Могу спирт выгнать, скажем, из морошки. Она легко сбраживается, да вот собирать её замучаешься, даже в урожайный год и ехать за ней далековато. Словом, я прокручивал в голове свои знания и прикидывал имеющиеся у меня навыки. Соображая, как бы получше устроить свою будущую жизнь. И как-то выходило, что лучше всего мне подошло бы для жизни селение, в котором есть кузнец. Очень уж много разного инструмента мои затеи требуют. Такого, какого здесь пока нет. Вспомнилось, что Айтал — дочь кузнеца. В общем — надо поближе познакомиться с её семьёй, да и определяться.

Глава 4 В родные места

Разбудил меня довольно чувствительный удар по лицу. В августе ночами бывает темно, и в срубе с ещё не прорезанными окнами и дверями видно плохо. Я присмотрел это место для ночлега потому, что здесь замечательный дух от смолистых брёвен и никто не побеспокоит до самого рассвета. Главное — храпеть тут некому. Вечернее небо не предвещало дождя, а соорудить себе лежанку — дело нескольких минут. Ну и укрыться мне есть чем — сшил из нескольких шкурок подобие одеяла. Мог бы и спальник соорудить, но материалу не хватило. Я ведь особо-то не охотился — так пройдусь вечерком по окрестности, бывает и встречу кого. Зайцев нынче что-то много.

Да не про них речь. Меня только что отоварили по морде лица. Я пошарил вокруг рукой, ничего не нащупал, но различил внятный шорох наверху — словно через бревно перетягивают верёвку. Кто это шалит? Пока я окончательно просыпался, за стеной слышались негромкие движения, а потом до меня донёсся звук падения чего-то мягкого правее. Пошел туда, растопырив руки и приложился коленкой о лагу — бревно, на которое должен был опереться в центре пол. Тем не менее, тихо шипя про себя, верёвку я ухватил. Толстая такая, есть за что взяться. Потащил, и почувствовал, как она натянулась. Даже подобие ответных рывков ощутил. Не сильных, а каких-то радостных. Стал выбирать её, преодолевая сопротивление — в какой-то момент оно достигло максимума, но потом более не увеличивалось. До меня донеслось слабое попискивание и повизгивание, но я продолжал работать, пока сверху не послышался сдавленный голос:

— Всё. Дальше не пойдёт. Вылезай.

— Айтал, это ты? — ответил я и отпустил верёвку.

— Да. Я уже наверху. Так почему ты не лезешь?

Подставил лестницу под то место, откуда доносились слова и взобрался по ней. Верхняя часть тела девушки показалась над стеной, причём сама она была обмотана верёвкой.

— Ты что затеяла?

— Как что? Тебя выручаю. Пришла, спросила где Миха? Показали этот сруб. А тут никаких дверей нет. Значит, держат тебя тут, чтобы не сбежал.

— А ты решила меня выручить. Тебе не больно от верёвки?

— Уже нет, ты же больше не тянешь.

Лестницу изнутри я переставил наружу и помог Айтал по ней спуститься. Кажется, я ей понравился настолько, что она решила устроить мне побег оттуда, где меня никто не держит. Потом перенёс свой скарб к реке, где её ждала лодка и... мысль, оставить записку о том, что я уехал пришла мне в голову. Бумаги, однако нет, и будить Пелыма, чтобы попрощаться — это не дело. Писать по бересте — вообще не быстро, да ещё и темно. Разыскал караульного казака и попросил передать поклон моему начальнику. Ну и остальным, если спросят. Доложить, одним словом, что я убыл.

* * *

Темнота за пределами сруба всё-таки не кромешная. Так что в лодку — большую осиновую долблёнку — мы сели уверенно, и на середину реки выгребли легко. Рассвет пришел во всей красе. Берега, к которым подступает то лес, то луговина, поначалу были скрыты лёгкой дымкой и выглядели таинственными. Потом на смену этому сдержанному очарованию пришло величие. Горизонт как бы раздвинулся, и сбегающие к воде склоны открыли перед нами... нет, это надо видеть. Картины гениальных пейзажистов всё-таки ограничены рамой, а тут огромный простор раскинулся не вширь, а во все стороны, радуя сердце чувством беспредельности.

