— Их самых, ваше высочество, — подмигнул Петар, щегольски перекидывая трубочку губами на другую сторону. — Тогда уж мы точно вернёмся с богатым уловом!

— Я думала, морские кони обитают только в дальних странах! — Лаура обернулась к принцу, и глаза её ярко горели. — Ты же помнишь, что нам рассказывал тот здоровый факир на празднике? Про мифических зверей с драгоценными камнями во рту!

Марко кивнул, глядя на принцессу во все глаза, и маленькое сердце его сладко щемило. Она была абсолютно удивительной. Такая сдержанная и насмешливая с людьми, она вся вспыхивала и расцветала, лишь только речь заходила о всевозможных сказочных тварях. Словно бы в принцессе, в её серых дышащих глазах, открывалась какая-то новая глубина, от которой у Марко захватывало дух.

— Нет, принцесса, в здешних водах животные свободные, — сказал Петар, махнув рукой. — Они не хранят никаких камней и тому подобных причиндалов. Гиппокампы завсегда пасутся среди кораллов, и чем ярче риф, чем населённей он всякой подводной живностью, тем больше вольных морских жеребцов он привлекает. Мы скоро как раз будем проплывать такой.

Петар посмотрел на принцессу Млена, которая ловила каждое его слово, и, похоже, начал входить во вкус. Он накрутил ус и сказал:

— Но коли уж вашему высочеству любопытны самоцветы в пастях, слыхал я тут одну историю от бывалых людей...

Принцесса вся обратилась в слух. Эрик состроил кислую мину "опять эти отцовские байки" и хмуро уставился на дельфинов. Марко же смотрел, как свежее солнце, забираясь всё выше, зажигает в локонах Лауры дымчатые золотые всполохи. А Петар сощурил глаза и указал вдаль, где по самому окоёму расползлось неясное тёмное марево, будто родимое пятно на небе.

— Знаете, что это там такое?

— Конечно! Там Грк. Порченый остров. Никто никогда не плавает туда, — губки Лауры чуть скривились. — Мне так кажется, что мужчины просто трусы.

— Ну уж, скажете, — крякнул Петар. — Да, большинство моряков не суются на Грк, после того, как изгнанные монахи прокляли его. Но не таков был Руфус Жемчужная Борода, капитан пиратского галеона и отважный малый!

— Руфус Жемчужная Борода?

— О да! В знак каждой славной победы на море он вплетал себе в бороду по жемчужине. А побед он одержал немало! Ведь за ним гонялись все кому не лень — и нюктианцы, и флоты Перишельских королевств, а за голову его была назначена такая награда, что в миг бы сделала получившего её богаче любого правителя! Но никто не мог достать ретивого капитана.

— Не слыхал о таком, — пожал плечами Марко.

— И я, — подтвердила Лаура.

— Это потому, детки, что ваши королевские летописцы умалчивают о тех событиях, ведь никто Руфуса так и не одолел: ни Локрум, ни Млен, ни Букор, ни какая другая Перишельская твердыня... Капитан Жемчужная Борода был игрок. Он всегда плясал на острие клинка, риск давал ему силы и какую-то дьявольскую удачу. Чем больше Руфус дразнил судьбу, тем шире судьба ему улыбалась.

— Папань, ты вроде хотел рассказать про Грк, — перебил его Эрик скептически. — Что-то там такое, чего мы не знаем.

— Ну-ка цыц, сын! — нахмурил брови Петар и тюкнул его трубочкой по макушке. — Я как раз перехожу! Секрет неуловимости Руфуса во многом лежал на том проклятом острове. Наплевав на суеверия, он взял да и устроил на Грке пиратское логово, и принялся свозить туда все свои бесчисленные трофеи с разных концов света. Драгоценности, оружие, пряности, невиданных зверушек, всякую бесовскую экзотику... Брошеный монастырь на самом высоком холме острова он перестроил в крепость, хотя никто даже сунуться туда за ним не посмел бы! Боялись все! Думали, сгубит Грк Жемчужную Бороду. Сгноит — рано или поздно. Так и вышло. Прослышал Жемчужная Борода, что к восходу за Эпиотикой, в подземельях, укутанных дремучими джунглями, спрятан самый большой драгоценный камень в мире — сапфир Радамант. И охраняет тот камень неусыпно уже многие века племя полулюдей-полуобезьян.

