Не рассчитывая и не имея оснований рассчитывать на милосердие, мы считаем своим долгом убедить руководство победившей коалиции в том, что сохранение немецкого народа, его культуры, основных элементов инфраструктуры Германии и хотя бы самых элементарных основ для существования немцев по крайней мере более выгодно, чем полное уничтожение страны и истребление ее населения.

Для того, чтобы мы смогли разрешить эту почти невыполнимую задачу, каждый немец читающий, слушающий и желающий слушать это обращение, должен твердо уяснить ряд истин, какими бы горькими, унизительными и противоречащими его убеждениям они ни были.

Фюрер Германского народа Адольф Гитлер мертв. Он вывел немцев из состояния национального унижения, избавил их от чувства неполноценности, но сделал их слишком высокомерными, неоправданно заносчивыми, а также черствыми и, может быть, жестокими по отношению к людям другой крови. Он поднял Германию из ямы, в которой она находилась после Версаля, на доселе неслыханную вершину, но в последующем падении, глубину которого мы пока не в силах даже осознать, велика и его доля вины. Бог ему судия, а мы должны постараться жить без его воли.

Все мысли о расовом превосходстве Германской нации над другими народами должны быть безусловно отброшены, как вредный и опасный миф. Русские на полях сражений доказали, что не уступают нам ни мужеством, ни дисциплиной, ни мастерством, англосаксы устояли перед нашими усилиями на всех фронтах, а попытку так называемого "окончательного решения еврейского вопроса" следует считать иррациональной, но от этого не менее трагической и страшной ошибкой. Она неизмеримо увеличила число врагов Германии и отвратила от нее многих друзей. Повторяем и подчеркиваем: любые проявления оскорбительного национализма перед лицом победителя смертельно опасны прежде всего для того, кто позволит себе столь глупое безрассудство.

Историю пишут победители, поэтому мы должны быть готовы к тому, что вся тяжесть вины за войну и неизбежные на войне жестокости и преступления будет возложена только на Германию исключительно. И в обвинениях этих будет, в том числе, достаточно много вымысла. На долгие годы Германия и немцы обречены стать объектом ненависти и презрения, угнетения и мести как бывших противников на поле брани, так и бывших союзников, вовлеченных в войну порывом немцев и жестоко обманувшихся в своих амбициях.

Поэтому безусловно выполняйте все требования оккупационных властей, а также назначенных ими лиц из числа германских граждан, и при этом старайтесь сохранить только честь и достоинство. Хотя у нас существуют серьезные опасения, что даже нашим представлениям о личной чести предстоит претерпеть значительные изменения.

Придерживайтесь трех принципов, трех столпов морали, позволявших немцам выжить даже в самых суровых испытаниях: Единение, Закон, стремление к Свободе. Тогда Германия пройдет через череду темных лет, какой бы длинной она ни была.

Альберт Шпеер

Граф Шверин фон Крозиг"

Ситуация сложилась, мягко говоря, парадоксальная: официальным преемником фюрера оставался Герман Геринг, никто этого положения не отменял, и никто этого факта не оспаривал, но вот только и указаний от рейхсмаршала никто давно не слышал. "Фигура особо тайная, — усмехнулся едкий, как синий лук, Ширманов, — и обличая не имеет" — но, вообще говоря, смех был плохой. Никто, наверное, не объяснит, почему так обстоят дела в Европе, но только самая, что ни на есть, фактическая победа непременно требует, чтобы какой-нибудь бывший повелитель с более несуществующей властью непременно подписал бумагу. А без этого победы вроде бы и нет. А преемника не было, как сквозь землю провалился. Положение усугублялось тем, что и сыщи они Геринга, то и был бы он, скорее всего, в статусе дезертира, который никого более представлять не может. Вон бессменный начальник штаба ОКВ Кейтель с генерал-полковником Йодлем, который тоже начальник штаба, но уже как-то внутри штаба ОКВ, — чем плохи? Сидят во Фленсбурге, обложенные со всех сторон, как мышь под ведром, активно в контакт не вступают, а что с ними делать — непонятно. То есть взять их под белые генеральские ручки, понятно, не проблема, но капитуляция под стволом пистолета, это, как-то... Сомнительно выглядит, не пробирает до самого нутра. И дурная эта неопределенность со временем только запутывалась.

