Новогодняя белочка

Доносим до старого кострища.

— Кидай! — вдруг кричит Пухлый. — Ррраз!

Скидываю его с плеча, а оно в полёте исчезло. Вместо него толстая ветка длиной с руку лежит.

— Это что такое? — я в шоке.

— А чего ты хотел! Это же каштановая шахта! Пошли за следующим!

Приходим. Пухлый к прошлому бревну сзади подошёл, а сейчас спереди ухватился. Мне на его место пришлось идти.

А паренёк не промах — с его стороны бревно почти в обхват, так он под видом спешки схватил как бы с тонкой стороны опять.

—— А тебе Ленин, что ли? Бревно-то не надувное!

Оттащили и это. Потом спешили друг поперед друга, чтобы Пухлый не хитрил.

— Быстрей костёр разводи! — он достал зажигалку и толстый журнал.

— А чего быстрей?

— Потому что каштаны испортятся, если их вовремя не пожарить!

Дурдом на выезде.

Костёр разгорелся быстро, жар уже хороший.

Подбегает один с каштанами в руках, кидает их в жар.

— Бегом идите каштаны носите!

Таскаем с кучи каштаны. Крупные, тяжёлые. Кидаем в жар и загребаем сапогами.

Минут через десять молотки умолкли, лишь тихо шелестела лента, подающая лишнюю землю на конвейер ствола.

Все жадно смотрели на алый свет костра, который поигрывал причудливыми отсветами.

— Доставай! — рявкнул бригадир.

Отработанным движением все присели, один я замешкался.

А они давай руками прямо из жара выхватывать. Орут от боли, а гребут друг поперед друга, подталкивая к ногам.

Я тоже не промах, присев и растолкав пихающиеся локти, резко рукой жар гребанул и давай хватать. Печёт, а остужать пальцы времени нет — выгребут без тебя. Потом пришла боль, словно жар проник до костей.

Выгребли...

У меня куча меньше всех, потому что самый неопытный в этих делах. У остальных примерно одинаково, кроме бугра. У него куча в два раза больше.

Я понял почему. Там, где он стоял, кинули в жар больше всех каштанов. Угодители у него есть тут по ходу. А у него руки загребущие, будь здоров.

Каштаны закончились, все поднялись и стали торопливо и тщательно заправлять рубахи нательного белья за поясной ремень. Глядя на них, я тоже заправил. Неизвестно, что будет дальше... Пальцы болят, чувствую, будто пухнут.

— Хватайте каштаны и на гору! — бугор первым пригнулся и стал каштаны запихивать за пазуху, все дружно за ним.

Я поспевал, хоть и пальцы казались опухшими деревяшками. А от горячих каштанов ещё хуже стало, пульсирующая боль смешалась с колющими до костей иголками.

Каштаны радостно припекали живот. Я как все, наклонился, чтобы они вниз отвисали.

Собрали, стоят все, не распрямляются. Иначе каштаны достанут до пуза.

— Всё! На гору! — скомандовал бугор, и все поспешили к движущейся ленте. Ролики радостно поскрипывали, каштанохваты запрыгивали на ленту и ехали на ней присев, словно лягуши. По пути всё тот же мрачный ландшафт шахты. Ржавая арка, в тех местах, где по ней скатывалась или капала вода, была красноватая.

Доехали до уклона, там пересадка на железный конвейер. Прыгали с ленты, по очереди умащивались на конвейер.

— Делай как я! — Пухлый опустился на колени. Схватился за скользящий мимо скребок. Держится за него. Пухлого развернуло по ходу, и он умостился коленками на следующий. Так уже впереди нас поехало четверо. Бугор, как всегда впереди, на лихом коне.

Я тоже умостился на конвейер, так на четырёх костях все и едем. Железо местами шелестит, а местами щёлкает, выбивая в рештаках ещё большие неровности. Да ещё бугор рычит, громко.

— А чего это он рычит? — спросил Пухлого.

— А это ему каштаны пузо пекут! — обернувшись, ответил он. — У него же их больше всех!

Уже подъезжаем кверху, виден свет в конце тоннеля. Но только маленькое окошко. Когда мы проходили там, стояла перемычка: стена в стволе с дверьми. А где конвейер, небольшое окошко, сделанное в перемычке с помощью швеллера.

Я думал, что все будут спрыгивать здесь и дальше подниматься пешком. Но бугор лёг на конвейер, прямо на свои каштаны. Лежит, орёт, перемычку проезжает.

Проезжает лёжа Пухлый. Стонет, но едет. Я тоже лёг, несмотря на боль. Проехал, быстрее подняться на четыре кости.

