Горячее лето 42-го

— Сбегай к девчатам, попроси у них компоту, тарелки все равно понесешь отдавать. Только Ивановне старайся на глаза не попадаться, шумоватая она, сам знаешь. А к девчатам присмотрись, хорошие они, не разбалованные. Тут ведь много, за день, нашего брата проходит, так они, ни, Боже мой, ко всем с уважением относятся, помогают, чем могут. Хорошие девчата, ничего худого не могу сказать.

— За хлеб-соль — спасибо, за совет добрый (это я насчет компота, а вы о чем подумали?) тоже — благодарствуем. Только, что же это ты, дядя, сватать меня удумал? Я может быть женатый уже?

Повар на какое-то время потерял дар речи и только смотрел на меня, как будто в первый раз видит. Но он и тут нашел выход из ситуации:

— Это ты-то женатый? Ха-ха!

— А что не так, дядя?

— Женатого мужика — видно издалека! Он степенный такой, обстоятельный даже, а ты..., как бы это тебе понятнее объяснить...

— Что же, я, по-твоему, несерьезный что-ли?

— Да нет, ты сурьезный, даже чересчур какой серьезный. Вот давеча, я-то заметил, как ты на Анну-то смотрел, даже очень сурьезно. Прямо окаменел, как ее увидел.

— На какую Анну?

— На такую. В белой косынке, вот на какую! Я все подмечаю, у меня глаз наметанный. Влюбился — так сразу и скажи! А то — какую — какую? Такую!

— Война идет, дядя, и всякой ерундой мне заниматься некогда! Глаз у него наметанный! Хотя, как посмотреть, одно другому не мешает!

Сгреб тарелки и двинул за компотом, размышляя по дороге над словами чересчур наблюдательного повара. И не слышал как он, обращаясь к Витьке и брату моему, спросил с неподдельной тревогой в голосе:

— Вот тоже и я говорю. Он, хлопцы, у вас завсегда такой сурьёзный? Или только когда девчат увидит?

Долго размышлять над словами повара мне не пришлось, от полевой кухни до навеса, под которым находились девушки, было рукой подать — метров двадцать, не больше. Они уже заканчивали с картошкой, видимо это все к обеду готовилось. Чтобы прокормить целый батальон, нужно постараться, однако. При моем приближении, две девушки встали и ушли, что-то нашептывая на ухо, по очереди, одна другой, и поглядывая в мою сторону, тихонько посмеивались. Еще две, подхватив пустые ведра, отправились бодрым шагом, вслед за первыми двумя хохотушками. Под навесом оставались три девушки и среди них та, о которой мне говорил повар. Она заметила, конечно, что я подхожу и, бросив быстрый взгляд в мою сторону, как ни в чем не бывало, продолжила заниматься своими делами.

Хорошо хоть Лидия Ивановна куда-то исчезла. Скорее всего, после нагоняя, полученного от Ухватова, она, глубоко огорченная удалилась в неизвестном направлении. По крайней мере, по близости ее не было видно, и лично меня это ничуть не тревожило. Скорее наоборот.

Подхожу, как ни в чем не бывало, с посудой в руках и спрашиваю, обращаясь как бы ко всем:

— Девушки! Где здесь у вас тарелки можно помыть? И это, нам бы попить чего-нибудь, говорят компот у вас тут знатный.

Девчонки сначала переглянулись между собой, а потом посмотрели на Анну. Она, нахмурив брови, быстро повернулась ко мне, но засмущавшись, тут же отвернулась и сказала:

— Поставьте на стол, пожалуйста, мы потом сами помоем, а компот кончился, наверное, я посмотрю сейчас.

Я поставил на стол тарелки, и, держа в руках солдатский котелок, который вручил мне проницательный повар, когда отправлял меня за компотом, не отрываясь, смотрел на Анну. Она почувствовала мой взгляд и засмущалась еще больше. Девчонки, видимо тоже что-то сообразили, и одна из них, решила разрулить ситуацию:

— Давайте вашу посудину, товарищ боец, мы сходим, посмотрим, может что-то и осталось еще. Заодно и картошку отнесем, там уже борщ нужно начинать варить.

