Морана-2

— Пилите, Шура, пилите — они золотые!..

Без труда опознав фразу из бессмертного творения писательского дуэта Ильфа и Петрова, бойцы с готовностью заржали аки три стоялых жеребца. Недавно подступившая к ним смерть, обдав затылок ледяным дыханием, отступила и более не ощущалась — и это пьянило их почище стакана водки натощак...

* * *

Из темного провала в стене ощутимо тянуло запахами сырой земли и легким сквозняком, от которого подрагивали и прихотливо изгибались огоньки двух окопных свечей, мимоходом сделанных младлеем Морозовой из отстрелянных гильз "крупняка". Кроме них, возле пробитой стены на пустых ящиках из-под патронов устроились три бойца РККА, вооруженных лишь учением Маркса-Энгельса-Ленина — и всего одним карабином Мосина, ибо остальные валялись смятыми кусками стали где-то под завалами железобетона. Напряженно вслушиваясь, время от времени солдаты покашливали и перебрасывались фразами, но разговор не клеился: всем хотелось поскорее оказатся на поверхности, позабыв как страшный сон вынужденное заточение в стылом подземелье. И первую, неудачную попытку выбраться из него, едва не стоившую Голикову жизни: начавшийся на поверхности артобстрел и дрожь земли от близких прилётов обрушили наполовину выкопанный ход — после чего новый начали делать вдоль и вверх от стенки дота...

— Что-то долго!..

Покрутив головой, рослый солдат с повязкой на глазах гулко вздохнул и признался:

— Курить хочется, аж уши пухнут!

— Это да...

— Петро, глянь — там вода в ведре не закипела?

Первым признаком того, что их товарищ и лейтенантша возвращаются с разведки, стало ровное пламя гильзовых свечек и резко ослабевший сквознячок; затем послышался шорох и стук комочков осыпающейся земли. Наконец, из проема выдвинулись пара яловых сапог и карабин, который тут же подхватил сидевший ближе всех солдат. Следом внутрь галереи проник тяжело дышаший рядовой Дашук, моментально плюхнувшийся на нагретое задом товарища место.

— Ух, ё!!! Когда лез вверх, как-то полегче было...

— А где тащ лейтенант?

— Сказала, еще немного осмотрится, и за мной. Мы там на позициях минометчиков тележку поломанную нашли — которыми они свои ящики с минами тягали... О, спасибо!

Присосавшись к поднесенной фляжке с водой, разведчик надолго замолк, периодически отрывая губы от горловины, выдыхая-вдыхая и делая новый глоток.

— Ну? Ну что там, Генка, не томи!?!

— Да чего... Все снарядами перепахано, раз десять носом в землю втыкался!.. На месте дота большущая воронка, по дороге фрицевские машины — одна за другой, прямо колоннами чешут, суки! И железку вроде восстанавливают. В поле несколько больших костров палят, возле разбитых танков. В Дзержинске тоже что-то горит...

— А наши?!?

От ответа на вопрос красноармейца спас новый шорох земли, и ловко выбравшаяся из зева подземного хода младлей Морозова: выпрямившись и отряхнув свою замызганную форму, она ответила за подчиненного:

— Наши планово отошли на новую линию обороны: мы как раз должны были прикрывать это, но были заняты... Хм, землепроходческими работами. Слушай мою команду!

Четверка бойцов разом подскочила и вытянулась: надавив на плечо незрячему, командир усадила его обратно, достала из поясного чехла складной нож и чуть дернула кистью, раскладывая лезвие.

— Ефрейтор Голиков: организовать переноску к пролому боеприпасов для основного оружия — двух ящиков бронебойно-зажигательных патронов для КПВ и трех ящиков для "Максима".

Подцепив повязку из тонкого брезента, удерживающую на глазницах два марлевых квадратика, бывший военфельдшер завела под нее короткий широкий клинок и чуть надавила, перерезая ткань.

— Затем поднять все наверх и устроить временный схрон. Дашук, используйте ту воронку возле лаза, в которую ты упал в первый раз: подкопаете склон лопатками, заложите ящики и обвалите землю.