— Ванар? — живо подсказал Марко.

— Ванар, ванар, — важно покивал Петар. — Но разве ж это удержало бы капитана Руфуса! Не мог Жемчужная Борода смириться с мыслью, что такая вещь принадлежит не ему, а прозябает в каких-то там катакомбах на краю земли. Он снарядил одиннадцать кораблей — несчастливое число для мореходов, но Руфус плевал в лицо суевериям. Одиннадцать боевых кораблей, четыре галеона и семь фрегатов, напичканных пушками и головорезами, как бочка солёными грибами! И на каждый борт он взял по одиннадцать красавиц — совсем плохой знак! Женщина на корабле — жди бе...

Рыбак осёкся.

— Продолжайте, Петар, продолжайте, — процедила маленькая Лаура.

— Речь, разумеется, о военных кораблях, ваше высочество, — глуповато ухмыльнулся тот и развёл руками. — Я на своём судне никаких предрассудков не питаю. И дома, на суше, тоже! Сами видите, вон, пареньки-то как славно ладят — мой и короля! Какие уж тут предрассудки!

— Конечно, конечно, — леденяще улыбнулась девочка.

— А зачем же он так неосмотрительно? — ввернул Марко, чтобы разрядить обстановку.

— Игрок он был, капитан Жемчужная Борода, говорю же вам. Игрок! Над суевериями смеялся. Специально поступал так, чтобы все дурные знамения нарочно на себя понавести. Показать, что они ему нипочем. Как будто бы он старался затолкать их судьбе в пасть, чтобы она опешила и подавилась своими неудачами. И ему удавалось. До поры, до времени. Напор, задор, нахальство. Люди считали его неуязвимым — и для пушек королевских флотов, и для штормов с бурями, и для ударов провидения. Руфус пересёк Эпиотическое море, удрал от левиафана, преодолел Плавучие сады и нашёл те руины в джунглях, где берёгся синий камень Радамант. Сапфир тот был вложен в пасть жуткой статуи-мантикоры. Перед смертью поверженный вождь ванар, охранявших сапфир, — старый такой, седой обезьянин — сказал пирату, что любой, вытащивший камень из пасти статуи, умрёт. И нечто вдруг так напугало Руфуса Жемчужную Бороду, что поверил он волосатому вождю. Но оставить сапфир после таких мучений не позволяла пиратская гордость. Потому он выломал статую целиком — а она тяжеленная была, здоровая, из чёрного гранита — и на тросах погрузил на корабль, не потревожив Радамант в пасти чудища. Привёз на Грк и водрузил в самой большой башне крепости. Говорят, гранитная мантикора до сих пор там стоит, и если кто осмелится проплыть близко к дьявольскому острову, тот сможет увидеть сквозь пелену ливня синеватые проблески Радаманта на верхнем ярусе башни...

— А с Руфусом что случилось? — спросил Марко, которому начинал нравится этот бесшабашный пират. — Удача так и не изменила ему?

— Эх, принц, удача всем изменяет, рано или поздно. Помер капитан Жемчужная Борода. Смерть, нелепей и не придумаешь. Напился раз ночью со всей своею шумной командой, вышел на верхнюю палубу свежего бриза глотнуть, да не устоял на ногах, кувыркнулся за борт, башкой вниз, и пошёл ко дну. Разгильдяи-матросы только на утро пропажу капитана обнаружили.

— Думаешь, это остров его сгубил? — подал голос Эрик.

— Кто знает, сынок... Монахи сильное проклятье наплели. Даже такая непробиваемая удача, как у Жемчужной Бороды, могла трещину дать. Пусть не сразу, да прохудилась.

— Дядя Петар, — послышался голосок Лауры, которая, похоже, и думать забыла о неуклюжем пассаже про женщину на борту, и вновь вся погрузилась в историю, — а мантикора с сапфиром и правда сейчас стоит на острове?

— Откуда ж мне знать! — развёл руками рыбак. — Говорят!