— Я думаю, господин президент, что мы во всяком случае ничего не теряем. Предполагаемые... консультации на мой взгляд, нельзя расценивать как... как какое-либо нарушение союзнических обязательств. Мы ведь совершенно уверены, что в руководстве Советов нет никаких разногласий, не так ли?

— Что хорошо для Шелленберга, то сойдет и для нас. Примерно такие соображения?

— Смею надеяться, — все-таки потоньше. Наши аналитики, тщательно рассмотрев психологию ключевых фигур, считают, что этот вариант можно вообще отнести к беспроигрышным стратегиям. Наихудший вариант, — это как раз отсутствие выигрыша. Это возможно только при полном отсутствии реакции противоположной стороны. Лично я считаю его нереальным. Все остальное бьет либо по одной группе, либо по другой. Предельным вариантом является вооруженное столкновение, мятеж и восстание войск, вплоть до падения режима и распада государства... Всерьез тоже не рассматривается.

— А наиболее вероятный?

— Различные варианты устранения с ключевых постов наиболее влиятельных генералов. Не обязательно их физическое устранение. Как вариант, — физическое уничтожение не всех отстраненных. Очень вероятна чистка в верхних эшелонах НКВД а также военной разведки и контрразведки. Срочное создание с нуля совершенно новых тайных служб для контроля над прежними... Стандартный набор административных судорог, когда государственному аппарату не до продуктивной работы, а инициатива фронтовых командиров и полевых агентов жестко ограничивается сверху практически до нуля. Это, собственно, и является нашей целью: вернуть в процесс принятия решений замечательную русскую бюрократию в самом ее полном объеме. После того, как она наведет образцовый порядок, о русских, как об угрозе, можно будет забыть на очередные пятьдесят лет.

— Что ж. В конце концов, ни укрепление дисциплины, ни некоторая либерализация русским не повредят. Только знаете что, Аллан? Я слыхал про беспроигрышные стратегии чуть ли ни чаще, чем про системы надежного выигрыша в рулетку. И если у вас что-то пойдет не так, или не вовремя. Если вдруг возникнут непредвиденные обстоятельства непреодолимой силы. То вы лично вполне можете этого не пережить. Да, это идет полностью вразрез с нашими традициями, но сейчас война, и нужно же с кого-то начинать. Так что цени доверие.

Два храбрых жолнежа, Станислав Опольский и Гжегаш Ковальский во время рутиннейшего дежурства в одном из бесчисленных фильтрационных лагерей в Баварии по совершенно непонятной причине обратили внимание на низкорослого небритого солдатика в шинели, бывшей явно с чужого плеча. Потом-то они рассказывали, что привлек их могучего телосложения детина, постоянно ошивавшийся неподалеку от солдатика, но так это или нет, теперь уже не выяснишь.

В подозрительно новенькой солдатской книжке стояло имя Пауля Якоба Рацигера, рожа немца не вызывала у Стася ни малейшей симпатии, и он решил слегка подшутить: начал, этак лениво, возвращать документ, — да и убрал в последний момент руку. Уклончивый взгляд солдатика в очечках с тонкой оправой мышью метнулся в сторону, и Стась пригляделся повнимательнее. Тут надо отметить, что был он коренным варшавянином и происходил из почтенной династии карточных шулеров.

Еще следует отметить, что лицо неказистое, не бросающееся в глаза, вовсе не синоним лица типового, лишенного характерных особенностей. Такого, что ни по чем не признаешь. Тут из-за мизерного, остренького подбородочка солдатика был очень хорошо заметен второй подбородок, — это при худом и удлиненном лице. И: щетина — щетиной, а вот стрижку господин делал явно не у полкового парикмахера и не успел с тех пор сильно зарасти.