Они, подхватив со стола котелок, подняли с земли бачок с картошкой и понесли его в сторону горевшего, как ни странно, почти бездымно костра, над которым был подвешен на цепи здоровенный котел. Дипломатично удалившись, комсомолки, тем не менее, поставили нас с Анной в довольно затруднительное положение. Наше молчание затягивалось. Пришлось брать инициативу на себя:

— Да, повезло вам с начальством!

— Это вы о ком? Если про Лидию Ивановну, то вы это зря! Просто характер у нее такой, сварливый немного. А так она женщина хорошая, добрая, отзывчивая. Не пойму, что это на нее нашло?

— Насчет доброты и отзывчивости вы, конечно, малость того, перегнули немного. Просто как с цепи сорвалась тётка, чуть не покусала, хорошо этот, лейтенант ваш, отбил нас вовремя. Еще немножко и она бы нас съела, наверное.

— Что вы! Она совершенно не такая! Просто в последнее время, стала срываться часто. Нервы, наверное. У нее, понимаете, муж без вести пропал, весной под Харьковом. Ни слуху, ни духу — как в воду канул. Вот она и переживает, плачет по ночам. Мы уж ее успокаиваем, как можем, да только, пока все без толку.

Она говорила, стоя ко мне вполоборота, а я смотрел на нее и слушал ее голос как зачарованный. Теперь я смог разглядеть Анну получше. И не сказать, чтобы какая-то особенная красота в ней присутствовала, но она всем своим существом излучала необыкновенный свет. Ведь я не обратил внимания ни на кого, кроме нее. Скорее всего, нам просто, было предопределено встретится. Судьбой ли, или случаем счастливым, а может — самим Творцом Вселенной. Хотя, после всего того, что произошло со мной и моими товарищами по несчастью, я уже почти ничему не удивляюсь. Нам для чего-то, нужно было встретится, и мы встретились. Знать бы еще для чего? Она еще говорила что-то про бедную Лидию Ивановну, но я вдруг подумал, что вот, мы сейчас уйдем, и может никогда больше не увидимся и мне стало до того невыносимо больно сознавать это, что я перебил ее и выпалил на одном дыхании:

— Извините, меня Андрей зовут. А вас?

— А меня Аня, то есть — Анна, — она хоть и находилась в великом смущении, но все-таки нашла в себе смелость посмотреть на меня и даже протянула мне свою руку, чтобы скрепить знакомство рукопожатием. Я тут же ухватился за ее руку, тряс ее и с дурацкой улыбкой на лице повторял как заводной:

— Очень приятно! Очень-очень приятно! Рад с вами познакомиться! Очень-очень рад!

— Андрей! А, правда что вы разведчики и вчера на том берегу приняли бой? И раненого товарища спасли?

Теперь пришла пора смутиться мне:

— Да нет, что вы! Никакие мы не разведчики, хотя и были, вчера на том берегу и вывезли, на лодке, одного нашего бойца раненого. Мы просто призывники. Нашу колонну немцы разбомбили, вот мы и пробирались к своим. По пути, ночью, на берегу Дона, подобрали связиста раненого, вот и все наши подвиги. Сейчас за нами придут и отведут к командиру батальона, а там уж начальству решать — что с нами делать. Документы-то наши сгорели, так что мы теперь не знаем, как с нами дальше поступят.

— А может вас здесь оставят, при батальоне? — в голосе Анны послышалась робкая надежда.

— Не могу сказать точно. Хорошо если бы оставили. Мы, в принципе не против. Какая разница — где воевать. Хотя нам еще присягу нужно принять, обучение какое-то первоначальное пройти. Но опять же, все зависит от командования, как они решат, так и будет. Аня, а вы местная?

— Да. Мы здесь недалеко, пятнадцать километров, на хуторе живем. Вот, решили с девочками помогать, чем сможем, Красной Армии. Товарищ Ухватов разрешил. Вот и помогаем, в основном на кухне. Но мы просили у майора Харина, чтобы он нас в разведку послал, а он сказал, что такие люди как мы, в тылу нужнее. Ему, конечно, виднее, но так хочется сражаться с фашистскими захватчиками, вы не думайте, я и стрелять умею! — она говорила все это с таким искренним порывом, что я невольно улыбнулся, — ну вот и вам смешно!

