Сказительница сидела во главе стола. Люди разместились по обе стороны, примерно в шаге от нее и друг от друга. Во противную главу стола никто не сел: никто не заявил желания создать с девчонкой пару. Йод Олом ухмыльнулся и решительно поместился за свободным торцом. Скинул капюшон за спину, восьмиугольный жреческий глядень положил перед собой с громким стуком: знайте все, что Храм здесь.

Разговоры стихли.

— Имя мое Йод Олом, я из Храма Рябиновой Реки. Тебя ли, дева, именуют Сказительницей?

— Люди так говорят, — Сказительница не испугалась. — Я же не гонюсь ни за чьей славой.

— Слышал, ты можешь исполнять желания.

— На чужой роток не накинешь платок, — Сказительница усмехнулась очень устало. Видать, немало достали ее желающие… Всякого. — Истинно, что иногда совпадает высказанное и случившееся. Но я никогда не обещала такого по собственной воле.

Лет пятнадцать, определил Йод Олом. Совсем еще девчонка. Из чьего она дома? Вышивка полуденниц, височные кольца закатные, крой рукавов полуночный, плотный, чтобы не задувало под ключицы… Что ее выгнало в путь?

— Позволишь мне высказать желание?

— Как я могу помешать?

Йод Олом тоже улыбнулся.

— Хочу, чтобы мор ся прекратил.

Сказительница вздрогнула, но опамятовалась быстро. Выложила на стол ту самую свою колдовскую палочку и выдохнула совсем тяжело:

— Да, я тоже бы хотела этого.

Палочка ее вспыхнула маленьким солнышком на конце; девчонка вяло зевнула.

— Видишь, — почесала палочкой затылок, — твое желание услышано.

— Желание услышано. Как будете выкручиваться, “типа синигами”?

Блондинка оскалилась:

— Пф! В нашей сказочности есть и преимущества.

Возникшую перед нею дверь блондинка уверенно открыла и шагнула куда-то в тропическую жару, и оказалась в просторном доме, стилизованном под хижину-бунгало. Стены бамбуковые, но полы чистые, плиточные, прохладные. Вдоль стен медицинское оборудование. Томограф блондинка узнала, остальное сливалось в пластиково-металлическую стену, мигающую там и сям огоньками. Чуть поодаль на штативе, вроде как тоже прибор, висела черная волосатая маска из половины кокосовой скорлупы, а под ней бубен и ритуальная трещотка-синилау.

Посреди комнаты за черным офисным столом помещались двое мужчин возрастом около пятидесяти лет. Они увлеченно рассматривали нечто жуткое на большом экране перед ними. Компьютер прятался под столом, и блондинка его не увидела, чему, впрочем, нисколько не расстроилась.

— Приветствую, джентльмены!

Мужчины обернулись. Толстый, лысый, бронзовокожий, в ярко-малиновой набедренной повязке, плетеных тапках, махнул рукой.

— Рад вас видеть!

Второй, посуше, светлокожий и седой, в сандалиях, легких штанах и тонкой рубашке, молча кивнул.

— Наш заказ готов?

Загорелый обернулся к товарищу:

— Док?

Седой пощелкал клавишами, пробежал взглядом возникшую на экране накладную, не нашел препятствий и нажал “ввод”. Пока трещал под столом небольшой принтер, седой прошелестел:

— Как же, помню… Полмиллиона доз. Небольшую страну можно спасти от чумы. В Африку, наверное?

— Немного севернее. — Блондинка улыбнулась. — В Гиперборею.

В Гиперборее Ференик бывал. Но истинную смерть подлинного гиперборейца собственными глазами наблюдал впервые. Огромный гипербореец, полностью нагой, с телом атлета, достойным резца Фидия, Поликлета или даже Лисиппа, поднимался на прибрежную скалу в сопровождении, видимо, друга — столь же здоровенного, только одетого по здешнему варварскому обычаю в ноговицы и верхний распашной хитон.

