Пояс чемпиона

Умыться и приготовить завтрак. Что-нибудь простенькое, какой-нибудь салатик — все равно Коля наверняка вернется не раньше обеда, а то и к вечеру. Она плеснула в лицо водой, и улыбнулась своему отражению в зеркале.

В первое мгновение она даже не поняла, что видит в отражении позади себя, на стене, а когда поняла — не смогла даже закричать. Крик потонул в приступе тошноты, и Олесю вырвало прямо в раковину. Откашлявшись и вытерев рот ладонью, она продолжала стоять, боясь обернуться — новый приступ тошноты подступал уже при мысли о том, чтобы увидеть это еще раз. Наконец, собравшись с силами, она медленно повернулась...

Стена, выложенная кафелем, была девственно чистой. Ничего. Ни малейшего признака того ужаса, который она увидела в зеркале.

Олеся глубоко вдохнула, проклиная себя за глупость. Галлюцинации? С чего бы вдруг? Нервными расстройствами она не страдала никогда. Видимо, к этому "никогда" следовало бы добавить "до этого дня".

Она обернулась к зеркалу, и на этот раз закричала от страха...

Позади нее, к стене, на которую она секунду назад смотрела, двумя длинными гвоздями была прибита мертвая кошка. Один гвоздь был вбит в спину, другой — в глаз, видимо пробив голову насквозь. Из раскрытого рта на пол капала кровь, а живот несчастного животного был вспорот, и тонкие ниточки кишок спускались практически до пола, покачиваясь, и роняя на кафель алые капли.

Когда из ее легких вышел весь воздух, Олеся перестала кричать, и теперь просто стояла словно парализованная, глядя в зеркало и пытаясь вновь научиться дышать.

Галлюцинации... Она только что смотрела на эту стену и не видела там ничего. Теперь же, в зеркале, она видела эту страшную картину. Она сходит с ума...

Олеся медленно повернулась, чтобы увидеть гладкую, ровную поверхность кафеля, без следа крови. Так, уже лучше... Может быть она еще сможет справиться с собой...

Вновь повернуться к зеркалу...

На этот раз она не закричала, а лишь тихонько взвизгнула, и ее вновь едва не стошнило от отвращения. Рядом с первой кошкой прибавилась вторая, распятая словно Иисус на кресте. Два гвоздя были вбиты в раскинутые в стороны передние лапы, а один — в живот. Половина головы у кошки просто отсутствовала, будто срезанная бензопилой. Месиво крови, серого вещества, и крошева из костей...

"Волга" высадила Николая у подъезда — на том же месте, где и подобрала. Уже выходя из машины, он, повинуясь возникшему, вдруг, желанию, бросил водителю:

— В следующем бое ставьте на меня. Вернете себе машину.

— Я знаю, — кивнул водитель, — Мне сказали, что вы победите. Я поставлю все, что у меня есть.

Это сбило Николая с толку.

— Вы так уверены во мне? А если все же...

— Я уверен не в вас, а в своих друзьях. Я ничем не рискую — вы победите.

Он поднялся по лестнице и тихонько открыл ключом дверь. Наверняка Олеся еще спит... Будет лучше, если она вообще ничего не узнает о его ночной поездке.

Но она на спала...Олеся была первым, что он увидел, едва войдя в квартиру. Она стояла в прихожей, одетая лишь в легкий шелковый халатик, держа на вытянутой руке перед собой своей зеркальце, и медленно, размеренно, вертелась на месте, не сводя с него взгляда. Будто бы рассматривала прихожую через зеркало...

На ум второй раз за ночь пришел "Ночной Дозор" — так Городецкий искал вампира, невидимого в сумраке...

— Олеся? — позвал он, так и стоя на пороге, не решаясь войти, — Что с тобой.

Прежде чем она ответила, ему бросилось в глаза то, что и ее босые ноги, и руки, испачканы чем-то красным.

-Кровь! — сказал она, останавливаясь и гладя на него безумными глазами. В этот момент Николай понял, ЧЕМ именно она испачкалась, — Кровь повсюду! Они повсюду!

