есть настоящая униформа железнодорожницы! За этим очень строго следят, потому что имидж, и всё такое. На ферме ничего железнодорожного не нашлось, но дальше по дороге непременно должны быть другие дома и фермы. Надо пробежаться и посмотреть. Найти и... и... стащить?

А это уже какая статья? За мародёрство? Вот свою непутевую безобразницу и мама, и бабушка, отругали бы за такое! И деды сурово посмотрели, а потом в угол поставили, соплями шмыгать. Но как же хочется униформу железнодорожницы! На станции какие-то дурни в домике все стёкла выбили, и внутри всё разорили, а Кицунэ бы там порядок навела и встречала бы с поезда всех возвращающихся людей!

"Сюда пожалуйста, проходите, вот место для багажа!" "Здравствуйте, добро пожаловать!" "Вам помочь? Вот, проходите на лавочку."

А на ней — серый пиджачок со всеми знаками железной дороги! Юбочка, жилетка. Блузка с галстуком, колготки, туфли, и такая вот модная шляпка! Сразу любой поймёт, что она — сотрудница! Все ей будут радоваться и улыбаться, думать какая она хорошая!

А потом можно будет в этой униформе на поезд забраться, прям к машинистам, и поехать куда-нибудь в управление, где взять и наврать, что она из другого города, откуда был такой же хаос и бегство. У неё сумку украли, вместе со всеми документами. Может, поверят, и дадут работу, с возможностью показать себя? Она же — девочка хорошая, молодая и красивая, пострадавшая от каких-то гадов. Конечно же надо ей поверить, и оформить в самом деле, как сотрудницу железной дороги! Дежурной по станции, или, лучше, проводницей в поезд...

— Боги в помощь, хозяюшка!

— И-и-йай!!!

Каменный конь при движении скрежетал камнями и топал, дрова в кузове скрипели и постукивали, а лисица жмурилась от солнца, в мечтаниях совершенно забыв оглядываться по сторонам.

При звуке чужого голоса, каждый волосок на теле незадачливой лисицы встал дыбом. Взвившись словно на пружинах, она кувырком перемахнула через ходячую каменюку с дровами, сцапала полено поухватистее, изготовилась к драке и вытаращила шальные с перепугу глаза на инстинктивно отпрянувшую серо-коричневую фигуру по другую сторону от её коня.

Тощий, нечёсаный и небритый, по-самурайски рослый мужчина лет тридцати пяти, в мешковатой серо-коричневой одежде, с ехидной ухмылкой проследивший за невероятным акробатическим трюком девчонки. Убедившись, что никаким дзюцу она долбануть не пытается, шутник расслабился и убрал руку от рукояти парадного самурайского меча, одного из тех, с какими в мирное время расхаживают аристократы, чтобы подчеркнуть свой воинский статус.

— Чудесно летаешь. — заявил незнакомец. — И панталончики у тебя — ого-го! Симпатичненькие.

— А ты чего подкрадываешься?! — став малиновой от стыда и возмущения, Кицунэ сердито поджала рукой широкополую юбку, при прыжке предательски раскрывшуюся, словно купол. — С ума сошёл?! Напугал, я чуть не умерла! Ты кто такой вообще?!

— Умереть не умела, но бахнула с испугу здорово! — незнакомец помахал рукой перед лицом, словно бы разгоняя неприятный запах, полюбовался на багровеющее злое лицо девчонки, ещё плотнее поджавшей юбку, сверкнул глазами и рассмеялся. — Да я про импульс Ци из пяток! А ты про что подумала?

— Не знаю! — тут же гневно огрызнулась Кицунэ. — Ну всё, господин бандит, пошутили, а теперь идите своей дорогой! У меня денег нет, одни дрова вот!

— Расхищаешь ценные природные ресурсы империи?

— Не твоё дело, господин бандит! — Кицунэ вдруг схватилась за живот, скрючилась и шустро-шустро убежала в лес. Живот от резкого испуга скрутило кошмарно. Только ведь чуть-чуть от ужасов начала отходить, расслабилась, и вдруг опять напугали! Из последних сил воли хватило сдержаться, за кусты убежать, и сохранить бельё в чистоте. Довели, гады! Даже у такой стойкой, во всю психику паническая травма!

Отсутствовала лисица минут десять, а когда вернулась, поправляя на себе одежду, обнаружила незнакомца, сидящего на холке её коня.

— Где же ты так долго пропадаешь? — вопросил бродяга, явно сильно смущённый, что его шутка произвела настолько катастрофический эффект. — Чуть всё ценное в твоей добыче не разворовали, хорошо, что я охранял!

— Слезь с моего коня! — красная от стыда и злости, утирающая льющиеся из глаз слёзы обиды, налетела на негодяя Кицунэ. — Чего пристал?! Иди своей дорогой! Иди! Иди, ну?! А то мне в платье драться неудобно!