— Так точно!

Ухватившись за квадратный подбородок и проведя короткий осмотр затихшего бугая, она лаконично констатировала:

— Здоров.

И продолжила выдавать ценные указания:

— По возвращении набить все патронные ленты и уложить в свободные вещмешки, затем сколотить из досок щит полметра на полметра: будем делать новое колесо для тележки. На все работы два часа: ефрейтор, командуйте...

Желание оказаться под ночным небом подействовало на бойцов лучше иного допинга: тяжелые ящики вдруг перестали оттягивать руки, стенки лаза словно бы немного расширились, и даже рыхловатая земля стала чуток поплотнее, давая надежную опору для коленей и локтей. Выбравшись под свет звезд, четверка первым делом разлеглась на теплой земле и затихла, жадно вдыхая воздух свободы: затем они с десяток минут смотрели на расцвеченный пожарами Дзержинск и слушали далекий гул артиллерийской канонады. Шоссе, несмотря на полуночное время, было оживленным: шум моторов был почти не слышен, но вот сдвоенные огоньки автомобильных фар казалось, тянулись от самой западной границы. Схрон, несмотря на его временность, устраивали основательно, копая от души: им лучше было потеть под ночным небом, нежели сидеть и мерзнуть на лежаках подземной казармы — так что возвращение оттягивали столько, сколько было можно...

— Опа?!

В подземной галерее было все так же стыло и сыровато, но висящее на откуда-то взявшейся бечевке нательное белье и командирская форма разом поправили унылые настроения бойцов. Самой хозяйки обмундирования в ярком свете солдатских свечей не наблюдалось, зато можно было без труда разглядеть огороженный тремя плащ-палатками уголок за остатками баррикады — и стоящий перед ней примус, на котором понемногу начинало закипать ведро с горячей водой.

— Э-э... Товарищ младший лейтенант?!

Сначала в командирском закутке что-то лязгнуло металлом, затем из него вышла и сама младлей Морозова, одетая в мешковатый маскировочный комбинезон. Между прочим, новенькую "Листву", начавшую поступать в войска всего год назад, и распределяемую в основном среди снайперов и арткорректировщиков — остальным армейским модникам приходилось довольствоваться более простым маскхалатом "Амёба".

— Разрешите доложить: схрон устроен и замаскирован!

— Отлично.

Достав "швейцарский" нож, мамлей выщелкнула пилку по дереву и протянула Голикову инструмент:

— Двое занимаются щитом, третий набивает ленты, четвертый заступает в банно-прачечный наряд. По завершении помывки и стирки, меняется с товарищами в порядке живой очереди. Воду можно не экономить...

— Есть!

Через час с небольшим ефрейтор предьявил готовое деревянное колесо — попутно загородив спиной проскользнувшего мимо офицерской комнаты рядового Карского, кое-как задрапировавшего голые телеса не таким уж и большим шерстяным одеялом. Пока командирша осматривала кондовую конструкцию, взгляд бойца против воли прикипел к загорелой коже ее шеи, которая была видна сквозь рассыпавшиеся по плечам молочно-белые пряди волос.

— Чем смазали отверстие под ось?

— Да там в банке из-под тушенки жир оставался, вот и...

От греха подальше Голиков перевел глаза на застеленый газеткой и заставленный всяким-разным столик, оглядев лежащие перед краскомом Морозовой детали небольшого пистолета. Еще до призыва в ряды РККА он не раз стрелял городском тире из нагана, "Тульского-Токарева" и даже старого "Браунинга" — но вот такой ладной машинки в руках держать не доводилось. Как и видеть странно-толстые и несуразно-длинные магазины, за которыми коротким рядком выстроились три бумажные пачки с девятимиллиметровыми патронами. Возле стенки стояла кружка с тем самым непонятным чайком, которым младлей отпаивала Андрюху Карского, и приоткрытая жестянка с мятными леденцами; там же лежала командирская сумка, поверх которой хозяйка положила свою заумную книжку. Как гарнизон дота "восемнадцать-бис" вызнавал ее название и переводил его на человеческий язык было отдальной и достаточно смешной историей, которую даже сейчас было приятно вспоминать...