“Потомки гигантов”, — подумал Ференик. — “Чтобы не задирали нос, напишу, якобы-де взаправду они произошли от нас. От пеласга Гиперборея, сына Форонея и Перимелы, дочери Эола”.

Атлет, несмотря на седину, шагавший вверх легко и быстро, имел еще достаточно дыхания, чтобы сетовать на жизнь. Он говорил спутнику: “Вот, смотри, что я ни делал — ничто не помогло. На одни водоходы сколь улучшений выдумал, не дали мне знака. Шелк растил, строил каналы… Ничего не помогло!”

Спутник его утешал так: “Не всякому суждено получить знак, и нету в том его вины. Знака ты не заслужил, но великое уважение всегда с тобой. Нету вещи или кушанья, что ты не мог бы попробовать. Нету женщины, что тебе откажет.”

Гипербореец махнул ручищей: “Все я пробовал, всем ся услаждал, но нет в моей душе покоя!”

И, более не слушая увещеваний, побежал вверх по скале громадными прыжками, и не замер на самом верху — мощным толчком, олимпионику впору, бросил себя в воздух… Несколько мгновений Ференик верил, что человек полетит к солнцу.

Потом самоубийца рухнул под скалу, в белую пену между острыми камнями, и очень скоро там замелькали треугольные плавники акул.

Спутник его только руками развел. Плюнул, развернулся и пошел вниз, под гору.

Ференик не очень хорошо знал язык Гипербореи, и вечером в гостинном доме записал о виденном так:

“А живут гиперборейцы вечно, и умирают, бросаясь в море, когда уже испытали все виды наслаждений.”

Записал и подумал: “Воистину, не по делу боги наградили сих мужеложцев бессмертием”

— Бессмертия, Сказительница! Исполни мое желание! Бессмертия!

— Бессмертия?!

Женщина подскочила и взглядом заставила мужчину выровнять воротничок рубашки. Потом нервно прогладить белые волосы. Расправить зеленый галстук. Наконец, стряхнуть несуществующие пылинки с жилетки, пиджака и брюк.

— Опять бессмертия?

Мужчина вздохнул:

— А чего им еще желать? Материального? Посмотрим… Прожиточный минимум раздается с государственных складов. Здоровье конское: века искусственного отбора, родословные ведутся. Нежеланные беременности лечат сильфилем, природное средство, греки и римляне очень уважали в свое время. Если беременность желанная, то жилье новым семьям принято строить всей общиной. Только у них все желанные беременности учитываются. Не часто приходится строить, за века жилфонд накопился… А если хочется что сверх обычного — за “уважение” можно бесплатно получить. Еще и денег никто не отменял. Если это не рай, тогда что такое рай?

Женщина посмотрела с некоторым недоверием:

— Бронзовый век?

Мужчина перестал теребить воротник пиджака.

— И что? Еда, здоровье, спорт, секс — все в наличии. Телевизора нету, зато великий театр, а живой актер всегда выигрывает у картинки. Хотя и всякие там художники тоже в количестве. И все стараются, рвутся, чтобы ребенка родить разрешили. Им не так важно свершение само по себе, а важно: дадут ли за это разрешение на ребенка.

Блондинка подписала последнюю накладную, положила ее в стопку, а стопку аккуратно завязала в картонную папку. Посмотрела на старшую женщину и заговорила очень осторожно, явно подбирая слова:

— Если… Они не могут продолжить себя в детях… Они хотя бы желают жить сами.

Мужчина рубанул воздух:

— Да! У них “золотой полдень”, длящийся вечно. При их-то контроле за рождаемостью они Вселенную точно не заполонят. Вот их можно бессмертить всей империей, общество стабильно, как топор. Мир вечно счастливых эльфов as is, в чем проблема?

Блондинка сунула картонную папку в обычную пастушью сумку, что носится на одной широкой и длинной лямке через плечо.

— Я помню, чем кончился бронзовый век для Земли. Я помню, чем кончился “золотой полдень” для Египта.

Старшая женщина посмотрела на мужчину то ли неодобрительно, то ли с жалостью.

