Зато эти детекторы неожиданно стали очень полезными в наземных операциях. Пока это конечно был не полноценный прибор ИК-видения. Квадрат из девяти детекторов с узконаправленными прицелами выдавал напряжение в зависимости от теплоты того места, куда был направлен. Это напряжение измерялось вольтметром и так можно было узнать — насколько то место теплее, чем соседние. Морока была ужасная, но спецназеры просили их все чаще. А когда какой-то умник придумал звуковую сигнализацию — народ был готов к бунту, лишь бы заполучить прибор. Высота тона звукового генератора управлялась напряжением с индикатора — и, проведя визиром по местности, оператор по повышению и понижению тона мог указать, где находятся источники тепла. Потом другой умник предположил, что для такого использования достаточно и одного детектора вместо девяти — поток приборов, поставляемых в войска, тут же возрос почти на порядок — в неделю клепали почти двести штук, на время даже приостановили производство радиостанций. Жаль только не успели к зиме — прибор эффективно различал источники тепла при разности с окружающей средой не менее тридцати градусов. То есть еще три-четыре недели, оставшиеся до середины апреля — и прибор станет менее полезен — если недавно стрелявший ствол орудия или проехавший танк он еще различит, то живую силу — уже нет.

Но и оставшееся время мы использовали с максимальной пользой. Самолетами каждую неделю находилось пять-семь немецких складов, после чего в рейд уходила сначала РДГ для доразведки и отсечения подмоги, за ней — группа захвата в соответствии с обнаруженной охраной и за ней следом тянулась транспортная колонна для вывоза хабара — на автомобилях или вездеходах — в зависимости от проходимости местности и наличия в округе немцев. Эти склады позволили нам дотянуть до мая — продуктов отчаянно не хватало на слишком возросшее население — к апрелю наша численность перевалила за пять миллионов — небольшая европейская страна, причем настроенная довольно агрессивно.

Используя новую технологию, РДГ выискивали в лесах на временно оккупированной фашистами и уже освобожденной нами территории вражеские группы, засады, ДОТы. С помощью этой же технологии в конце марта мы за две недели вскрыли и затем за три дня боев взломали оборону Орши — немцам было не до нее, точнее они откровенно прохлопали наш бросок или понадеялись на хорошо спланированную оборону. Тут они были правы — если бы не новые приборы, мы ее взяли бы с очень большими потерями и были бы тут же отброшены назад, а скорее всего просто разгромлены — тяжелой техники после этого у нас бы не оставалось. А так — до Смоленска от Орши оставалось более ста километров и хотя дорога на него нами не перерезалась, но создалась нешуточная угроза их коммуникациям. Орша конечно располагалась уже в более-менее проходимой местности, поэтому была менее удобна для обороны. Зато для наступления она подходила как нельзя лучше — от нее шли прямые пути к Витебску и Смоленску — и расстояния небольшие — около ста километров до каждого. Орша стала нашей стартовой точкой для следующего рывка.

Но немцы думали так же. Более того — они занервничали гораздо сильнее чем мы предполагали — под угрозой оказался становой хребет снабжения их центральной группировки, и это накануне новых боев на Восточном фронте. Тем более что мы рейдовыми группами практически прекратили движение по нему — разрушением дорожного полотна, мостов, ограблениями и разрушением составов. Такого немцы конечно терпеть не собирались.

К первой неделе апреля они подтянули две танковые дивизии — более пятисот танков, мотопехотную и две обычных пехотных дивизии, два гаубичных полка и почти тысячу самолетов — истребителей, пикирующих и обычных бомбардировщиков. Так на нас еще не наседали. Бои шли три недели.

Все началось на дальних подступах — как обычно, наши рейдовые бронетанковые группы и легкопехотные ДРГ на вездеходах устраивали засады на колонны, производили кратковременные минометные обстрелы с дальних дистанций, а сверху еще и штурмовики поливали фрицев огнем. Потери немцев были страшными, а свою главную ударную силу — бомбардировщики и гаубицы — они пока применять не могли — цели были многочисленными, но малоразмерными и высокоманевренными — пока поднимешь бомберы, пока они прилетят — кого бомбить уже и след простыл. С артиллерией то же самое — пока найдешь подходящую площадку, пока развернешься, сделаешь привязку к местности ... и все — можно сворачиваться — 'цели' уже усвистали бог знает куда.

Так что мы устроили им бойню на дорогах, но зато они просто задавили нас в воздухе — на одного нашего истребителя приходилось три немецких. Все наши двести истребителей истаяли буквально за пять дней — оставшиеся двадцать мы припрятали на самый черный день. Небо расчистилось для их пикировщиков, и они открыли охоту на наши ударные колонны. Немцы теряли в каждой атаке по два-три самолета, но разменивали их как минимум на одну зенитку и два-три автомобиля или вездехода, а иногда их добычей становился и танк. Маневренность групп стала падать. Оставлять группы в том же количестве становилось опасно — плотность противовоздушного прикрытия снизилась ниже той отметки, когда налет всего лишь десятка самолетов мог привести к печальным последствиям. Поэтому мы начали сливать группы и выводить на стационарные позиции лишнюю технику, для которой не хватало зенитного прикрытия.