Яна — не самая большая из сибирских рек, но самая красивая. А плыть по ней вниз по течению — тут никакого кино не надо. То лось покажется в редколесье, то лисица своей по-летнему неяркой шкурой мелькнёт. Соболь на ветке, проводит тебя насторожённым взглядом. Простите охотника! Но глаз невольно примечает то, что может стать добычей.

Увы, не мастер я красоту описывать, тем более, что это надо видеть — слова неспособны передать ни картины, ни впечатления, которое возникает при её созерцании.

Девушка, сидящая спиной ко мне в передней части лодки, не нарушала тишины и лишь изредка делала гребок веслом. Я тоже не особенно налегал — и без того хорошо идём. Вскоре выяснилось, что мы в лодке не одни. Здоровенный кобель, что когда-то грел мне спину, лениво поднял голову, а потом мирно положил её на вытянутые лапы. Как будто доложил — тут я. Этот пёс старше тех собак, которых Айтал продала. Видимо, он вожак. Наставник, так сказать, и воспитатель. А заодно — и отец выводка. Наверное, любимец хозяйки и баловень. Вот, перевернулся на спину, раскинул лапы и даже похрапывает.

Такая поза указывает на чувство защищённости, на расслабленность и неготовность ни к чему, кроме принятия ласки.

Кстати, груза в лодке немного. Несколько компактных свёртков с полметра длиной. Может быть — полосовое железо. Якутские мастера плавят его из "каменной" руды, причём качественнее, чем традиционное в эту пору, которое делают преимущественно из болотной. Голова заработала и многое в ней прояснилось. Дочь кузнеца "ходила" на юг вдоль реки Дулгалах, потому что в его верховьях находится перевал через Верхоянский хребет. Что любопытно, казаки этот путь разведают только через несколько лет, а пока они ходят реками через море Лаптевых, и полдороги в любой конец выгребают навстречу течению. Так что за одну навигацию как раз в одну сторону успевают.

Айтал же, знает короткую дорогу, которую проделала за пару месяцев в оба конца, побывав в нижнем течении притока Лены — Алдана.

На Алданском нагорье находятся богатейшие залежи высококачественной железной руды из которой якутские кузнецы и выделывают металл. Купив его, она теперь везёт своему батюшке то, с чем он и будет работать. На глаз тут пара сотен килограммов. Неужели за двенадцать собак и десятка полтора соболей можно столько приобрести? Хотя, от места к месту цены меняются сильно — это не век стальных магистралей и многотонных грузовиков.

Невольно пожалел о том, что не поехал с ней. Наверняка путешествие было замечательное, а я вместо любования красотами родного края долбодятлил на стройке.

* * *

Дулгалах, по которому мы плыли, слился с Сартангом и теперь наша лодка оказалась уже действительно в Яне. Русло заметно расширилось и стало еще более извилистым. Бумажные карты почти никогда не позволяют правильно оценить расстояние, разве только самые подробные. Несмотря на то, что помогали вёслами, плывя вниз по течению, до места, с которого когда-то переправились через реку, шли мы два дня и только на третий, к полудню, добрались.

Тут уже ждали нас две пригожие девушки, наряженные так же, как Айтал. Не пришлось даже нарочно спрашивать — сразу сказали, что сёстры. Легкие, похожие на нарты сани, в которые мы и перегрузили содержимое лодки. Саму лодку совместными усилиями занесли в балаган, расположенный достаточно высоко, чтобы не быть снесённым водой в период таяния снегов. Ну а потом поволокли груз обратно в ту самую сторону, где когда-то ели жареного поросёнка.

По всему выходило, что на правобережье Яны лошадок пока нет. Ну да, ведь якуты как раз в этот период находятся в стадии расселения — занимают подходящие пространства, продвигаясь на восток. Хотя спутницы мои — не якутки. В общении между собой они изредка перебрасывались фразами на незнакомом мне языке.