"Маленькая демонстрация реальности"? Это о ней говорил Шишкин?

Николай осторожно шагнул к девушке, боясь испугать ее резким движением, но она сама шагнула ему навстречу, и повисла на шее, уткнувшись лицом в рубашку.

— Посмотри! — она протянула ему зеркало, — Я даже хочу, чтобы ты сказал, что тоже их видишь. Иначе окажется, что я схожу с ума.

Да, он тоже видел их... И, удивляясь сам себе, он отреагировал на это вполне спокойно. После знакомства с Черным вид десятков мертвых котов, прибитых гвоздями к стенам его квартиры, внушал отвращение, но не страх. Подумаешь, маленькая демонстрация мощи существ, читающих мысли. Он и не сомневался в том, что вызвать у кого-то галлюцинации для них — раз плюнуть. Быть может таким образом они собираются помочь ему в поединке? Внушить Стоуну что он сзади, в то время как он нокаутирует его спереди?

— Да, я вижу это, — сказал он, и Олеся подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Да.

— Правда?

— Правда. Не знаю, как бы тебе объяснить... В общем... Я не поладил с одним гипнотизером. Он поставил на меня очень крупную сумму в прошлом бою, и все проиграл, — Николай говорил первое, что пришло ему в голову. Все равно эта версия лучше чем правда, которую, к тому же, нельзя рассказать, если хочешь остаться в живых, — Он мстит мне... Это всего лишь его иллюзия.

— Иллюзия? — спросила она, успокаиваясь, — И это тоже?

Олеся протянула ему свою измазанную кровь руку.

— Ты поранилась?

— Я прикоснулась к ним!

"Прикоснулась к ним"? Николай протянул руку к стене, но в нескольких сантиметров от нее коснулся чего-то мягкого, липкого и холодного. На кончиках пальцев осталась кровь....

— Да, и это иллюзия.

Иллюзия... Он лишь ДУМАЕТ, что прикоснулся к мертвому коту — на самом деле никакого кота нет, как нет крови на его руках. Вот только где граница этих иллюзий? Что теперь реально, а что — нет? Реальна ли Олеся, реально ли то, что он сейчас здесь и сейчас? Быть может он лишь думает, что стоит в прихожей собственной квартире, в то время как на самом деле все еще сидит на диване на даче Шишкина...

Такая сила впечатляла гораздо больше, чем медвежья хватка Стоуна... демонстрация удалась на славу...

В кабинете включился принтер...

— Это иллюзия, Олес... — ему никогда не нравилось ее полное имя, — Штучки этого шамана, чтоб его самого гвоздями истыкали. Надолго у него сил не хватит — скоро это пройдет. Пока что просто не смотри в зеркало...

Принтер закончил печатать...

Олеся понемногу успокаивалась.

— Нужно позвонить в милицию...

— Ага, и рассказать, что нам с тобой привиделось. В лучшем случае нас просто пошлют. В худшем — упекут в психушку. Я позвоню кое-кому, ребята с ним побеседуют... Думаю, лучше не рассказывать никому о том, что мы видели...

— Не знаю... Как же я испугалась!

Страх в ее глазах уходил... Она в порядке, или, по крайней мере, будет в порядке через пару минут. Разувшись, Николай отвел ее в спальню и усадил на кровать, не обращая внимания на то, что мажет кровью простыни. Кровь — иллюзия, она исчезнет, как только Шишкин закончит со своей демонстрацией силы.

Листок лежал в лотке выключенного принтера...

"Это не предел наших сил. Это лишь МАЛЕНЬКАЯ их демонстрация. Прости за беспокойство, больше такого не повторится."

Комкая листок, чтобы отправить его в урну, Николай заметил что кровь на его руке исчезла. Наведенный морок развеялся, но не без следа. След остался в душе Олеси...

