Настоящий папа

Тинкой он гордился. Она училась на журфаке МГУ, писала статьи в женский журнал, ходила на занятия фотографией, пару раз в месяц снимала чужие свадьбы. И старалась не унывать, хотя иногда и на неё накатывало. Потерять маму в пятнадцать и отца в семнадцать — нелегкое испытание.

Алексей переоделся и рухнул в кресло. И вроде обычный день, а он чувствовал себя так, будто целый день таскал на спине мешки с песком. И ведь накормили, напоили, и вкусно было очень, а на душе как-то погано.

Маму Алексея звали Татьяной, и отец ушёл от них, когда ему было пять. Мама была учительницей — маленькая, тоненькая серьёзная девушка в очках. Внешне на Анну не похожа, но суть та же. Отец нашёл себе полную противоположность — высокую блондинку-художницу с большой грудью и огромными глупыми глазами, похожую на ангела до тех пор, пока она не открывала рот.

Мама сражалась с чужими детьми на двух работах, чтобы прокормить Алексея. Сам он никогда не был похож на спокойного рассудительного Кира, с ним было много проблем. Он дрался, учился на тройки, задирался... до тех пор, пока однажды, после очередной драки с одноклассником, мама не расплакалась в его присутствии.

Женщина-камень, Татьяна никогда не плакала. И эти слёзы, и последовавшие за ними слова — "Господи, как я устала!" — так поразили Алексея, что у него в одночасье мозги встали на место.

А через несколько лет в их жизни появился дядя Толя. Человек-шкаф, здоровенный, широкий в плечах разнорабочий, которому почему-то вдруг понравилась маленькая худенькая учительница в очках с толстыми стеклами и нагрузкой в виде четырнадцатилетнего пацана. И Алексей не понимал, почему дядя Толя вообще заметил маму, до тех пор, пока отчим не сказал:

— Знаешь, я в детстве историей очень увлекался. И больше всего мне нравилось читать про декабристов. И их жён. Твоя мама, Лёшка, если бы она жила в то время, точно бы декабристкой стала... Есть такое качество человеческое, оно в людях редко встречается, а в твоей маме его хоть отбавляй. Называется оно "верность".

Верность...

С того разговора уж почти два десятка лет минуло, а Алексей помнил каждое слово, выражение лица дяди Толи, когда он о маме говорил. И своё изумление после этих откровений.

Второе имя женщины, чей борщ Алексей ел в этот вечер, было именно таким. Верность...

* * *

На следующее утро я с трудом встала с кровати. Подняла себя, используя свой излюбленный способ — мысленно повторяя "завтра пятница, завтра пятница, завтра пятница".

"Сегодня пятница" обычно действует ещё лучше, но увы — сегодня был четверг.

Работа, как обычно, выгнала из моей головы все лишние мысли. Попробуй сохрани их там, общаясь с коллегами и авторами. И в этом, конечно, есть свои плюсы и минусы.

А вечером, сидя за столом вместе с Кириллом, я дала себе слово больше не думать об Алексее. Хватит. Он же обо мне не думает, так чего я вдруг буду?

И, поднимаясь на работу в пятницу утром, я была уверена, что больше никогда не увижу этого человека.

Но я ошиблась.

— Ну что? "Один дома"? — спросила я у Кирилла, когда мы отъезжали от школьной автостоянки. Сын благосклонно кивнул и с восторгом покосился на пакет чипсов, лежавший у него на коленях.

Примерно раз в две недели я устраивала Киру "день гадостей". Он, правда, называл его "днём гадостей для радости", но это уже детали. В подобный день я разрешала ему купить и съесть то, что никогда бы не разрешила в любой другой день. Но только что-то одно. Обычно Кир выбирал чипсы, иногда — мармеладки в виде чьих-то зубов или глаз. Изредка просил порадовать его продукцией Макдональдса.

Я тоже обычно покупала себе что-нибудь вредное, но не всегда. Сегодня вот ничего не купила — не хотелось.

— Можно, — ответил Кир на моё предложение о просмотре фильма. — Мам, а дядя Лёша не рассказывал тебе, как он завёл Финча?