Нет! Не проехал! Сильно рано встал, упёрся спиной в перемычку. А конвейер то злой. Ноги под углом, коленями упёрты в скребок. И он неумолимо движется вперёд. А что ему кости ломать? Даже если бы я был из меди, он меня бы всё равно подплющил.

Мне деваться некуда — хрустнуло в крестце, продавило верх таза. Но окно меня выпустило. Вскочил с конвейера, несмотря на боль, пробую двигать, топать ногами. Вроде нормально, работают. А вот ступни как-то немного онемевают. Еле заметно.

Ругая грёбаную шахту и самого себя, выбираюсь на свет. А там уже сидит кожарь и считает каштаны бугра.

Сто двадцать три каштана. Отделили ему двенадцать, а остальные пошли ему на счёт в следующую упряжку. Короче, у кого под шестьдесят каштанов, у кого пятьдесят. У меня сорок один.

Забрал свои честно заработанные четыре каштана и пошёл домой. Все расходятся, шутят. А мне как будто на поясницу привязали два кирпича, и ступни потихоньку немеют на ходу.

Иду, бреду... Настроение, конечно же ужасное.

Полинка ожидает на диване, телек глазами протирает.

Увидев меня, оживилась. Спрыгнула на пол и ко мне.

— Принёс? — глаза в ожидании предвкушения. Не отрываются от пакета, который мне подарили по случаю первой зарплаты.

Конечно! — достаю из пакета четыре каштана.

— Как я их люблю! Местный деликатес! Знаешь, сколько на них можно поменять помидоров? Даже персиков. Да что там! У меня знакомая, так вот её мужик неделю каштаны таскал. Они в своей комнате подвесной потолок сделали.

— А смысл делать подвесной потолок в каменной комнате?

— Ты дурак, что ли? Не слышал про серотонин?

— Это вроде гормон удовольствия.

— Вот... Ты это знаешь. А как его получить? Нужно осознание уважения окружающих. Или чувство превосходства над ними. Вот тебе и подвесной потолок поэтому. Или ты думаешь, я буду получать удовольствие без подвесного потолка? А там ещё и эндорфины по ходу!

— А не проще просто быть человеком и этим гордиться?

— Погордись, когда ты с голой задницей! Смешно...

— Ты знаешь... — я замялся. — Больше каштаны хватать не смогу.

— Чего? — Полинка замерла, хотя уже умащивалась на диван.

— Да спину упорол кажется. Может, другие овощи где и заработаю, но каштанов больше не будет.

Она села с расстроенным видом, грызла задумчиво лакомство.

— Ну всё! Что-то мне не везёт. Ты, наверное, это, иди давай.

— Куда?

— А я знаю?

Всё понял...

В лабиринт пути нет, только на улицу.

Вышел, на улицу. По ней люди ходят. Кто с коронами, кто без. Подошёл, сидят двое мужиков.

Поприветствовав, спрашиваю:

— Мужики, а где тут можно овощей заработать?

— Каштаны на каштановой, а овощи на смешной шахте.

— Какой?

— Вон террикончик маленький видишь? Вот там и смешная шахта!

Пошёл я на эту шахту. Думаю, заработаю овощей, а там и жильё себе подыщу. Или выход в лабиринт.

Прихожу — это не шахта, а частная шахтёнка. Почти погреб. Возле этого погреба стоит лебёдка, возле которой пританцовывает мадам, напевая песню.

Увидев меня, она пропела:

— Ахах ха! Ты к нам пришёл! Это очень хорошоу!

— Можно тут у вас заработать? — спрашиваю её.

— Конечно! Спускайся вниз, как раз на подземную лебёдку человек нужен.

— А спецовку выдадите?

— Аха ха! Смешно. Какая спецовка? Это частная лавочка. Да и то, если ты сладишь со смешным канатом.

— А у вас и канат смешной?

— Да здесь всё смешное! Смотри... два сигнала — лодка идёт наверх. Три сигнала — вниз.

— Что за лодка?

— Смешная тоже! Вон, в стволе!

Смотрю, а канат зацеплен за так называемую лодку, сваренную из двух эмалированных ванн. Да мне то в принципе без разницы, что лебёдкой тягать.

Пошёл я вниз, добрался до лебёдки. А их тут оказывается две.

Даёт мне мадам три сигнала сверху. А я смотрю — лебёдка как-то криво стоит, не по направлению. Оглядел её — закреплена наглухо цепями и упорами. Значит так надо.

