Спасти Ссср ч7

Поговорили коротко, у ворот. Новиков давно уже ввел правило — в кабинетах, а тем более по телефону — никаких разговоров.

— Мне зама назначили. Надо встретить

Никаких вопросов Торопов не задавал: надо — значит надо

— Откуда?

— Из Одессы.

...

— Но он московским рейсом полетит ...

Взяв начальственную Волгу — Торопов поспел сразу к московскому рейсу.

Лишних вопросов он не задавал, игру генерала понимал. Важно кто первый встретит — кто встретит, кто первым ознакомит с обстановкой — тот может потом претендовать на должность зама. Сам Новиков уходил наверх, ему явно прислали человека "на вырост". Но кадры надо было сохранить — свои кадры.

Одессит оказался невысокого роста, какой-то моторный, накачанный — как колобок.

— Полковник Векслер — представился — и добавил — Олег Иванович

И еще...

— Олег для друзей

— Торопов...

Казань — встретила одессита в своей манере.

Уже недалеко от здания ГУВД заметили — несколько пацанов, одетых как местная пацанва — суконные куртки "прощай молодость" и "фернандельки" сгрудившись на тротуаре, как то странно, толпой перемещаются.

Торопов первым понял, что это значит

— Стой!

Одесский полковник выскочил со всеми. Несмотря на непримечательный вид — рванул с места, так что обогнал даже быстрого на ногу Торопова

— Менты! — заорал стоявший на стреме малолетка

Пацаны бросились наутек. Один из них — в гору, по улице, одессит — за ним. Поняв, что не убежит, пацан обернулся, в руке что-то тускло сверкнуло

Пика! Шило!

В отличие от ножа — ни один закон не запрещал иметь при себе ни сапожное шило, ни молоток.

Через секунду — шило отлетело в сторону, пацан полетел на землю

— У, с...и! — заорал он

Очухавшийся Торопов — только что притащивший за шкирятник к машине своего, рванул к месту действия

— Вы чего! Убьете же!

— Ничего. Будет знать, как на милицию руку с железкой поднимать...

На тротуаре собрался народ. Одна женщина — громко, явно чтобы все слышали, сказала

— Безобразие! Детей бьют!

Торопов достал носовой платок, поднял шило. Прикинул — сантиметров пятнадцать, не меньше...

Взять удалось троих. Скорая увезла избитого в мясо паренька, Торопов пометил себе — направить кого-то в больницу. Но он понимал — пацан показаний не даст. Иначе его зачморят свои же. Могут и отписать как гада — то есть поставить на колени и обоссать. Казанская молодежная среда — все больше приобретала черты махровой уголовщины.

Задержанных доставили до городского "пердельника". Так как нельзя было содержать несовершеннолетних вместе со взрослыми, а места не хватало — было понятно, что еще до вечера — все они выйдут. Предъявить им нечего, только соли за хвост насыпать. Заниматься ими некогда — уже до вечера навезут еще таких же, а у любого следователя нагрузка и так в два и больше раза нормы. Все то, что идущее к коммунизму советское государство придумало для несовершеннолетних, все страшилки — перевести в коррекционную школу, поставить на учет в детской комнате милиции — все это действовало на них не больше чем дихлофос на тараканов. Вроде действует — но тараканов почему-то меньше не становится.

Решили поговорить с тем пареньком, которого приложил и прилично приложил при задержании — одессит. Пацан как пацан, внешне ничего себе — щуплый, остренькое лицо типичного пионера-активиста. Положительное. Но за ним уже к его годам — столько всего, что еще десять лет назад не за каждым взрослым уголовником было. Драки с тяжкими телесными, многочисленные хулиганства, грабежи, разбойные нападения...

— Звать как? — спросил одессит, устроившись за столом

— Так же как и вчера — буркнул пацан, шмыгая разбитым носом

— А как вчера звали?

— Решат его зовут — сказал Торопов — Решат Гамалов, с Речпорта

Пацан бросил злобный взгляд — Торопова знали все.

— Родители где?

...

— Родители есть или детдомовский?

— Отец. Мать.

— Работают где?

— Отец в порту. Машинист крана. Мать бухгалтером, там же.

— Живешь где?

— Внизу.

Одессит показал на значок — "работник речного транспорта СССР"

— Отец дал? Гордишься родителями?

Пацан ехидно, несмотря на боль, усмехнулся, понимающе переглянулся с Тороповым

— Олег Иванович — сказал Торопов — это значок принадлежности к группировке. Его просто так не купить, да и негде. Если кто-то другой наденет такой значок — его жестоко изобьют как сегодня и отберут. Решат, за что пацана били?

— За дело — буркнул пацан

— На вашу территорию зашел? Это не ваша территория, вообще то. За что мстите?

— Не ваше дело.

— Ты в армию собираешься? — спросил одессит — тебя с таким послужным списком только в стройбат

Решат — в ответ грязно выругался матом.

