Карми. Часть 1

— И это опять-таки не решает проблемы, — добавил Горту. — В любом случае, за исключением одного-единственного, принцесса станет наследницей.

— И этот один? — переспросил Кэйве.

— ...Не лезет ни в какие ворота, — продолжил Горту. — Обладатель знака Оланти не может наследовать престол.

— От этого нам не легче.

Возникла пауза. Принцы обдумывали ситуацию.

— Ладно, — сказал наконец Карэна мрачно. — Если принц Аррин умрет, я отдам ей свой знак Оланти.

— А что делать с ней сейчас? — спросил Байланто.

— А зачем с ней сейчас что-то делать? — вкрадчиво осведомился Марутту.

— Она помолвлена с сыном Горту, — напомнил Байланто. — Как, женится на ней твой сын?

— Нет, — отозвался Горту немедленно. — Я не возьму в свой дом женщину с чужим Амулетом.

— Изумления достойно, — бросил Марутту. — Держать эту даму в своем доме ты опасаешься, принц, а вводить ее в Высочайший Союз можно?

— Можно, — отозвался Горту. — В худшем случае в Союзе не будет единогласия, и нам, господа, придется поломать головы, как его достигнуть.

Марутту подумал: "Что ж, получится еще один Байланто, на этот раз в юбке. Надо будет подумать, как перекупить у нее Оланти. Или... О, а ведь есть чудесный выход!"

Но Горту нашел этот выход раньше него.

— Высокие господа! — объявил он громко. — Я нашел прекрасный способ решить нашу проблему. Боюсь только, что вы поначалу не оцените мое предложение должным образом...

— Говори, Горту, не томи, — оборвал его Марутту.

— Я предлагаю выдать принцессу Оль-Лааву замуж за Герикке Руттула.

Возмущенное молчание было ему ответом. Выдать высокорожденную даму за предводителя мятежников?! И добро бы еще этот мятежник происходил из знатной семьи! Но Руттул был в Майяре пришлым, никому не известным чужеземцем, и внешность имел самую что ни на есть неблагородную.

...Руттул объявился невесть откуда на юге Майяра и сразу же присоединился к мятежным рабам, укрывающимся в лесах Белых гор. По донесениям шпионов, Сауве, возглавлявший тогда эту орду беглых рабов, так вспоминал о первой встрече с Руттулом:

"Он пришел ночью, сел у костра и не сказал ничего. Ребятам вовсе не понравился его вид, одежда его была слишком богата для простого человека, и кое-кто решил отобрать ее у него. Я не вмешивался, думая посмотреть, каков он в драке, может ли постоять за себя, да и вообще я не знал, что он за птица: лицо у него было спокойное, он улыбался, как будто был у себя дома, и в то же время посматривал с интересом на моих парней.

Драку начали обычно: один, уж не помню кто, стукнул его в плечо, пока не сильно. Он обернулся. Парень ударил его по лицу, разжигая себя бранью. Чужак даже не покачнулся. Я думал, он ответит, но он только утер с лица кровь и с любопытством смотрел на сыпящего ругательствами парня. В это время на него набросились сзади двое. Били они не сильно, без злобы, только чтобы поучить, однако же чудной чужак должен был чувствовать их удары. Но я вовсе не думал, что обернется он с недоумением, не как к врагам, а как на назойливую помеху. Он не понимал, что с ним хотят драться! Он не был готов к драке! Но поняв, что мои парни от него не отстанут, он легонько растолкал их — и тогда я понял, почему его так трудно втянуть в драку. Еще бы, ведь очень сильные люди обычно драться не любят! Он просто отмахивался. Но как! Этот чужак имел над моими задирами явное преимущество. Одному он чуть не сломал руку, другому набил здоровенную шишку — и это при том, что он старался действовать осторожно, почти бережно. Тогда мои ребята, восхищенные его силой и ловкостью, уже не думая о драке, устроили над ним кучу-малу. Он, смеясь, стряхнул их с себя и снова сел у костра...

Назвался он как-то вроде Герикке, и говорил по-нашему сначала совсем плохо, но быстро научился...