— Кто же говорит, коли никто и близко туда не подплывает? — усмехнулся Эрик.

— Да находятся время от времени смельчаки. Одних уж нет, сгинули в тех гиблых водах. А кто выкарабкался — рассказывают. Посвёркивает, говорят, Радамант в крепости Жемчужной Бороды. Сквозь тучи и грозы. Нет-нет, да мигнёт в пелене синенькая звёздочка.

— Вот бы увидеть эту звёздочку, — тихонько прошептала Лаура, подперев щёку кулачком.

Марко молчал, и в голове его неслись хороводом небывалые мысли. А вдруг этот камень и правда там? Так ли страшен Грк, как о нём говорят? И какой лихой был этот Руфус! До чего хочется так же оседлать судьбу и заставить её дуть в твои паруса! И какая она неземная — принцесса Лаура с острова Млен...

И в то утро на борту "Пеламиды" в жизни маленького принца загорелась новая цель, осенённая горячим чувством. Цель, к которой принц будет неусыпно идти следующие восемь лет, изучая книги, стариковские байки, морское дело и фехтование корзинчатым мечом. Цель, манящая и зовущая к себе, сияющая в его восторженных снах чистым синим светом.

13.

И вот она, его цель. В двух шагах — мерцающая, напоённая волшебством и счастьем свершений. Сапфир Радамант, самый большой в мире, именно такой, как в старых легендах, но сейчас он здесь, наяву, прямо перед ним! Марко усилием воли подавил желание завопить и броситься вскачь от щенячьего восторга. Будто не все семнадцать ему, а снова девять, как тогда. Сладко щекотало в животе. Наверное, Жемчужная Борода часто испытывал подобные ощущения — именно они вели его от одного приключения к другому, из каждого выводя победителем. "Чрескольжение" существует! Какой был шанс, что рыбацкие сказки окажутся правдой? Какова вероятность, что на Грке принц разыщет хоть что-то кроме обломков скал и гниющего хлама? Но всякие вероятности в смятении отступили перед его блистательной волей. Удача сопутствует дерзким. Фортуна целует беспечных. Море расступается перед лихими. Марко подошёл к Радаманту близко-близко. Его факел вспыхнул в гранях сапфира тысячью огоньков и рассыпал по каменной морде голубые трепетные блики. Радамант сиял и лучился, плотно зажатый четырьмя гранитными клыками в искажённой от злобы пасти. Словно во сне, Марко медленно протянул пальцы и прикоснулся к этой прозрачной, застывшей капле воды, и ощутил подушечками тихое, тёплое гудение. Он вздрогнул от неожиданности, но пальцев не оторвал, зачарованный живостью сапфира. Камень мягко трепетал под пальцами, точно кошачий живот, одновременно убаюкивая и распаляя воображение. Это был не просто огромный сапфир. Принц видел драгоценные камни много раз, он даже пару раз играл ими, тайком пробираясь в сокровищницу отца, как играют другие мальчики стеклянными шариками. Они были красивыми, лучистыми, даже чуть тёплыми в ладони — но ни один из них не был таким живым. Ни один из них не урчал, как котёнок; не окутывал рассудок тёплой молочной пеленой, как дремотный человечек из сказок, что приходит к малышам перед сном с волшебными зонтиками.