Включаю кнопку, начинает барабан наматывать на себя канат. Поскольку она криво стоит, канат начал наматываться на одну сторону. Как только добрался до боковины, давление прижало, и он слегка потёрся об неё.

— Уаха ха! — довольным голосом выдал он.

— Ты говорящий, что ли?

Канат немного помедлил, потом затёр по бочине сильнее:

— Ха, ха! Говорящий, когда трусь! — он попытался выскочить за барабан. Тогда лебёдку заклинит и будет весело всем, особенно канату.

Рядом ломик стоит. Я его схватил, упёр в почву и давай канат давить, чтобы направить его по правильному пути в его весёлой жизни. А он ещё больше стал веселиться:

— Уха ха! Три меня! Три полностью!

—— Ах ты гад! — упёрся насколько смог, и тут получил по ломику удар, аж в спине затрещало.

— Ага! — радовался канат. — Это лебёдчица тормозит, что мне ещё смешней было!

— Не дави так сильно! — раздалось возле уха. — Я стираюсь...

— Ломик! Ты тоже говорящий?

— Да я молчун вообще-то. Глянь, у меня две борозды уже напротив твоих колен. Переверни меня, чтобы я дольше пожил!

В общем, притарахтела лодка. Пустая гремит неплохо.

Нужно её теперь перецепить на другой канат. Подтягиваю другой канат...

Меня сбивает с ног, на меня наезжает лодка, которую я только что притянул. Благо, что она пустая, проехала с выдохом ууха. И поехала наверх.

Я догнал её, запрыгнул.

— Ты уже наработался? — спросила лодка, скрипя днищем.

— Конечно! А почему у вас тут всё весёлое?

— Так начальнику надо прийти и организовать, чтобы тут всё стало серьёзно. А ему и так хорошо. И главное, не скучно! Ему каждое утро рассказывают приколы. Вот завтра расскажут про тебя. Мол, у тебя глюки, а ты обвиняешь лебёдчицу.

Выехал...

Лебёдчица стоит, лупает глазами на меня и на пустую лодку.

— Ты зачем лодку потащила?

— Так ты ж мне дал два сигнала!

— Когда? Ты меня чуть не задавила!

— Слушай! Не морочь мне голову! Даёшь сигналы и не помнишь, что делаешь! Нам такие серьёзные и странные не нужны!

Пошёл я короче дальше искать приключений. На улице никого, присел у стенки. Смотрю, рядом дверь.

В камне. И приоткрыта. Заглядываю, а там лабиринт!

Быстро заскочил туда. Сразу и спина болеть перестала. Не идеальная конечно, но жить можно.

Стал бродить я по лабиринту, ища выход.

Везде кирпичи вокруг, никакого выхода. Странно, но бродил я долго. Есть не хотелось, возможно потому, что еды здесь и нет.

Уже сходя с ума от одиночества, нашёл старую гитару под стеночкой. Бренчал и сочинял песни, пел сам себе. Но потом заметил, что душам они нравятся. Там, где я пел, кирпичи становились немного светлее.

Воодушевлённый, стал ходить по коридорам и петь, подыгрывая на гитаре.

А кирпичи слушали:

Где ты моя ласточка

Летаешь над землёй

Прилетай ко мне щебетать

Чтобы я мог вместе с тобой

Без крыльев без крыльев летать

Пел песни о предательстве и преданности, о любви и ненависти, о великодушии и алчности.

И вот однажды увидел впереди яркий чистый свет. Он был приятным, не то что мутный свет лабиринта.

Подойдя ближе, остановился в восхищении. Это были двери в мир, полный чудес. Небо переливается всеми оттенками синего, от нежно лазурного до глубокого индиго.

Солнечные золотистые лучи пробиваются сквозь облака, создавая блики на лугах, усыпанных самыми разными цветами. Они танцуют на ветру, источая повсюду аромат. Вдалеке виднеются горы, белые шапки которых сверкают на солнце, как драгоценные камни.

Этот мир не просто красив, он необычен. У деревьев такие причудливые формы, словно их лепили волшебники.

За спиной тёмный лабиринт, где несправедливость правит бал. Здесь всё по-разному. Самопожертвование, любовь стираются об обман и предательство. Здесь происходят дуэли на дырявых носках, выясняют, в кого из двоих такой тупой ребёнок. Здесь великодушие разбивается о равнодушие и жадность. Здесь один жертвует всё, а другой надувает перед близкими грудь.

Одно можно сказать, что лабиринт не скучен.

Выход я нашёл.

Но не так просто переступить порог...

Конец.