Пришел он явно издалека, разговоры вел странные и замашки имел нелюдские..."

Правда, объяснить, чем странны были "нелюдские" замашки Руттула, Сауве затруднился.

Рабом Руттул явно не был: богатый его черный с золотом костюм был сшит точно по фигуре, в пище он был чересчур переборчив, и майярцы вскоре единодушно решили, что этот чужак Герикке — один из князей легендарного племени руттулов, в старинные времена набегами потрясавшими Майяр. Поэтому и прозвали его Руттулом; он не возражал, и с течением лет прозвище его превратилось в имя. Воинской науки он, судя по всему, не изучал; мечом владеть научился уже в Майяре — и то не очень хорошо; однако же он проявил настоящий полководческий талант, который быстро вывел его в лидеры повстанцев, и сумел превратить толпы беглых рабов в серьезную угрозу для Майяра. При этом он был и благоразумен: отколов от Майяра Сургару, этим пока удовлетворился. Своим же подчиненным, не утолившим жажду разбоя, позволил заниматься каперством на Торском и Гераргском морях.

И за этого человека Горту предложил выдать майярскую принцессу!..

— Позвольте, я объясню вам, господа, — заговорил Горту, насладившись возмущением. — Я считаю, что уже давно пора каким-то образом узаконить возникшее в Сургаре положение. И считаю, что подвернувшийся нам случай очень выгоден. Мы проявляем свою добрую волю, налаживая связи с Сургарой, и в то же время избавляемся от дамы, которая, по мнению уважаемого Карэны, может оказаться для Майяра опасной. Теперь все будет зависеть от того, чьи силы окажутся более могущественными — тех духов, которыми одержима принцесса, или же Руттула. Если Руттул сумеет обуздать принцессу — честь ему и хвала, и мы получаем почти полноправного члена Высочайшего Союза, а ведь к тому и так идет дело. А если духи, которыми одержима принцесса, окажутся сильнее Руттула... Впрочем, что я буду объяснять? В первом случае мы будем иметь дело не со своенравной девчонкой, а с разумным человеком, происхождение которого, правда, нам не нравится. Во втором случае мы будем иметь Сургару подчиненной Высочайшему Союзу — что вообще идеально.

— Отдавать благородную даму Руттулу... — проговорил Кэйве задумчиво. — Такого и врагу не пожелаешь!

— Она одержимая, — напомнил Карэна. — Она очень опасна.

Одержимый человек — хэйм (а если женского рода, то хэйми) — всегда вызывал тревогу у майярцев, которые довольно четко отличали их от дурачков или блаженных. Хэймы, в большинстве своем, конечно, были сумасшедшими, но часто так называли и людей трезвых рассудком, однако имеющих способности, плохо сочетающиеся, по мнению майярцев, с возможностями обыкновенных людей.

Хэймы, в зависимости от силы овладевшего ими духа, могли налагать проклятия и снимать их, пророчествовать и говорить с мертвыми, излечивать наложением рук и насылать болезни; очень сильные хэймы могли даже убивать словом. Не удивительно поэтому, что хэймов боялись.

Однако при всем том майярцу в голову никогда бы не могло придти спутать хэйма с обычным колдуном или принять ведьму за хэйми. Издревле было известно, что хэймы творят добро и зло походя, без тех человеческих чувств, которыми руководствуются колдуны — злобы, жадности, мстительности... Хэймы не были лишены способности получать выгоду от своего дара, однако это никогда не было для них главным: хэйм неизменно был выше корыстных интересов и всегда делал только то, что хотел.

Поэтому неудивительно, что Горту вздумал подсунуть принцессу-хэйми Руттулу. Что-то из этого сочетания непременно должно было получиться.

— Значит, решено? — констатировал Карэна.

— Кто доведет наше решение до сведения Верховного короля? — спросил Ирау.

— Я, — ответил Горту. — Мне по пути все равно заезжать к нему.

— А посольство в Сургару?

— Пожалуй, за это возьмусь я, — сказал Ирау. — Вернее, мой брат — у него есть связи в Миттауре.