Пацана увели — вниз, оформить и сдать под надзор родителей, которых звонком вызвали с работы. В качестве меры воздействия — еще применяли так называемые "сигналы". Сигнал на работу. Сигнал по месту жительства. Вроде как предполагалось, что воздействие коллектива как то заставит родителей принимать меры. Но — какие меры? Советским, глубоко патриархальным обществом предполагалось простое — выпороть. Но — что такое порка для пацана, который целыми днями дерется — на улицах, в школах. За опоздание на сбор, за то, что не принес положенный рубль или три в общак — старшаки, старшие возраста "пробивают фанеру" или заставляют молодняк драться друг с другом. И таких — испугаешь поркой?

— Будете?

Торопов покачал головой

— Не курю

Одесский полковник спрятал пачку — Мальборо кстати. И возможно, что не кишиневский

— Да... и много у вас таких?

— По оперативным данным, до двадцати тысяч человек. Только активных — сочувствующих и на разовых поручениях намного больше.

Полковник присвистнул

— И что делаете?

— Создали конный полк милиции, только у нас и в Москве такие есть. Лидеры возрастов на учете. Со временем познакомитесь с челнинским опытом — выявлять лидеров и сажать по любому основанию еще до совершеннолетия. Обезглавливать группировки, выбивать таким образом актив.

— Челны — это где КамАЗ?

— Да. Камазовские кстати — в последнее время шороха даже здесь наводят. А там, в Челнах — дерутся и взрослые...

Полковник покачал головой

— Ты по званию кто, напомни.

— Майор.

— Выйдем, покурим...

Вышли. Примета весны — развиднелось, пригревало солнышко. На асфальте — пленка льда превратилась в редкие лужицы...

— Держи.

— Не курю. Кстати... направо посмотрите... там, возле деревьев.

— Где двухэтажный дом?

— Да. Видите, малолетка стоит.

— Ты хочешь сказать... ничего что на ты?

— Какие церемонии? Да, все отделения, по крайней мере, в центре — под наблюдением. Постоянно, дают поручения малолеткам. Задерживать их не за что, если только доставить и родителям сдать — но через полчаса он будет на прежнем месте. Все что он должен сделать — добежать до телефонной будки и позвонить если что. На территориях — а у каждой группировки своя территория — тоже стоят на пиках. В крупных группировках существует своя система разведки и контрразведки. Сталкиваемся даже с попытками придумать шифры. Хотя они и так есть — например, тот же значок речфлота.

— А в райцентрах?

— По-разному. В Набережных челнах все еще хуже. Там тоже самое, плюс катастрофически не хватает людей. На весь город, считай, двенадцать разыскников

Полковник присвистнул

— Они что того?

— Камазовские жилые дома считаются одним районом, хотя там уже триста тысяч населения — как в иных областных центрах. Соответственно — раз район, то и штат районный. Ехали туда по комсомольскому набору, переженились, родились дети. Понимаете, примерно все — одного возраста и они как раз в самый подростковый возраст входят — от двенадцати лет. Родителям некогда они целыми днями на работе.

— Да...

— Вы не знали?

— Ну, нет, довели до меня, конечно. Но одно дело на словах, а другое — на месте...

— В Одессе по-другому?

— Ну, в Одессе испокон века криминал был. Порт как не крути. Районы босяцкие. Но в том то и дело, что взрослый криминал всегда держал мазу. Обучал молодежь. Понятно, что шли на воровство, еще по малолетке. Но и такого чтобы на улицах толпа на толпу дрались в мясо... нет, такого никогда не было....

— У нас только так. Железка друг человека.

...

— Вы кстати с этим... переборщили немного, товарищ полковник

— Он на меня с пикой! На мента! В Одессе за такое...

— Здесь железки у всех.

Полковник вдохнул, задержал дыхание. Выдохнул

— И как боретесь?

— Как можем.

— Ну вот что, майор. Я понимаю... доверять нельзя никому. И мне в том числе. Я в розыске с шестьдесят девятого. За результат — спрошу, но и прикрыть — прикрою. Прекрасно понимаю, что с несовершеннолетними многое нельзя, но работать — как то надо.

...

— Ваш генерал в Москву собирается. За ним?

— Да — не стал скрывать Торопов — если назначат

— Добро. Держать не буду. Только мне помоги в курс дел войти.

— Обязательно.

То, что ждет впереди — Торопов и понятия не имел...

— Да кто ты, кто?

— Ещё узнаешь!

— А чья ты, чья?

— Ещё увидишь!

Вадим Абдрашитов

Время Танцора

Игорь Эйдельман все больше тяготился своей жизнью — даже не двойной, а тройной.

В одной из них он был учеником школы, думал как выпускаться и куда потом поступать. Пользовался презрением и ненавистью одной части своих товарищей и опасливым уважением других. В другой — он наскоро постигал — с самых низов — законы черного рынка. На практике. На рынок везли мясо, с документами нормальными, левыми и совсем без. В этом перевернутом с ног на голову мире рубщик мяса зарабатывал больше чем конструктор ракет, ранее судимый, ругающийся матом Зайдулла — зарабатывал больше чем его отец, который учился годами своей профессии и гордился этим. Это даже не было воровством, скорее всего, большая часть мяса выращивалась в хозяйствах подпольно. Зайдулла ругался, что Горбачев разрешил частникам растить мясо на продажу и скоро у них не будет работы. Но работа была, потому что колхозный рынок держали не колхозники, а воры, а санитарный инспектор был с утра готовый и его штамп, который он должен был ставить на осмотренные туши, находился у бригадира рубщиков.