— Кто?..

— Дядя Лёша.

Поди же ты... Два часа знакомства — и уже "дядя Лёша". Нет, может, для кого-то это обычное дело, чужого мужика дядей Лёшей называть, но точно не для Кира.

— Он меня попросил так его называть сразу после того как разрешил покрошить в борщ белый хлеб, — невозмутимо продолжил сын.

— Кир!

— Ну а что, мам? — улыбнулся мой маленький нахал. — Он сказал, что иногда можно нарушать правила, иначе для чего они придуманы? Ты же сама так говоришь. Я поэтому и решил, что можно.

Ох уж этот дядя Лёша...

— Ладно, — вздохнула я, признав очевидное — рассуждения Кира логичны, возразить толком нечего. — Но только не увлекайся, пожалуйста, этими нарушениями. Систематическое нарушение правил, сам знаешь...

— ... ведёт к нехорошим последствиям, — закончил за меня сын. — Я помню, мам. Хотя мне кажется, иногда это говорит скорее о том, что правила следует смягчить...

— Кир! — я фыркнула, и его улыбка растянулась от уха до уха. — Иногда — может быть. Но не в случае с белым хлебом и борщом. Белый хлеб — это лишнее, а лишнюю деталь...

— Выкинуть не жаль, — кивнул Кирилл. — Но ты не ответила, мам. Рассказывал тебе дядя Лёша, как он завёл Финча?

Я чуть сильнее сжала руки на руле.

— Нет, Кир. Не рассказывал.

— Жаль. Я хотел спросить его об этом, но забыл. Подумал, может, ты...

— Нет, я не спрашивала.

Несколько секунд сын молчал, а потом вдруг неожиданно предложил:

— А давай позовём его в гости, а? Заодно спросим про Финча.

Я неловко кашлянула.

Мне почему-то стало жарко, когда я представила, как буду звонить Алексею, говорить что-то вроде "Приходите в гости, попьём чай... расскажете нам про Финча", а он — отвечать что-то вроде "Извините, но мне некогда"...

Какого... я вообще об этом думаю?!

— Нет, Кир, — ответила я как можно мягче, — у дяди Лёши своя жизнь, мы, скорее всего, больше его не увидим.

Я в этот момент сворачивала к нашему дому, выискивая глазами место для парковки, а Кирилл... он вдруг застыл, как-то странно улыбнулся и спросил:

— Ты уверена, мам?

И я уже хотела кивнуть, как вдруг увидела... его.

* * *

Из того кухонного разговора с Кириллом Алексей очень хорошо запомнил многое, в том числе одну вещь — пятничные вечера для Анны и её сына неприкосновенны, они проводят их вместе. И поэтому приехал к их подъезду примерно полшестого, поставил машину, вышел наружу и застыл, гипнотизируя взглядом дорогу к дому.

Пожалуй, это — самый глупый его поступок за последние десять лет жизни. Если не считать женитьбы на Светлане, конечно.

Может, они поехали куда-нибудь? Может, Кир вообще сегодня не учится, мало ли, что могло случиться? Вдруг они отправились в кино? В гости? Да куда угодно!

У него же есть телефон Анны, можно позвонить и спросить. Но... тогда не будет никакого сюрприза. А ещё по телефону проще отказаться, отшутиться, а он не хотел давать Анне ни малейшей возможности сделать это. Алексей был уверен — позвони он заранее, и женщина непременно откажется.

Так что, когда на дорогу быстро, но аккуратно вырулила тёмная машина отечественного производства, Алексей вздохнул спокойно. Едут!

Нет, он, конечно, не знал в лицо машину Анны, но почему-то чувствовал, что это она и есть.

И точно.

Дверца открылась, Анна выпрыгнула из салона и уставилась на него круглыми от удивления глазами.

— Что-то случилось? — выдохнула, а потом, словно спохватившись, добавила: — Здравствуйте, Алексей.

— Добрый вечер, — он кивнул и улыбнулся вылезшему вслед за матерью мальчику. — Привет, Кир.

— Привет, дядь Лёш, — ответил ребёнок весело. Он явно был гораздо больше рад видеть Алексея, нежели Анна.