— Аня! Вам никто не говорил, что вы удивительно красивы?

— И вы туда же! Война идет, и мы с подругами дали слово — не влюбляться, пока она не закончится! Мы — комсомолки и хотим принести пользу своей Родине! Мы желаем с оружием в руках бить немецких оккупантов!

— Простите! Я не хотел вас обидеть, просто мне еще не встречались такие девушки как вы...

— Какие — такие?

— Ну, такие боевые, что ли. И на Харина не сердитесь, он все правильно вам сказал. Не женское это дело, в разведку ходить. То, чем вы с подругами занимаетесь, не менее важно, чем ходить в разведку. Без пищи, — какие из нас вояки? Да никакие. Вот и получается, что здесь, тоже фронт проходит и бросить его для вас, сейчас, равносильно, как если бы солдат, покинул поле боя без приказа.

— Скажете, тоже — фронт! — она посмотрела на меня с недоверием.

— Послушайте, Аня, что это мы с вами все на вы, зовите меня просто — Андрей, а то я чувствую себя стариком каким-то.

— Хорошо! — она задорно улыбнулась, и в глазах ее засверкали изумрудные искорки. Я тоже улыбнулся ей в ответ и, мне почудилось, будто между нами были долгие годы разлуки и вот наконец-то мы встретились, не смотря ни на что. Драгоценные секунды улетали в бесконечность, а мы стояли, неотрывно глядели друг на друга и улыбались, позабыв о войне, о неизвестности нашей дальнейшей судьбы, обо всем на белом свете. Блин, товарищи! Я кажись, влюбился!

Но, наша идиллия была внезапно нарушена, причем самым ,что ни на есть, неожиданным образом.

— Анна! Хватит там болтовней заниматься! Кто будет обед готовить? — грозным тоном прогремела Лидия Ивановна. Давно ее не было! И как всегда — на самом интересном месте!

— Сейчас я подойду! Девочки уже начали щи варить, я тоже им помогать буду, — Анна смутилась немного, но быстро взяла себя в руки.

— Смотри, девка! А то — сейчас! Через пять минут, чтоб не было тут этих — "командировочных", — и она недвусмысленно посмотрела в мою сторону. На щеках у бедной девушки вспыхнул румянец, и мне ее стало вдруг так жалко...

— Уважаемая Лидия Ивановна! С вашими подчиненными все будет в полном порядке, не переживайте вы так, мы уже уходим.

Но, тетю Лиду было не так-то просто обвести вокруг пальца. Что-то, пробурчав себе под нос она, тем не менее, ответила на мои слова более миролюбивым тоном:

— Все нам известно, про ваши порядки — "по морям — по волнам, нынче здесь — завтра там...". Давайте быстрее, тут это, прощайтесь.

Она, видимо, еще что-то хотела сказать, но лишь махнула рукой, развернулась и пошла туда, где девчонки собирались варить щи.

— Если вас оставят здесь, Андрей, мы тут недалеко живем, в лесочке вон в том, — она указала рукой на видневшиеся поблизости деревья, — там шалаши остались после сенокоса, вот в них мы и проживаем, пока. Только не попадайтесь Ухватову, он не прошеных гостей не любит, быстро комбату пожалуется. Если захочешь меня увидеть, то лучше повара попроси, он мне сообщит что ты пришел. Мы ведь встретимся еще? Правда, Андрей?

Кажется, меня на свидание приглашают. Да, такого поворота я не ожидал. Хотя, зачем же кривить душой и самого себя обманывать? Мне тоже очень хотелось увидеться с Аней еще раз. Я взял ее за руку и, не обращая внимания на подходивших подруг, сказал то, что хотел, глядя прямо в бездонный омут зеленых глаз:

— Анечка! Мы обязательно с тобой встретимся еще! Обязательно! Я обещаю тебе!

— Я буду ждать тебя, Андрей! До свидания! — глаза ее наполнились не прошеной влагой, того гляди — заплачет.

— До свидания, Аня! Не плачь, пожалуйста, обещаю — я вернусь!