— Ой-ой, ладно, не злись, хозяюшка. — мужчина, согнанный с каменной фигуры, поднял руки в жесте капитуляции. — Я же, знаешь, пугать тебя не хотел, случайно получилось. Прости дурака. У меня ничего нет, но хочешь, рыбу тебе дам, в качестве извинения? Копчёную!

При упоминании еды, вожделенного мяса, у лисы предательски расширились глаза, а губы дрогнули, но она тут же взяла себя в руки, сердито засопела и отвернулась.

— Вот и хорошо! — просиял незнакомец. — Я-то думал, с кем бы своей добычей поменяться на хоть какую-нибудь другую еду?! Ты на чём выживаешь? На грибах?

— На камнях! В печке грею, и ем!

— Ого, удобно! Экономно! Давай знакомиться? Ты здешняя? Как зовут?

— Боевая биоформа двести двадцать два!

— О-о длинно! Я буду звать тебя Двести! Или лучше Два-по-сто?

— Отвали-и-и! — Кицунэ ультразвуковым визгом отогнала насмешника подальше, коснулась коня и повела его по дороге в сторону фермы. Задрала нос и сердито отвернулась, когда бродяга догнал её и пошёл рядом, с другой стороны от каменной фигуры.

Бродяга молчал, молчал, выдерживая долгую паузу, а потом вдруг метнулся в лес и вернулся, притащив с мелькнувшей за деревьями полянки небольшой букетик земляники с цветами и ягодами.

— Вот, держи, красивая. — он протянул букетик Кицунэ. — С моими извинениями.

— Спасибо. — с тенями сердитости ответила девчонка, плавно меняя гнев на милость. — Ладно, ты меня тоже прости, я очень уж терпеть не могу, когда ко мне кто-то подкрадывается. Как тебя зовут? Кто ты, и откуда идёшь?

— Мори Сумитада. — представился бродяга. — Не из тех Мори, что в стране Рек, а из тех, что в стране Волн. А южным Мори мы даже не родственники. Когда наш клан заказчику сдавали, задумались как назвать, полистали табели и проглядели, что Мори уже есть. Ну, нам и влепили. Документы оформили, отправили, а когда выяснилось и начался бубнёж, сказали что мы давно люди взрослые, можем сами себя переназвать хоть в Тэнно, и попытаться с этим выжить. Тот чиновник, который просмотрел занятость древнего имени, давно, мол, уволился на пенсию, и даже выговор объявить некому. Да и какая вам, мол, разница? Кланы уж пятьсот лет туда-сюда штормит, осколки, куски, бастарды и самозванцы уцелевших от края до края мира живут и от того что где-то там, в другой стране, есть кланы с такими же названиями, умирать не торопятся. Рисуйте клановый номер после имени на документах, и никто не запутается, кто вы. Из выродившихся от постоянных потерь в боях и кровосмешения Мори юга, или из захиревших от безделья Мори севера.

— Прям так и захиревших? — Кицунэ скептически осмотрела бродягу, отмечая, что тот хоть и не мускулист особо, но с ног до головы похож на переплетение канатов из крепчайших жил.

— Это я таким на морской службе сделался. Здесь, на юге. — пожал плечами ронин. — Дома был бы рыхлый, мягкий, и с пузиком. Страна Волн ведь не воюет. Как кто к нам заявится, водоросли или торговые пути отбирать, так мы всей страной сразу лапки кверху задираем, и с подарками, на переговоры ползём. Голыдьба тощая из Горячих Источников нас, представляешь, грабить ходила! А мы что? На медузах и водорослях массу не наешь. Нам бы таких как ты, что камнями питаются... камней у нас там — ужрёшься!

— Не смешно. — продолжая строить из себя обиженную девочку, буркнула Кицунэ. — А что ты тут делаешь? Путешествуешь?

— Да, лет десять уже как. Надоело дома, на квашеной зелени сидеть и медуз на удобрения сушить. Сила в руках самурайская, объявил себя ронином, и пошёл в великую империю, наниматься. Стражем закона, охранником, бойцом в наёмничью банду. В одном городе нанялся в стражу, поймал шнырей мелких, что баллончиками краски стены разрисовывали, а из них одна оказалась дочкой муниципального бугра, драться полезла, и наставила себе синяков об меня, пока я её паковал. Папаша увидел синяки на руках доченьки, взбеленился, написал на меня заяву, что я избивал и домогался его несовершеннолетней принцессы. Пришлось мне экстренно бежать через половину страны, от каторжных рудников. Благо, у них тут бардак во всём, в следующем городе запросто поверили, что у меня документы украли и взяли портовую зону патрулировать. Ловить контрабандюг, которые иногда так наглеют, что взятки не платят. Года три перекантовался, а потом кто-то наверху с кем-то не поделился, нас служба безопасности накрыла, и я снова удрал...