Зал был переполнен... Сорок тысяч зрителей пришли посмотреть на второй бой Томальдина и Стоуна за пояс чемпиона мира по версии РФПР. Николай стоял в раздевалке, ожидая своего выхода. Волнения не было и в помине. Он в отличной форме, он месяц готовился к этому бою, изучая все приемы Стоуна и разрабатывая способы уклонения от них, ища его слабые места и продумывая варианты атаки.

Он был готов ко всему... И, к тому же, за его спиной стояла сила, которой Стоуну нечего будет противопоставить. Шишкин и его Черный, обещавшие помочь.

Николай гадал, как это будет. Они затуманят Стоуну зрение, дезориентируют его, заставят раскрыться? Они могли сделать что угодно, и он будет готов. Он шел не просто на бой — он шел на месть. Он победит, и победит нокаутом, сполна вернув долг Человеку-горе.

В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения войти, на пороге появился его тренер, сопровождаемые тремя помошниками.

— Готов?

Николай утвердительно кивнул, и, одев халат, пошел за ними в зал, к рингу.

Он не слышал рева толпы — этот звук уже давно стал привычным, и Николай перестал обращать на него внимание. Не слышал и гимна "Честного реслинга", гремящего из колонок по всему залу. Его слух вновь включился лишь тогда, когда рефери объявил имена борцов, которые и без того были на устах каждого второго жителя страны.

Он весь обратился в зрение, и не сводил глаз с противника. На какую ногу он переносит центр тяжести когда стоит, как часто переминается с ноги на ногу... У Стоуна было слабое место, как минимум одно, и если нанести серию мощных ударов по его ногам — он не выдержит.

Стоун протянул ему руку, и Николай в ответ протянул свою. Зал одобрительно загудел — два смертельных врага только что символически сказали друг другу "Пусть победит сильнейший".

Гонг...

Он почти не помнил этого боя, настолько была велика концентрация сознания. Николай реагировал на рефлексах, не думая, не анализируя, не считая очки или пропущенные удары. Ему и раньше случалось отрешаться от мира во время боя — не видеть и не слышать зрительного зала, думая только о сопернике, и видя только его. Но сейчас Николай видел все короткими урывками, будто видеокамера, которой выставили режим съемки — по секунде через каждые пятнадцать.

Вот на полу Стоун, а вот на полу он сам. Когда и как он встал — в памяти уже не сохранилось. Вот он бьет Стоуна ногой в висок, а вот Стоун берет его на двойной Нельсон. Все тело болит, но и боль то включается, то отключается вновь.

А потом, вдруг, резкое возвращение к реальности. Они оба на полу, рука Стоуна в его захвате, и намертво сжата другой рукой, чтобы не позволить ему провести рычаг. Такую хватку не разорвать — это положение можно использовать разве что для отдыха, хотя положение на редкость удачное, они практически в центре ринга, и до канатов не дотянуться при всем желании.

Вот если бы суметь разорвать замок Стоуна, и схватить его руку обеими руками, тем временем прижимая его самого ногами к полу...

"Действуй!" — услышал он в своей голове голос Шишкина, и в то же мгновение ощутил, как гудящие мышцы наливаются новой силой. Будто бы и не было долгих минут на ринге, когда каждую секунду его били, или швыряли об пол.

Он рванул руку Стоуна на себя, и с удивлением почувствовал, как разрывается его замок. Прием прошел как по маслу... Николай усилил давление, и мгновение спустя зал взорвался криками и свистом — американец с перекошенным от боли лицом стучал ладонью по рингу...

Победа...

Николай смутно осознавал, что ему помогли встать. Победа... Он снова чемпион... Судья вручил ему чемпионский пояс, и он чисто рефлекторно поднял его над головой. Его пояс... Два года принадлежавший ему, месяц побывший у Стоуна и, наконец, вернувшийся обратно.

Люди из команды Стоуна помогали ему подняться. Американец выглядел так, как будто проиграл не болевым, а нокаутом — с трудом стоял на ногах, пошатывался, и как-то странно тряс головой. У Николая мелькнула, было, мысль подойти к нему и пожать руку — зрителям такое нравится, но что-то его остановило. Возможно — обреченный взгляд Человека-горы...