— Ничего не случилось, — сказал мужчина, глядя ей в глаза. — Оставьте свою машину, на сегодняшний вечер я вас похищаю.

Она только рот успела открыть, а он уже продолжал:

— У меня билеты, — достал из кармана эти самые билеты и помахал ими в воздухе. — В театр. На трёх человек. РАМТ. Спектакль "Эраст Фандорин".

— Ух, — вздохнул Кир.

Анна удивлённо моргнула.

— Но... — попыталась возразить, однако Алексей не дал ей такой возможности:

— Нам нужно поторапливаться, начало через час. Спектакль, говорят, прекрасный.

— Мам?.. — умоляюще протянул Кирилл, молитвенно сложив ручки. — Поехали?..

Она закусила губу, недовольно вздохнула, но всё-таки кивнула.

* * *

В театр мы поехали на машине Алексея. Она у него, кстати, была совсем ни чета моей. Дорогущий внедорожник. БМВ. Даже если продать нашу с сыном квартиру, денег всё равно наверняка не хватит на такое чудо расчудесное.

Вот зачем я ему сдалась?

Я невольно покосилась на себя. Синие джинсы, тёмно-зелёный простой свитер. Обычная повседневная одежда. На ногах — детские сапоги (для мальчиков!) большого размера. Вот сапоги, кстати, были самой дорогой деталью моего гардероба. Целых пять тысяч рублей! Потратить такие деньги на обувь значило для меня носить её потом несколько лет. Что я и делала с успехом второй год.

Плотные колготки, которые были надеты у меня под джинсами, я тоже носила второй год. Только штопала их постоянно (рваное надевать я не могу даже под джинсы) и стирала. Штопала и стирала — и так без конца.

Дело было не в нехватке денег. Просто мне хотелось хотя бы раз в год вывозить Кирилла на море и самой отдыхать. Поэтому я старалась экономить на том, на чём было возможно экономить. Некоторые мои знакомые считали, что я должна просить деньги на отпуск у Саши, но я так не думала. Он присылал мне довольно приличную сумму каждый месяц. Вот только эти деньги я сразу же клала в банк под проценты — Кириллу на будущее. А жили мы на мою зарплату.

В общем, БМВ от меня так же далеко, как солнце далеко от нашей планеты. Вроде и видно, а не достать.

И салон кожей обит. Охренеть!

Вот и зачем я ему сдалась? Бабенка тридцать плюс, стандартной внешности, скучная до зубовного скрежета. Может, он любитель экзотики? Может, он, как в "Пятидесяти оттенках", миллионер-извращенец, обожает шлепать и связывать скромных девственниц?

Я чуть не рассмеялась в голос. В такое я поверю если только после бутылки водки. Да и до скромной девственницы мне далеко. Особенно учитывая наличие Кирилла под боком.

И всё-таки — что может двигать Алексеем?

Задумавшись, я какое-то время не осознавала, что пялюсь на его руки, которыми он ловко управлялся с рулём машины. По мужским рукам можно сказать если не всё, то очень многое.

У Алексея они были... большие. С аккуратными чистыми ногтями. Из-под тонкого шерстяного свитера серого цвета, надетого поверх рубашки, выглядывали тёмные волосы. Никаких колец или следов от них. Длинные подвижные пальцы.

Он заметил мой взгляд, посмотрел удивлённо — и я брякнула, чтобы скрыть смущение:

— Почему именно "Эраст Фандорин"?

Ага, а ещё — почему именно мы с Киром? Неужели более подходящей компании не нашлось?

— Давно хотел посмотреть, — пожал плечами Алексей. — Вы не любите Акунина?

— Люблю. Правда, давно его не читала — "переела" его книг лет десять назад, пачками их тогда глотала. Этот спектакль, кажется, по "Азазелю"?

Алексей кивнул, и тут с заднего сиденья подал голос Кир:

— "Азазель"? Мам, что это?

— Вот и узнаешь, — улыбнулась я. И невольно посмотрела на свои собственные руки — маленькие, белые, с коротко стриженными ногтями. Это были руки скорее девочки, но не женщины.