— Грубовато, но сойдет.

Моргнув, ефрейтор согласился:

— Так точно. И вот еще, тащ лейтенант... Удобная штука!

Не отрываясь от ухода за личным оружием, молоденькая офицер кивнула на столик, куда боец аккуратно пристроил уже сложенный набор инструментов.

— Тащ лейтенант, разрешите вопрос?

Вместо ответа комвзвода слегка двинула ногой, выпинывая из-под столика дальнего родственника деревянного колеса. Ножек у приземистой "мэбели" было три, что роднило его с табуретом, но вот сидением служил узкий кусок доски — такой же, как на разобранных солдатских лежаках и самодельных лавочках. Понятливо присев, ефрейтор Голиков замялся, старательно формулируя вопрос — и вновь невольно залип на расстегнутом вороте пятнистого комбеза, сквозь который виднелась тонкая черная ткань странного офицерского "тельника".

— Так что у вас?

Проводив глазами собранный пистолет, который после контрольного спуска вложили в кобуру и сдвинули к пустым прямоугольникам магазинов, Вилен наконец-то разродился:

— Э-эм, тащ лейтенант, а как мы дальше?

Обтерев руки от мазков ружейного масла, младлей сделала пару мелких глотков своего подозрительно-зеленого чая.

— Все уже решили за нас, Голиков. Ты о сталинском приказе за номером два-два-семь помнишь?

— Ну да, у нас все расписывались, что ознакомлены. Ни шагу назад, получается?

— Верно. Распоряжения об отходе я не получала, следовательно — будем наступать.

Не обращая внимания на вытаращившего глаза красноармейца, командирша вытянула из-под своего лежака сначала новенький солдатский ранец, а затем солидного вида рюкзак, пятнистая ткань которого имела неуловимое сходство с масккомбинезоном. А небольшая скатка, появившаяся из недр рюкзака — так и вообще прямое родство, будучи штатной плащ-палаткой от "Листвы", свернутой "осенней" стороной наружу. Помотав головой, ефрейтор неверяще переспросил:

— Наступать?.. Не понял, тащ лейтенант...

— Оставаться на месте нельзя, идти на соединение с нашими тоже опасно — обзательно наткнемся на немцев. Так что остается нам решительно наступать в сторону ближайшего лесного массива. Где, во исполнение распоряжения комбата и батальонного комиссара, соединится с любым крупным партизанским отрядом, командование которого пошлет запрос насчет нас в Центральный штаб партизанского движения при Ставке верховного главнокомандования. Скорее всего, оставят на месте — среди нас нет танкистов, артиллеристов или летчиков... А хорошие пулеметчики нужны и самим партизанам — особенно если они присоединились боеспособным подразделением, сохранив штатное оружие и боеприпасы.

Намек на Особый отдел ефрейтор пусть и не сразу, но понял — удивленно наблюдая за непонятными ему действиями комвзвода, которая прямо при нем частично переукладывала свой... Ну, пусть будет вещмешок. Хотя удобный рюкзак так же походил на солдатский "сидор", как правительственный "Паккард" на конную бричку какого-нибудь сельского счетовода.

— Тащ лейтенант, а у вас какой ВУС?

Вытряхнув на лежак бумажный сверток знакомого вида, который с момента передачи его старшиной Мухаметдьяровым изрядно похудел и помялся, беловолосая командирша немного отстраненно просветила своего бойца:

— Снайпер, так что тоже оставят.

Шурша плотной бумагой, младлей быстро поделила дары любвеобильного татарина: сначала на столе перед ефрейтором появилась стограмовая пачка байхового чая, затем толстенная килограммовая плитка темного шоколада, и наконец — банка сгущеного молока.

— Шоколад распредели между бойцами в неприкосновенный запас, туда же по банке тушенки и пачке галет — и без моей команды его не использовать. Остальное на твое усмотрение...