В третьем мире он находился в жутком лабиринте бессмысленного насилия, которое катилось своим чередом, и для которого уже не надо было ни повода, ни оправдания. Как то раз он побывал на похоронах подростка, которого ударили ломом по голове. На похоронах мать, потерявшая сына, плача требовала от пришедших на похороны друзей (ходить на похороны убитых в драках было святое) клятву больше не драться. Пряча взгляд, они клятву дали, но уже вечером опять состоялась драка. Не по их вине — если бы они не стали драться, их убили бы. В этой бессмысленной карусели насилия не было места чести, мужеству, верности.

Бей или тебя убьют, вот и всё.

Несмотря на усилия (в городе создали конную милицию) драки продолжались. Теперь "вставали в отмах" даже девушки, он сам видел, как несколько девушек участвовали в драке с дружинниками, одна размахивала доской с гвоздями. Говорили, что в Брежневе дерутся уже и взрослые мужики, район на район...

Не драться было нельзя. Если, к примеру, ты живешь на такой-то улице и видишь "набег" врагов — то есть вражеской группировки — ты должен встать в отмах, даже если их в десять раз больше иначе тебя "опустят" — поставят на колени и обоссут. По городу ходили списки "обоссанных", кому нельзя подавать руки. Выйти из группировки можно было через отписку — то есть жестокое групповое избиение. Но чаще всего — за деньги, откуп. Кто просто переехал в другой район и не "описался" — тоже могли найти и опустить.

Улица жила своей страшной жизнью — от драки до драки, от пробежки до пробежки. Все крутилось по раз и навсегда затверженному сценарию — пацаны в семь — восемь лет уже гордились статусом "сопля", бегали по поручениям старшаков. С одиннадцати до пятнадцати — шелуха, основная боевая сила. Дальше — старшаки. Если выжил.

Начиная еще с осени — начали говорить о планируемой массовой драке с участием нескольких группировок с каждой стороны. Первая по-настоящему массовая и заранее организованная драка имела место в январе 1984 года на льду Лебяжьего озера, в ней принимали участие по разным оценкам от трехсот до пятисот и более человек с арматурой. Сейчас говорили, что и тысячу легко соберут. Речь шла о переделе сфер влияния, тем более что у группировок появились первые крупные деньги.

Игорь прислушивался и докладывал, но пока ничего конкретного не было.

В январе на него наехали речпортовские. Их можно было отличить по значкам "Речфлот СССР". По данным торговли — никому не нужные значки внезапно скупили в количестве более 2500 штук...

Игорь на сей раз был без мяса, он шел по улице, когда навстречу из-за поворота выскочила компания. Не ждали, явно — но тут же пошли наперерез...

— Кто такой? — спросил один из наглецов, мелкий и прыщавый

Тут надо было или назвать контору или сказать "не при делах". Отказываться от принадлежности к конторе было нельзя, за это жестоко избивали. Если сказал "не при делах" — за это могли избить и ограбить...

Игорь молчал, сейчас ему главное было прикрыть спину. По совету Торопова он теперь занимался каратэ, благо его разрешили. Ударная техника бокса плюс бросковая и удары ногами — каратэ делала его смертельно опасным противником на улице.

— Я тебя спросил?

Косяк

— Спрашивать право имеешь?

Этому он уже научился на рынке, где подрабатывал в мясном ряду, нахватавшись уголовных понятий. Или говоря одним словом — наблатыкавшись. В уголовной среде каждое слово имеет свое, отличное от обычного мира значение. Например, слово "спрашивать" — спрашивать может только тот, кто имеет на это право. Другие — интересуются. Но группировщики уголовными понятиями не владели. За что на зоне — спросят уже с них, но про это не думали.

— Ты чо, борзый что ли? — группировщик шагнул вперед и поплатился. По подбородку — и пацан падает...

— Мочи его!

Группировщиков было много — двенадцать человек. Неизвестно, что бы стало — понятно, что рано или поздно кто-то вызвал бы милицию, но тут двое старшаков, перебежав улицу, присоединились к драке. На стороне Игоря. У одного из них — была самодельная дубинка из арматуры, на рукояти которой был на клей намотан шнур, у другого — толстый и прочный шнур, который он использовал и для захватов и бросков, и для отражения ударов холодным оружием. Как бы то ни было — старшаки дрались умело, молча и озверело. Минуты хватило — чтобы группировщики поняли, что удача не на их стороне.

— Валим!

На ногах осталось не больше пяти группировщиков — они рванули во дворы.

— Давай с нами, пацан!

Игорь побежал вместе со старшаками к остановке трамвая. Он прекрасно понимал, что нужно немедленно убираться отсюда, потому что отступление — временное, и минут через десять сюда сбежится человек пятьдесят с арматурой. Поднятый по тревоге весь наличный состав конторы.