Почему-то я вдруг вспомнила, как долго сходил с моего безымянного пальца след от обручального кольца. Тонкая, почти не заметная полоска... Целый год прошёл прежде, чем её стало совсем не видно.

А само кольцо... Стыдно сказать, что я с ним сделала.

А раз стыдно, то и не буду говорить.

Я расслабилась только после того как мы подъехали к театру. Подумала, что пусть всё идёт к чёртовой матери. Я уже тысячу лет не была в театре, и неважно, что там задумал Алексей — я просто посмотрю спектакль, поблагодарю его и... достаточно.

А уж когда началось само действие, я тем более отодвинула всё на задний план. Сидела, затаив дыхание, и следила за событиями. И вроде помню сюжет, а как увлекательно! Господи, я почти забыла, как это увлекательно — смотреть спектакль. Я почти забыла, что это такое — расслабиться и не думать ни о чём, кроме того, что происходит на сцене.

Тяжелее всего мне пришлось в антракте. Я совершенно по-глупому оставила в машине кошелек, а Кир захотел есть. Он, правда, не клянчил, но глядел на выложенный бутербродный ассортимент такими голодными глазами, что у меня сердце разрывалось.

Поэтому я не сопротивлялась, когда Алексей принёс всем по бутерброду и по пакетику с соком. Съела свой бутерброд, выпила сок, не взирая на позднее время, и задумалась — когда же за меня последний раз платил мужчина? Посторонний мужчина, не муж.

Ой, давно.

Вторую половину действия Кир сидел, вцепившись в мою руку. Он охал, ахал, вздрагивал и прижимался ко мне, когда было страшно. А в конце даже чуть всплакнул.

— Ну не расстраивайся, — шепнула я сыну на ухо, когда актёры стали выходить на сцену и кланяться. — Видишь, все живы. Это выдуманная история, Кирюш.

Алексей с беспокойством поглядывал на расстроенного мальчика и, кажется, начинал жалеть о выборе спектакля. Пришлось успокаивать и его:

— Не волнуйтесь. Он просто впечатлительный. Это пройдёт. На самом деле я тоже впечатлительная, Кир в меня... и мне тоже хочется расплакаться. Но я ведь уже большая девочка, — неловко пошутила я и почему-то застыла, когда он улыбнулся.

— Большие девочки разве не плачут?

Что-то такое было в этом вопросе... Какой-то намёк. И мне почему-то стало страшно. Страшно, что Алексей поймёт про меня то, что я стараюсь никому не показывать.

Страшно, что он уже это понял.

Я не ответила на его вопрос — мне помешал гул, поднявшийся в зале. Музыка основной темы спектакля, свист, крики "браво", оглушительные аплодисменты. А в мои уши будто бы ваты набили, и тело словно оцепенело.

Кир сидел слева, и я чувствовала, что он тоже хлопает в ладоши. Но сама я сидела, вцепившись в подлокотники кресла, и смотрела на Алексея. А он — на меня. И странно... Никогда раньше, глядя людям в глаза, я не ощущала себя так, будто я вливаюсь в человека напротив. Будто я — не тело, я — пространство, дрожащее от напряжения и желания прикоснуться к тому, кто владел моим взглядом.

Я забыла, как дышать. Забыла своё имя, забыла, где я нахожусь. У меня не было ни одной мысли в голове, я просто... чувствовала.

А потом рядом кто-то громко закричал "Браво!" — и я очнулась.

Господи... Что это было?..

* * *

Когда Анна вздрогнула и отвела взгляд, Алексей ещё несколько секунд сидел и смотрел на её профиль.

Странное ощущение... Один раз, когда он был ещё подростком, они с мамой лежали в лесу на стареньком пледе, глядели в небо и разговаривали. Мама тогда уснула, а Алексей какое-то время смотрел в небо, и у него появилось чувство, будто он постепенно растворяется в этом небе, отделяется от тела и улетает.

Вот и те недолгие секунды, пока Анна смотрела на него, Алексею казалось, что её глаза — часть того самого неба. Синие, бесконечные, только немного испуганные, они утягивали его в свою манящую глубину.