— А я так думаю, — с добродушной улыбкой проговорил Стась, прекрасно говоривший и читавший по-немецки, — что фамилия пана, прошу прощения, — Гиммлер.

Солдатик — дернулся, поскольку, на самом деле, отсутствие у рейхсфюрера СС нервов было не более, чем мифом, и тогда Ежи Ковальский безотчетно хватил его кулачищем в челюсть. Сломал в трех местах и вышиб дух мало, что не на четверть часа. В селах на севере Великой Польши да в Мазовии и по сю пору родятся порой такие экземпляры, что без усилий подпоясываются кочергой. Посторонний предмет изо рта полубеспамятного и напрочь неспособного закрыть рот рейхсфюрера — достали, в лагере работал народ опытный и все повидавший.

Справедливости ради надо сказать, что с этой самой реинкарнацией Генриха Птицелова все равно никто не стал бы договариваться. Ни при каких обстоятельствах. Всему есть предел.

Несколькими днями позже в южной Австрии был захвачен врасплох, изловлен и доставлен по принадлежности официальный наследник фюрера. Несколько похудевший от забот и треволнений последних недель, Герман Геринг по какой-то причине был наряжен в мундир полковника-танкиста корпуса, носящего его собственное имя. Все правильно. При нем было обнаружено две с половиной тонны золота в слитках, триста шестьдесят килограммов ювелирных изделий "Из золота, платины и драгоценных камней большой ценности", а также несколько фургонов с избранными произведениями искусства. Самыми любимыми, теми, с которыми у рейхсмаршала просто не хватило сил расстаться.

— Хватыт, — сказал товарищ Берия, бывший тонким психологом и крупным людоведом-практиком, — кого назначим, тот и падпишет...

Так что два рейхсминистра, — вооружений и финансов, — вежливо выразили сомнение в эффективности затеи и законном ее характере, но обращение к вооруженным силам и населению о безоговорочной капитуляции Германии написали. Не за страх, а за совесть. И знаете, что самое смешное? Подействовало! Очевидно, когда есть по-настоящему веская причина, достаточно любого повода.

То есть, понятно, не все сразу.

И кто-то еще с упорством, достойным лучшего применения, пытался прорваться во Францию, из которой месяц тому назад, под такими же бомбами, прорывался в Германию, чтобы остановить большевистские полчища. Кстати — свободолюбивые галлы, наконец, восстали, по крайней мере на севере страны.

И тот же Фердинанд Шернер на предложение капитулировать ответствовал, что приказов о капитуляции от преемника Фюрера не получал, а посему войну продолжит. Но во взгляде его было маловато металла, а в тоне голоса — уверенности. Добродушный Рыбалко пообещал затребовать себе в помощь всю 16-ю воздушную армию, а, в придачу к ней и для пущей важности, еще и 2-ю воздушную ("Помните? Ну вы же должны помнить..."). Но даже и вне зависимости от этой, НЕОТВРАТИМО смертной, угрозы, после "Обращения" из войск как будто бы враз выпустили воздух. Так что полумиллионная группировка во главе с командиром организованно сдалась. И фельдмаршалу Шернеру даже и в голову не пришло стреляться от позору.

Так что, в общем, все как-то и впрямь кончилось. Вы, наверное, никогда не задумывались, что истории о непростых отношениях Рыцарей и Драконов имеют, по большей части, вовсе не ту концовку, которая обычна в сказках. Эта история правдива, и по этой причине имела как раз стандартное завершение. Вкратце она звучит так: "Сунулся храбрый рыцарь (der Ritter) Адольф в логовище к Чудищу Поганому, вот только оно ни себя чудищем не считало, ни дом свой родной — таким уж логовищем. И вот из-за этих-то идейных разногласий рыцарю и пиздец настал. Да и поделом, хотя, к сожалению, и не сразу".