Подхватив из рук подошедших девчат котелок с компотом, я развернулся и, не оглядываясь, зашагал к своим товарищам. И вдруг, услышал за спиной буквально крик души:

— Андрей! Подожди!

Аня подбежала ко мне, взяла за плечи и прошептала еле слышно:

— Я обязательно тебя дождусь! Только ты возвращайся, Андрюша, милый! — и чмокнула меня в щеку, развернулась и так же, бегом, пронеслась мимо своих обалдевших подруг. Я чуть котелок с компотом не уронил от неожиданности, посмотрел вслед убегавшей Ане, вздохнул глубоко и поплелся к моим, тоже слегка обалдевшим друзьям.

— Что это было, брат? Теперь начнут прикалываться, особенно Колян, не отбрешешься от них. Начнешь оправдываться, еще хуже будет. Поэтому, сунув брату компот, я отошел в сторону и молча, присел, привалившись к колесу полевой кухни.

— А ты, я гляжу, того, парень не промах! — это повар решил высказаться, — быстро ты ее охмурил. Вроде за компотом пошел, а сам того! Время даром не теряешь!

— Ты же сам сказал — приглядись, вот я и пригляделся.

Мы еще плохо ориентировались на этой местности, поэтому, лучше всего нам было дождаться сержанта Зиновьева, который должен доставить нас к комбату. До берега Дона, отсюда, было два с половиной — три километра и до нашего слуха долетали, отдаленные расстоянием пулеметные очереди и хлопки разрывов, чем-то напоминающие ночные взрывы на берегу, когда мы нашли Свистунова.

— Из минометов кроет, гад! — сказал повар, сворачивая самокрутку.

Колян не выдержал и обратился к нему:

— Табачком не угостишь, дядя?

— Закуривай, на доброе здоровье. Для хорошего человека ничего не жалко! — он оторвал кусочек газеты и отсыпал из кисета в ладонь Николая горсть табака. Повару, видать, жуть как хотелось поболтать хоть с кем нибудь. А тут мы подвернулись, просто подарок судьбы.

— Вы, говорят, с того берега вчера приплыли? — ненавязчиво затевал разговор словоохотливый повар.

— Я смотрю, солдатское радио у вас работает просто отлично! — Витька от голодной смерти был спасен и ему, видно, тоже хотелось с кем-нибудь "язык почесать".

— А как же! Оно, это радио, как ты говоришь, завсегда все новости узнает первое и передает, то же самое, нормально. Ну, так что-же? — не унимался повар.

— Что-же? Не было такого, дядька, люди брешут, а ты и уши развесил! Нельзя слухам разным, непроверенным, доверять-то! Вон, в сорок первом, как было? Немцы уже по всему миру раззвонили — мол, Москву уже взяли. А вышло что?

— Что?

— Вот только прикидываться не надо, как будто не знаешь, что под Москвой случилось. Надавала наша Красная Армия фашистам хорошенько и погнала их на Запад. Не совсем далеко, конечно, отогнала, но все-таки — факт.

Повар с удивлением посмотрел на Витьку и о чем-то задумался.

— Сыпни и мне, табачку, если не жалко, для хороших людей, — не выдержал я. После еды так и тянуло закурить.

— Не жалко! — повар насыпал и мне табака и дал клочок газеты на закрутку. Пока я сворачивал козью ножку и прикуривал от самокрутки брата, Витек пристроился в теньке и, похоже, решил вздремнуть слегка. Ну, точно, все как в армии: до обеда солдат борется с голодом, а после обеда со сном. Наш друг, в борьбе со сном, явно проигрывал. Не успел он закрыть глаза, как через мгновение уже мирно "сопел в две дырки".

Брат, видно сильно затянулся и, не выдержав, поперхнулся и закашлял, аж слезы на глазах показались:

— А крепкий у тебя табачок, дядя! — откашлявшись и вытерев рукавом гимнастерки глаза, весело констатировал Николай.

— Что есть — то есть! Крепкий, зараза! Да я привык уже. А зовут меня — Степанов Кузьма, — тихо засмеялся повар, — а то все дядя, дядя. Какой я тебе дядя? Мне двадцать восемь всего!

— Давно воюешь? — поинтересовался я.