— Да поклонись же ты, остолоп! — прошипел у него под ухом тренер, и Николай раскланялся в разные стороны, выражая свое почтение зрителям. Зал походил на растревоженный улей.

— А теперь — уходим, — и тренер повел его за руку в сторону выхода.

Даже в раздевалке гул людских голосов все еще был слышен.

— После нас еще кто-то дерется? — спросил Николай.

— Ты что, обалдел? Вы же гвоздь программы. Кого сейчас выпустить на ринг? Их же просто не заметят, у всех перед глазами только твоя победа.

— Моя победа... — эхом повторил Николай, — Знаешь что, Сергеич, мне нужно поговорить со Стоуном.

— Нет, он тебя точно здорово об ринг приложил! На хрена?

— Надо, и все тут! Скоро вернусь.

Как был, в халате, он выскользнул из раздевалки и потайными ходами, хорошо изученными им за годы выступлений здесь, направился к раздевалке Стоуна на противоположном конце спорткомплекса.

Что он собирался сделать — он и сам не знал. Просто зайти, поблагодарить американца за хороший бой (его английский был не совершенен, но вполне годился для более-менее сносного разговора), или... Или что?

Или спросить: "Почему ты победил в прошлый раз?"

"Почему должен был победить и сегодня, и победил бы, не влейся в меня свежие силы, каким-то образом переданные моими друзьями, которым я продал свою душу?"

"Что есть у тебя такого, чего нет у меня?"

Коридоры спорткомплекса пустовали. Зрители сейчас, должно быть, уже покидали трибуны под гимн федерации. Самые упорные наверняка занимали позиции возле выходов, надеясь хоть одним глазком взглянуть на своих кумиров и, быть может, получить вожделенный автограф. Внутри же не было никого — охрана знала свое дело и не пропускала внутрь посторонних, а все "свои" сейчас были на своих местах.

Николай уже протянул руку к двери раздевалки чтобы постучаться, но в этот момент уловил какой-то звук, исходящий изнутри. Что-то, напоминающее сдавленное бульканье... Дверь была чуть приоткрыта, и он заглянул внутрь. Заглянул всего на секунду, которой оказалось достаточно для того, чтобы пожалеть о своем решении поговорить со Стоуном.

Бесшумно, крадучись словно вор, чемпион мира по "Честному реслингу" Николай Томальдин пробирался в свою половину спорткомплекса, А войдя в раздевалку даже не взглянул на тяжелый позолоченный пояс чемпиона, отвоеванный в сегодняшнем бою.

В нечестном бою...

Человек-гора Берт Стоун, свирепый медведь, против которого соглашались выйти на ринг далеко не всей борцы федерации, в одиночестве сидел на скамье и, уткнув лицо в ладони, плакал...

Николай колесил по МКАДу практически целый день. Сворачивал на все повороты, и проезжал по ним до тех пор, пока не заезжал в тупик. Лишь к вечеру, уже готовый плюнуть на все и вернуться домой, он нашел нужный поворот, и спустя несколько минут остановился у знакомого забора.

Также как и в прошлый раз, дверь была открыта, и также как и в прошлый раз он, войдя во двор, нос к носу столкнулся с громадной собакой. Только на этот раз она не стала дожидаться, пока он заговорит с ней, и уж тем более не стала пропускать его к дому.

Она взвилась в воздух мохнатой стрелой, метя в горло, но схватила зубами лишь воздух на том месте, где только что стоял человек. Еще неделю назад такое движение было ему не по силам, сейчас же ему казалось что он двигался невероятно медленно.

— Уйди, тварь, — беззлобно сказал он, — Не хочу тебя убивать.

Собака прыгнула еще раз. Николай поднырнул под нее, схватил за горло, и, широко размахнувшись, грохнул ее о стену дома... Голова собаки оторвалась от туловища, беззвучно упавшего к его ногам, а его кулак пробил в стене дыру, уйдя в нее по локоть.