Обычно старались, чтобы я их понимал, но иногда, возможно, забывались. Ну да видно не удержались и от замечаний о моей персоне — молодые ведь, как же о парне словечком не перекинуться.

Поначалу мы взбирались на северный отрог Верхоянского плоскогорья и часто дорога вела на подъем. Потом спускались в долину реки Адыча — самой рыбной в нашем районе. Полсотни километров пути заняли два с половиной дня. Санки тащить, это вам не хухры-мухры. Айтал сказала, что в прошлом году они на этот путь затратили на сутки больше. Сёстры тогда ещё не настолько выросли и меня с ними не было.

* * *

Стойбище, расположившееся на ровном месте, прикрытом сравнительно крутым южным склоном, оказалось смешанным. Эвенкийские чумы, якутские юрты с наклонными стенами, обмазанными глиной, и одна бревенчатая юрта, срубленная добротно, на восемь углов, из толстых брёвен. В неё меня и привели. Обедали мы на толстом войлоке, сидя на подушках за низкими столиками — видимо тут сохранился обычай народа, когда-то жившего в степях. Собственно, деревянный пол и здесь, за полярным кругом, позволял придерживаться его без неминуемой угрозы простудиться.

Меня представили родителям — на вид им нет и сорока. Айтал — старшая дочь. Еще тут живут родители отца семейства — тоже крепкие и совсем не старые. Отец и дед — рыжие и белокожие, а вот в остальных чувствуется смешение кровей. Юрта просторна. Диаметр её, на глаз, метров двенадцать, отчего обогревается она четырьмя печами. Все разные. На мужской половине ближе ко входу — наш якутский камелёк и наковальня рядом. Кстати — вход снаружи дополнен сенями, выходящими под навес.

Крыша собрана тоже из брёвен и опирается на столбы, которые не сразу и пересчитаешь. Спят здесь, однако, не на полу, а на топчанах. Сейчас, когда отодвинуты или приподняты почти все занавеси, видно, что два топчана — широкие. По числу супружеских пар. Окон нет вообще. Так что без коптилки или отблесков света очага тут даже днём не обойдешься.

Одним словом смешение стилей, традиций, обычаев и суровой северной действительности в причудливом и не всегда рациональном сочетании. Удивило меня и меню. Вернее — основное блюдо. Согласитесь, что плов в месте, где отродясь не рос рис — это уникально. Припоминаю, что был в нашем багаже мешочек килограммов на пятнадцать с сыпучим содержимым. Это надо же, откуда привезли!

Айтал сообщила во всеуслышание, что я ищу места, где мог бы поселиться, а её сестрички — что я очень сильный и хорошо таскаю нарты. После этого маменька обменялась с дочкой понимающим взглядом.

Постелили мне на узком одноместном топчане на мужской половине.

* * *

Утром матушка увела дочек на огород. Перспектива стоять каком кверху меня не вдохновила, поэтому я за ними не увязался. Отец и дед сортировали привезённые полосы и распихивали их какую куда. А бабушка хлопотала по кухонной части. Я же, рассудив, что после наступления холодов буду припахан на заготовке и доставке дров, решил, пока ознакомиться с окрестностями.

С собой прихватил лопату и молоток — геолог я, или где? Если, скажем, отыщу локальный выход гематита или магнетита, то можно будет в сыродутном горне наплавить криц и за зиму выколотить из них шлак. Всё равно в морозы гулять на свежем воздухе подолгу не захочется — а тут, хорошая разминка, да и потом летом не придётся волочь такую тяжесть за тысячи километров. Лучше рису привезти побольше. Хотя, он ведь и на Алдане дорог неимоверно — не культивируют его там. Тоже привозной за тридевять земель.