Марко тряхнул головой, прогоняя морок. Немудрено, что капитан Жемчужная Борода пожелал всенепременно завладеть Радамантом! Только отчего заробел он тронуть сам камень и притащил его сюда вместе с громоздкой, тяжеленной оправой? Может, ему приглянулась сама статуя мантикоры? Вряд ли. Хоть чёрный гранит и почитался благородным материалом и в природе был редок, скульптура была уродлива. Что такого сказал ему поверженный обезьяний вождь? И с чего это Руфус Жемчужная Борода, привыкший со смехом плевать в лицо суевериям, вдруг прислушался к словам старого ванары? Принц огляделся по сторонам. Рядом, по правую руку, высилось в полумраке изваяние охотника. Изогнувшись в пол-оборота, тот поражал копьём дикую свинью, вставшую на дыбы у его ног; однако занесённая рука человека была пуста: копьё то ли просто подразумевалось фантазией ваятеля, то ли было бесцеремонно выдернуто пиратами. Так или иначе, пальцы, сжимающие воображаемое древко, были все целёхоньки. Подтянувшись на носочках, Марко вложил факел статуе в горсть. Отошёл на несколько шагов назад и рассмеялся: теперь казалось, это не охотник, замахнувшийся оружием на зверя, а романтичный герой с пылающим светочем в руке ведёт неразумную животину за собой из мрака дикости к свету цивилизации. Ученье — свет, говорил он свинье, а неученье — тьма. От смеха принц снова ощутил прилив бодрого непокорства. Охотник-просветитель озарял зал со скульптурами, руки Марко теперь были свободны. Он выволок из ножен клинок и снова взглянул на мерцающий сапфир, примеряясь. Сердце колотилось. Кажется, Марко понял, почему удача, в конце концов, изменила Руфусу. Беда с пиратом приключилась оттого, что он сам изменил — изменил принципам "чрескольжения". Засомневался, задумался. Дал слабину, поверил бормотаниям старой обезьяны. А та-то, глядишь, специально наговорила капитану всякой чертовщины, чтобы потушить задор, прохудить лихое пиратское везение! Марко взвесил меч в руке, а пальцем другой провёл по краю сапфира — в том месте, где его сжимали чёрные клыки. Снова ощутил кошачье урчание в синей глубине Радаманта. Нет, сегодня он совершит то, на что Жемчужной Бороде не хватило отваги. Сегодня он докажет, что его кишки даже толще, чем у грозного пирата, хоть к своим семнадцати Марко и жука не раздавил. Он не предаст идеалов "чрескольжения" и не впадёт в постыдную трусость, прикрываемую рассудительностью! Марко перехватил меч обратным хватом, замахнулся и аккуратно вогнал тонкий клинок в щель между сапфиром и нижней челюстью статуи. Камень издал чуть слышную низкую ноту, и в его синей бездне словно встрепенулись дымчатые сияния. Марко мягко надавил на меч. Клинок слегка изогнулся, но сапфир остался на месте. Принц надавил сильнее, заскрипели частички слюды в чёрном граните. Внезапно синий камень — или померещилось? — вздрогнул. Марко резко дёрнул рукоять меча вниз, и Радамант еле заметно заелозил в оскале чёрной громадины! Принц облизал пересохшие губы. Сердце колотилось так, что казалось, эхо его гуляет по стенам башни. Он выдернул клинок и подковырнул сапфир с другой стороны. Гранитные клыки крепко стискивали драгоценность, поэтому Марко перевернул меч и несколько раз стукнул тяжёлым набалдашником рукояти. Один из клыков хрустнул и откололся. Принц опять ковырнул гранитную челюсть, как зубной врач, поддевая сапфир лезвием — теперь меч вошёл гораздо глубже — и снова надавил. Гулко щёлкнуло. Сапфир выскочил, сверкнул в сумраке падающей звездой, поскакал по дощатому полу и остановился у пьедестала с лукавой плясуньей, разбрызгивая вокруг голубые дрожащие пятна.

Марко вбросил меч в ножны и медленно двинулся к мерцающей драгоценности. Он всё сделал по "чрескольжению". Удача сопутствует дерзким. Сейчас он поднимет самый большой сапфир в мире, по имени Радамант, и отвезёт его через море своей возлюбленной. Символ его всепобеждающих чувств. Он нагнулся, протянул руку и заметил, что ощущает вибрации сапфира даже по воздуху, не прикасаясь к нему. Он вгляделся в глубокое сияние. Все тело пронизывало это тихое, гулкое дрожание. Или... вибрировал не камень? Марко сощурился. Что-то здесь было не так. Пыль на полу чуть вздыбилась и зависла над досками колышущейся вуалью. Дрожал не сапфир. Дрожало что-то другое. Сзади послышался треск, будто осыпался гравий или ломалась ледяная корка. Марко обернулся. В неровном свете факела безобразную мантикору прямо на глазах съедала сетка мелких трещинок. Трещинки бежали по гранитному телу чудовища, словно полчища муравьёв, облепляя целиком. Казалось, что поверхность шевелится.