Так одна большая проблема разменялась на несколько. Тоже немаленьких. Что же касается вечных сюжетов (а сюжет о Рыцаре и Драконе, — или о Добром Молодце и Чудище Поганом, — безусловно, один из них), так на то они и вечные, чтобы повторяться вновь и вновь, в бесконечных вариациях, и никого, в конечном счете, ничему не научить.

— Что у тебя еще, — нахмурился Лаврентий Павлович, отдав историческое распоряжение, — шьто за гримасы?

Вместо ответа референт подошел поближе и, наклонившись к уху Берия произнес несколько фраз предельно приглушенным голосом.

— Ну, это ми еще посмотрим. Подумаешь, — настаивает он, видите ли. Да кто он такой, — настаивать?

— Согласно полученной справке, — очень серьезный господин. Возглавляет американскую резидентуру в Берне, но довольно много времени проводит в США. Докладывает Рузвельту, в том числе, через голову непосредственного начальства. Самого Донована, между прочим.

— Пачему нэ хочет передать через официальные каналы?

— Потому что неплохо знаком с процедурой.

— Этой працедуре Черчилль письма даверяет. Рузвельт даверяет. А господина Даллеса нэ устраивает, видите ли.

— Он утверждает, что даже содержание этого сообщения должно быть согласовано.

— Так. Что-то тут... Могут сообщить нам что-то важное именно американцы? Такое, чтобы нам от них было нужно позарэз? Без чего нэ абайтись? Нэт? Тогда прэдложите им воспользоваться обычным каналом. Пусть на хэр идет со своими секретами. Нам своих во, — он замедленным жестом провел себе по горлу ребром ладони, — дэвать некуда. — Он поднял на подручного свои странноватого разреза глаза за отблескивающими стеклами пенсне. — Чего стал?

— Контакт утверждал, что важен фактор времени. Товарищ комиссар первого ранга, не могут они выйти на контакт с военными структурами? Или с КР? Абакумов в последнее время взял что-то слишком много воли...

История с какой-то там американской пакостью была, помимо всего прочего, совершенно не ко времени. Лаврентию Павловичу, мужу опытному и изощренному, было в высшей степени присуще это: чувство приливов и отливов. Времен, когда пора собирать камни и совсем наоборот. В общем, — все по "Екклезиасту". Так вот по всем этим соображениям время его должно было истечь. Да, он предпринял все возможное и невозможное, чтобы избежать судьбы предшественников, но какое действие оказали эти меры, оказали какое-нибудь вообще и не сделали ли хуже, он все-таки не знал. Иногда думал, что прикрыл себя со всех сторон, а иногда молча удивлялся, по какой причине жив до сих пор. Он знал, что, в отличие от предшественников, на нем действительно завязано множество по-настоящему самых важных и сложных дел, и, пока война, — это спасало. А потом? Не возникнет ли такое мнение, что дел тех слишком много, что они — слишком важные и завязаны слишком крепко? Настолько, что это делает товарища Берия, соответственно, слишком опасным? Так, как оно обстояло сейчас, дела эти вполне можно было бы доверить исполнителям непосредственно, но это слишком сильно идет вразрез с обычной манерой Кобы. Вот начнут искать замену, другую палочку-выручалочку, другого дурачка, который так же не признает невозможного, но, при этом, еще и менее опасен, тогда и возникнет какая-то ясность. И ведь, если что, не спасешься: если Вождь, — сейчас! — натравит на него генералов, — нипочем не устоять. Мысли были привычными, потому что отделаться от них окончательно не удавалось никогда, и вдруг от дикой догадки захолонуло сердце. Да нет. Не может быть. Но именно эта мысль явилась той каплей, что заставила его разрешить свои мучительные сомнения в пользу решения все-таки пойти на контакт.