Достав из ранца фляжку в грязноватом брезентовом чехле, комвзвода перекинула военную сумку в руки своего нового заместителя — не обратив внимания на внезапный шум разливающейся воды и сдавленную ругань, долетевшие от "банно-прачечного" уголка подземной галереи:

— Пристрой кому-нибудь. Сегодня-завтра отдыхайте и спите, сколько сможете: выдвигаться будем ближе к полуночи.

— Есть отдыхать!

Выйдя от командира, ефрейтор проверил источник шума, поставив на вид рядовому Тычине его врожденную косорукость: и уже шагая к остальным товарищам в казарму, он принял волевое решение оставить ранец себе. Ибо кто достоин, как не он, младший командир отделения? Что же до запасов сгущенки, то всего через три часа они подверглись вдумчивому коллективному уничтожению. Рассевшись вокруг примуса и пары окопных свечей на манер древнеримских сенаторов, в их складчатых тогах — роль которых не без успеха исполняли шерстяные одеяла, отмывшиеся и побрившиеся солдаты по-очереди мазали хлебные галеты тягучим сладким лакомством. Медленно откусывали и жевали, запивая свежезаваренным чаем, тихонько болтали о всяком-разном — и блаженствовали, совершенно не думая о том, что с ними будет завтра...

* * *

Наступать ночью оказалось делом нелегким и потребовавшим от бойцов совсем не тех качеств и умений, которые им прививали требовательные сержанты в армейской учёбке. Во-первых, вместо решительного натиска и быстрого бега понадобилась выносливость и осторожность: пока рядовой Дашук прилаживал к тележке минометчиков деревянный протез колеса, каждый из его товарищей успел несколько раз спутиться вниз и вернуться на поверхность, будучи отягощенным каким-либо грузом. Сначала это были замотанные в плащ-палатки "Максим", КПВ и увесистый ствол "крупняка". Затем вещмешки с набитыми пулеметными лентами и початый ящик с противопехотными гранатами "РГ-40", которые из-за корпуса, напоминавшего небольшую консервную банку, в темноте можно было легко спутать с тушняком. Третьим рейсом доставили ведро с чайником и примусом, и два ящика быстрозаварной лапши — от вкуса которой красноармейцев, честно говоря, уже начало понемногу тошнить. Ну и в последний раз солдаты забрали свое личное имущество, упыхавшись к этому моменту так, что схрон с боеприпасами Дашук откапывал в одиночку.

Следующими, крайне необходимыми качествами для решительной атаки в сторону далекого леса оказалось умение падать, споткнувшись об очередную не замеченную в темноте кочку или ямку. Верней сказать, делать это исключительно молча — после чего быстро вставать и топать дальше, усердно налегая на прохладную ручку неповоротливой тележки. Нагруженой столь основательно, что в головы бойцов поневоле заглядывали нехорошие мысли о духовном родстве их младлея с одним старшиной из обозно-вещевого отдела сто восьмой стрелковой дивизии... Последним по счету, но не по важности, была необходимость тщательно вслушиваться в ночную тишину, держать руки подальше от оружия и резко замирать, когда из-за туч ненадолго выглядывал яркий серп прибывающей Луны. Ах да! Еще бойцам потребовалось много терпения и сил: хотя младший лейтенант Морозова уверенно вела свой маленький отряд в ночной темноте, но спустя время красноармейцы просто перестали понимать, где именно они тянут-толкают проклятую тележку. Сначала их группа долго перемещались вдоль перепаханных окопов, постоянно лавируя меж глубокими и не очень воронками — один раз вообще пришлось разгружать их двухколесное транспортное средство и перетаскивать груз на руках! Затем их движение стало напоминать затейливые зигзаги, что каким-то образом помогло пройти через остатки минных полей и приблизится к молодым, но уже изуродованным снарядами ветрозащитным посадкам. Когда солдаты выбрались на грунтовую дорогу с едва заметной наезженой колеей, то даже не обрадовались твердой земле под ногами — лишь с удвоенными силами налегли на рукоять тележки, которую понемногу начинали ненавидеть. В монотонном движении прошли добрые полчаса...