Руды я не наше, зато набрёл на солонец — место, где, видимо, когда-то было бессточное озерцо. Называют Якутию краем тысяч озер. В моё время только в бассейне Яны их насчитали около сорока тысяч. Они у нас на любой вкус. Большинство в половодье сообщаются друг с другом и рыбы спокойно перебираются из водоёма в водоём. Но встречаются и такие, что, собрав в себя талую воду, потом пересыхают. И так — тысячелетиями. Вот на их дне и встречаются места, куда сходятся жвачные, чтобы полизать землю и восполнить недостаток минералов в своих организмах.

Соль тут грязная, смешанная с землёй, но она растворяется в воде, которую потом можно отстоять, профильтровать и выпарить. Поэтому хорошенько побегал вокруг и нашел родник — источник главного компонента будущего техпроцесса. Прикинул, чего и сколько мне потребуется для того, чтобы наладить работу и понял, что не так уж это сложно.

* * *

Про солонец рассказал в юрте за ужином. Да, соль нужна, и горшки нужных мне размеров в хозяйстве найдутся. И помогут, чем нужно. Однако — сначала рыбалка. Целая свора щенков-подростков месяцев четырёх от роду желает полноценно питаться. Охотиться или даже просто бегать по окрестностям им не позволяется. Этих псов нарочно воспитывают таким образом, чтобы подавить охотничьи инстинкты. Вернее, приглушить — совсем это невозможно. Заставляют держаться группой и послушно следовать за хозяином, не отвлекаясь на посторонние раздражители.

Потому так ценятся подготовленные Айтал упряжки, что не отвлекаются на дичь, не уносят нарты, если каюр оплошал и выпал на крутом повороте. Не полудикие звери, а послушные и внимательные трудяги. Их даже можно заставить прекратить есть соответствующей короткой командой. Естественно, сами они пропитание себе не добывают, а получают корм из рук хозяина. Такой вот обмен получается — покорность в ответ на заботу.

В моё время сибирские породы собак ценились именно за универсальность: мол и на охоту они хороши, и грузы возить, и сторожить хозяйский сон. Да ещё и кормятся сами. А вот тут — совсем другой подход. Так что, действительно, надо рыбу ловить.

* * *

Сетка оказалась вовсе не из синтетики а из конского волоса. Вернее из него были сплетены толстые нити, а уже из них собственно невод. В качестве груза использовались камни, а поплавками служили свитки бересты. По моим меркам не слишком большая снасть — метров двадцать. Управлялись с нею мужчины. Завезли на лодке, огородив небольшое пространство, да и вытянули на берег. Ту рыбу, что в двадцать первом веке считают сорною — сложили в одни корзины, а ту, что людям на пропитание — в другую. Потом ещё завоз, и ещё и так раз за разом. Дочки притащили нарты и стали отвозить улов домой — раза три возвращались. К вечеру, когда мужчины вернулись, на шнурах около юрты болталась для просушки прорва будущей юколы, обдуваемой лёгким ветерком.

Ужинали в этот день жареной рыбой — такой уж нынче день. С удивлением отметил, что рыбачьего азарта я так и не испытал — просто работал. Довольно тяжело, но весьма производительно. Приметил, что часть улова спустили в погреб — небольшой сруб прикрывал лаз вниз в яму, прорытую в вечную мерзлоту. Ну да, холодильники в местную торговую сеть не завозят. Просят потерпеть лет триста пятьдесят, пока наладят их производство.

Ко всему люди привыкают, ко всему приспосабливаются. Только не дело это, грузы на себе таскать. Непорядок. Поговорили об этом и выяснилось, что юрты якутские тут лишь этим летом поставили — как раз к зиме пригонят и лошадок и коров. То есть новые жители только-только обживаются. Раньше это семейство вообще одно тут жило. Одни эвенки приезжали к кузнецу. А теперь и якуты устраиваются. Всё происходит так, как и поминали историки — идёт расселение моего народа с продвижением на восток. Хотя, река Оленёк ведь к западу от устья Лены, а открыли её русские всего лет пять назад. После чего в ту сторону потянулись охотники из стойбищ, а там и семьи стали переезжать. Хотя плотность населения в тех краях до сих пор очень низкая.