— Ваше “сегодня”, “сейчас”, все такое сложное, технологичное, и одновременно такое нервическое, несчастное — оно, по меркам следующих веков, столь же примитивно и достойно жалости, как для нас век бронзы. Взять хотя бы нашу… Девчонку. Какие отношения у нее с родителями, что она из-за экзамена решила повеситься? Да еще и в Аокигахаре — туда сейчас просто так не пускают, слишком плохая репутация у леса.

Добавила:

— Человек и сегодня страдает от болезней, и в конце концов умирает — точно как в мезолите. А считает ли сборщик налога на абаке или макбуке, то несущественные детали.

Мужчина возразил чисто по инерции:

— В мезолите еще не придумали ни налога, ни государства.

На что блондинка откровенно хихикнула:

— Ну вот, вы опять все свели к коммунизму!

— А что такое этот ваш коммунизм?

Хенка оперлась на сложенные руки, поглядела поверх пальцев. Молодой жрец — ничуть не хуже того, золотоволосого красавца, только старше лет на десять, и бритый налысо, и одетый в длинное, запашное — замер, занеся над листом угольную палочку.

— Не мой, — теперь Хенка посмотрела из-под навеса, через реку, на ту часть пятины, куда ее никак не пускали. За рекой ржали кони, запряженные в деревянную косилку. Жнецы перекликались радостными голосами: видимо, урожай получался хорошим. Ну да, если по всему острову слой вулканического пепла в рост человека, может ли быть иначе?

— Не мой, а ваш. У вас тут все кормятся от земли.

— Да, так Родом заповедано.

Хенка совсем не плохо училась и очень старательно готовилась к поступлению в Токийский Императорский Университет. Она сказала:

— Значит, основное средство производства у вас земля. Но владеть ей может лишь община, один человек не может.

— Истинно так. Потому что богатый рано или поздно всю землю скупит, а всем прочим куда? Кривда сие.

— Ну вот, — Хенка глядела на солнечное пятно, доползшее до края столешницы. — Общественная собственность на средства производства. Первое условие выполнено.

— Выполнено, господине.

— Погоди, окно затворю.

Под окном, на широком дворе, девки теребили лен. За работой пели по строкам старую-старую песню, времен еще до Рушения:

— Ой в лугу, на берегу вимана стояла!

— Вимана стояла, воду набирала!

— Воду набирала, туфаней имала!

— Туфаней имала, скайнета искала!

Летив Арп знал, что дальше будут стыдные слова про умелый и ласковый туфаний хобот, и закрыл окно не только, чтобы не подслушивали, но и чтобы самому не отвлекаться на жаркие воспоминания. Вернувшись к столу, кивнул:

— Теперь говори.

— Слух прошел, она пресекла мор. Какой-то жрец высказал желание, солнышко ейное просияло: боги-де услышали просьбу… И вот.

— Говорят, что кур доят. Птичье молоко пробовал?

Гонец развел руками: передал, что приказано. Люди не думают, на то правитель есть!

Правитель взмахом руки повелел гонцу выйти. Обернулся к собравшимся над чертами ближникам:

— Если Истинно Полуденная не хочет, корабли… Те корабли, — со значением произнес Арп. — Мы сможем построить и сами. Я смотрел черты, читал резы: никаких там кудесов. Дерево, бронза, веревки, полотна. Не змия с виманы запускать! Море, а по морю рыбаки плавают испокон веку.

Ближники переглянулись, и казначей озвучил очевидное:

— Мы нарушим установленные веками числа расходований. Той же бронзы, наобык. Люди, опять же. Чтобы люди уплыли на кораблях, надо, чтобы кто-то ся оставил в селищах, исполняти урочное. Иначе Уложение будет нарушено. А на это уже Храм не смолчит.

— Непременно, — кивнул жрец. — Кощунство ибо. Круг Земной да ся свершает от века до века, яко заповедано Родом, иже порази враги небесные, и землю уряди человеку во живот и честь. Нету в Уложении дозвола выйти из Круга.