— Ты мне так просто это рассказываешь?

— А чего такого? Ты вот, дрова тоже явно без разрешения волочишь. В империи сейчас иначе нельзя, и ни одного кристально честного человека не осталось. Чего стесняться-то? Да и не отмороженный я совсем, потому как наркота и нелегальные рабы у нас без взяток ходили, до такой степени начальство наглеть в те годы побаивалось. Вот тех, за наркоту и рабов, мы и щемили. Я девять раз за те три года вытаскивал из ящиков и бочек ворованных детей. Один раз сразу четырёх учениц столичной престижной школы лично вытащил! Вот они ревели! Зашли к богатой и доброй благородной даме, щеночков посмотреть, как вдруг ХЛОПА! В ящиках, к извращенцам, поехали. А тут я! Крышки с ящиков сшиб и простыни раздал бедняжкам, чтоб прикрылись.

— Не врёшь? — с прищуром посмотрела на хвастуна Кицунэ. — Знала я таких, двух некоторых, хорошо умели уши погладить, что там спасали, тут спасали. А потом оба с хохота валялись, что я, такая дура, им поверила!

— Да, вот после таких ублюдков нам, относительно честным людям, хорошенькие девушки и не верят! — развел руками бродяга и сунул руку за ворот своего истрёпанного кимоно, нашаривая потайной карман. — Глянь сюда! — он вынул и показал Кицунэ маленький и невзрачный значок, под стёршейся медной краской на торце которого местами проглядывала белая уплотнённая древесина. — Официальная награда, за спасение двадцати человеческих жизней! Мы с парнями за годы службы сотни три нелегальных рабов у контров отбили, но нам их на всех разделили, и раздали медные значки. Неча баловать! Даже до тридцати спасённых каждому не дотянули. Как наспасаете по пятьдесят, серебристые раздадим. Ну а уж если до сотни прыгнете, то есть тысячу сто граждан отберёте у бандюг, вручим золотистые! Торжественно и с поздравлениями, пришлём какого-нибудь лейтенантика. — ронин подбросил значок, позволил ему долететь почти до самой земли, потом поддел ногой и, пинком, подбросил обратно вверх. Поймал на лету и сунул обратно в карман. — Я эту дребедень с собой таскаю, чтоб с друзьями ржать и любоваться тем, с чем равняет имперское начальство жизни двадцати семи своих граждан. Кусок прессованной деревяшки, обмазанной имитатором меди! Заслужил, дурачок, деревянный значок.

Что-то дрогнуло во всём естестве ронина, и у Кицунэ дыхание замерло от пронзившего её, разрывающего душу, чувства. Вся глубина обиды и оскорбления этого воина, его унижение и оплёванное доброе дело, на миг мелькнули в печальных и мрачных, бесконечно усталых глазах.

Мгновение, и перемахнувшая через каменную фигуру коня, Кицунэ взметнулась перед остолбеневшим парнем пышным облаком мягкой ткани. Пёстрой и белой. Чарующей безобидной и женственной.

Ещё мгновение, и это облако обрушилось на изумлённого ронина, обняло руками и прильнуло, обдав во весь рост вихрем ласковых чувств и желания утешить.

— Ох й-йо! — потерявший равновесие от неожиданности, бродяга плюхнулся на пятую точку и опрокинулся на спину, прямо на свои заплечные сумки. — Рехнулась?! Нельзя на самураев так прыгать! Я же долбануть чем-нибудь мог!

— Ничего. — Кицунэ крепче обняла его, прижимая к себе и не выпуская. — Я... крепкая...

До фермы добрались часам к пяти, но в летнее время день долог и до заката было ещё далеко. Целая куча времени, чтобы доделать всякие дела!

— Проходи, проходи! — пошире распахнув ворота, Кицунэ взмахами руки поманила за собой ронина. — Подожди пока вон там, на энгаве, а я сейчас!

Она завела внутрь и поставила поближе к поленнице своего каменного коня, сбегала на скотскую кухню, зачерпнула ковшом каши и громко позвала кур, что вышли за ворота, но услышав призыв, стремглав бросились обратно, к своей кормушке. Хитрая лисица задала им корма, сбегала к воротам и закрыла их, готовая лопнуть от гордости за то, как ловко обманула непослушных птиц.

— Сейчас обедать пойдём, я только воды поставлю греться. — сказала она, вытаскивая большой бак к колодцу и цепляя на цепь ведро. — Ты, наверное, помыться после дороги хочешь.

— Не против, если помогу? — ронин подошёл, пустил в землю Ци из ступней и протянул руки к центру колодца, из глубин которого, вытягиваясь в подобие щупальца, поднялась вода.