И никто не задумался над следующим: а захочет ли Руттул брать в жены майярскую принцессу? По мнению высоких принцев, вопрос был предельно ясен: Руттулу выгоден этот брак. Теперь он, наконец, достигал официального признания Майяра, что прибавляло ему уважения соседей; до того Миттаур и Саутхо, опасаясь осложнений в отношениях с Майяром, вели с Сургарой торговлю по большей части контрабандную, теперь же появилась возможность легализовать экономику Сургары и вывести ее на более высокую ступень.

Правда, если бы все эти соображения изложили принцам, они бы сильно удивились. Торговля? Экономика? Ну, это понятия низкие. Руттулу выгоден брак с принцессой, потому что это сразу же уравняет его в сане с майярской знатью, а по мнению принцев, одного этого было более чем достаточно.

И они оказались правы. Каковы бы ни были соображения Руттула, на предложение Высокого Союза он согласился.

Всю зиму велись оживленные переговоры на этот счет, а с наступлением тепла окончательно было решено отправлять принцессу в далекий путь.

Вроде бы никто не торопился, просто обычай в Майяре был таков: сговаривать девочек замуж чуть ли не с рождения; их и вверяли будущим мужьям совсем крошками — пусть уж супруг воспитывает свою малолетнюю супругу, как ему больше нравится.

И с принцессой Савири не стали медлить. Карэна загодя собрал и отправил в Сургару несколько повозок с принцессиным добром; сама же принцесса должна была присоединиться по дороге — Карэна так никому и не открыл местопребывание принцессы.

Стенхе получил распоряжение принца через своего брата Логри, имевшего прозвище Старик. Старик Логри был наставником в замке Ралло, и обычно все общение хокарэмов, живших в Горячих Ключах, и учеников-райи с внешним миром происходило через него: при его посредничестве выбирались службу, постоянную или временную, хокарэмы, он вел контроль за снабжением замка припасами и в конце концов именно через его руки проходила вся переписка обитателей замка и долины Горячих Ключей.

— Мне понадобятся еще два хокарэма, — сказал Стенхе, ознакомившись с письмом, — кроме Маву. До Сургары путь далек.

— Кто будет платить? — осведомился Логри.

— Карэна, конечно, — ответил Стенхе.

— Нуатхо подойдет?

— Вполне.

— Тогда возьми с собой Нуатхо и Тааре. Нуатхо необходимы деньги, а Тааре пора размяться — засиделся.

— Хорошо, — согласился Стенхе. — Предупреди их, что завтра выезжаем.

Маленькой принцессе очень нравилось у Горячих Ключей, но съездить в далекий Гертвир ей захотелось еще сильнее; о еще более далекой Сургаре Стенхе умолчал: Руттулом и сургарцами в Майяре детей пугают, зачем же заранее приводить девочку в ужас; и в Сургаре люди живут, потом привыкнет.

Маву же мысль о Сургаре совсем не понравилась. Как может хокарэм жить в этом краю мятежников?

— Не беспокойся, — хмуро сказал Стенхе, собирая принцессины одежки. — Девки в Сургаре есть, и совсем не недотроги.

Маву не менее хмуро ответил, что это не в девках дело. Его беспокоило то, что в Сургаре хокарэмы будут иметь совсем другое положение.

— Какой ты мнительный, — отозвался Стенхе. — Любой хокарэм в любой точке поднебесного мира занимает именно то положение, которое сам для себя создает.

— А мне не нравится мысль, что я поступаю под руку Руттула, — упрямо проговорил Маву. — Ты думаешь, он будет использовать нас как телохранителей принцессы?

— Тебе повторить то, что я только что сказал? — сухо осведомился Стенхе.

Маву вовсе не нужно было повторять. Он замолчал и с остервенением затянул завязки своего мешка.

— А в Сургаре не так уж и плохо, как многие думают — вдруг заметил Стенхе. — Руттулу, видимо, хочется прослыть просвещенным государем. Говорят, он поощряет алхимиков и механиков.

— Я не алхимик, — процедил Маву.

— А я вот не прочь заняться алхимией, — продолжал Стенхе, не обращая внимания на реплику Маву. — Говорят, пару десятков лет назад алхимик Триману, изыскивая Магическое Первовещество, достиг цели...

— Да ну? — ядовито усомнился Маву. — И каково оно, это Первовещество?

— Этого никто не знает, — усмехнулся Стенхе. — Дело в том, что оно взорвалось, и вся лаборатория Триману превратилась в груду хлама.

— От алхимика, надо полагать, тоже мало что осталось? — заинтересовался Маву.

— Разумеется.

— Я знаю более безопасный способ добывать золото, — сказал Маву. — Берешь заступ и лопатишь песочек в устье Кравист...

Догоняя обоз, тянущийся к Гертвиру, Стенхе на капризы принцессы не отвлекался. "Нас ждут", — говорил он, когда Савири просила его свернуть с пути, чтобы рассмотреть какую-нибудь очередную диковину — огромное дерево, причудливое скопление камней, цветы на лугу, рыбок в ручье... Но когда их маленький отряд прибыл в назначенное место, а обоза все еще не было, Стенхе разрешил принцессе развлекаться, как ей заблагорассудится. Савири, однако, была недовольна — как раз здесь ничего интересного не было: с одной стороны дороги кочковатый луг, с другой — и вовсе болото; место малопривлекательное и сырое, если не считать кургана, на котором Стенхе расположился, поджидая обоз.

Савири стояла на камне и, скучая, веткой дробила комок лягушачьей икры. Разворошив один такой комок, Савири переходила на другой камень и принималась за следующий. Маву, стоя над ней и глубокомысленно следил за концом ее прутика. Нуатхо развел костер и пристроил на нем котелок, Тааре лежал на сухих, нагретых солнцем камнях и, прикрыв лицо шапкой, притворился спящим, а сам Стенхе зашивал дырку в теплом вэрмаа принцессы и поглядывал на дорогу. Дорога была пуста; ничто не предвещало скорого появления обоза.

Когда Савири надоело тревожить лягушачье потомство, она присела к костру и начала мешать Нуатхо, то подсовывая в огонь клочки полусырой прошлогодней соломы, то теребя палкой тлеющие головешки. Нуатхо, разведший костер по всем правилам, без заметного дыма, сгреб девочку в охапку и вручил скучающему Маву. Маву посадил принцессу на плечо и, балансируя на кочках, пошел по болоту, показывая ей разные растения и рассказывая о их свойствах, полезных или, наоборот, вредных. Он вовсе не думал, что это будет интересно принцессе, просто другого способа занять девочку он не нашел. Но Савири так внимательно слушала его, что Маву и сам увлекся объяснениями.

— Эй, аптекарь! — крикнул наконец Нуатхо. — Иди-ка горяченького похлебай.

Маву вернулся к кургану. Стенхе расстелил вэрмаа, усадил Савири и дал ей в руки кружку с обжигающим питьем. Савири зажала кружку между колен и сунула нос в пар.

— О-ой, как вкусно пахнет, — протянула она.

— Не разлей, — строго сказал Стенхе, когда кружка Савири угрожающе накренилась.

Девочка выровняла ее и нагнулась к краю.

— Зачем ты ей такую тяжелую даешь, — заступился за принцессу Маву.

— Где ж меньшую-то возьму? — пожал плечами Стенхе. Он присматривал, как бы Савири не опрокинула кружку. — Что ж ты сам позавчера не уследил?

— Обоз идет, — вдруг проговорил Нуатхо, вглядываясь вдаль.

Стенхе ловко поймал кружку, чуть не опрокинутую вскочившей Савири. Маву силком усадил девочку на место.

— Что же это ты, госпожа? — попенял он. — Сказали тебе, не урони, а ты нарочно бросаешь.

Савири, усевшись, взяла в руки кружку и быстро выпила уже остывающий напиток. Потом она вернула кружку Стенхе.

— Теперь можно? — вскочила она снова.