Скорость продвижения немцев увеличилась, но не намного. Они выработали новую тактику сильных фланговых охранений, которые продвигались параллельно основному маршруту колонн — по параллельным дорогам, а по лесу еще пускали и дозорные группы, целью которых было обнаружить наши засады и сообщить координаты летчикам и танкистам. Вместе с тем, численность этих групп уже не позволяла нам быстро их уничтожить — обнаружив нас, они вцеплялись как клещи и старались уже не отлипать от нас чего бы это им не стоило.

В ответ мы стали оборудовать одноразовые мини-аэродромы для штурмовиков. Обнаружив дозор немцев, ДРГ запрашивала обработку квадрата, и с ближайшего аэродромчика вылетало звено, буквально пять минут прорабатывало местность разрывными малокалиберными снарядами и 20-килограммовыми кассетными осколочными бомбами и тут же пряталось на тот же или другой аэродром от истребителей противника. Сразу после ухода штурмовиков мы зачищали местность от остатков немцев. Это позволяло бороться с их дозорами, но нападения на колонны все-равно были очень редкими — потеряв связь с дозором, немцы останавливались и просто подтягивали следующее охранение и танки. Потом они стали поступать еще 'проще' — протаскивали гаубичные батареи вперед под сильным пехотным и воздушным прикрытием, разворачивали их и таким образом получали маневренное огневое прикрытие в радиусе десяти километров. Пять батарей — и сто километров дороги могут получить быструю огневую поддержку. Нам пришлось вертеться буквально ужом — все-таки между обнаружением и передачей координат, изменением наводки и первыми выстрелами проходит где-то пять минут. За эти-то пять минут наши ДРГ и пытались нанести максимальный урон и быстренько свинтить — ведь главное, чтобы стрельба не была корректируемой, а стрелять по квадратам в надежде угадать точное местоположение убежавших 'партизан' ... ну, флаг им в руки и вагоны снарядов в довесок — ведь в лесу много деревьев, которые значительно снижают радиус действия снарядов

В такой войне наши потери были невелики — в день мы теряли один, максимум два штурмовика, до десятка солдат убитыми и полусотни раненными, из них почти все — с легкими ранениями. Такие малые потери пехоты в лесных боях объяснялись тем, что, во-первых, мы действовали довольно большими подразделениями с плотным автоматическим огнем, которым практически выкашивали все подозрительные места, обрабатывали их гранатами и только потом, под прикрытием фланкирующего огня, зачищали очередную ложбинку или холм — большое количество стволов позволяло делать все тщательно, без спешки и излишнего риска. Во-вторых, в лесу немцы старались использовать свои маломощные пистолеты-пулеметы, чью пулю наши бронежилеты эффективно держали на расстояниях вплоть до двадцати метров. Пулеметы были опасны и на ста метрах, но при малейшем их проявлении мы их старались загасить всеми доступными средствами. В обнаружении засад нам также помогали ИК-приборы. Несколько раз наши группы пытались после разгрома немецкой охраны колонн броском разбить передовые порядки немецких колонн, но те не только останавливались после потери связи со своими охранниками, но и разворачивали порядки противотанковой обороны, так что, потеряв в таких контратаках пять танков, мы их прекратили и ограничились минометными обстрелами — менее эффективно, но все-равно какие-то потери им наносили.

Как бы то ни было, эти сто километров немцы шли более двух недель и вышли к нашим оборонным рубежам довольно потрепанными, но еще боеспособными. Вскрыв пробными атаками нашу систему обороны первой линии, они подтянули крупнокалиберную артиллерию и начали утюжить наши укрепления 15-сантиметровыми снарядами, бомбами с горизонтальных и пикирующих бомбардировщиков. Первая линия была выстроена нами наспех — мы не собирались крепко за нее держаться, поэтому после первых же атак отвели войска, оставив по десятку человек на километр для имитации обороны, так что удар пришелся в пустоту. Цель первой линии и была в том, чтобы немцы развернули позиции крупнокалиберной артиллерии, что у них еще оставалась после наших налетов на колонны — у нас был для них сюрприз. Свой крупный калибр мы также успели подтянуть и теперь они эффективно подавляли немецкую артиллерию с помощью высотных разведчиков на основе планеров ДОСААФ. Сделав с одной позиции по паре пристрелочных выстрелов и пять залпов на подавление, наши батареи сворачивались буквально за пять минут и как правило успевали уходить до воздушного налета на их позиции — в лесах мы проложили много узких дорожек для перемещения гаубичной артиллерии между запасными позициями — вездеходы таскали тяжелые орудия не то чтобы как пушинки, но довольно легко.

Но у нас был еще один козырь — высотные ударные разведчики. Их сделали целиком из стеклопластика. Они представляли собой увеличенный в полтора раза планер, могли подниматься на 15 километров и нести до тонны управляемых бомб. Именно эти 100-килограммовые бомбы и были главной ударной силой против немецкой артиллерии — если контрбатарейная борьба прежде всего подавляла немецкие батареи — косила расчеты осколками, иногда выводила из строя и орудие — то управляемые бомбы можно было положить очень близко к орудию, и после такого попадания они уже не могли стрелять в принципе и как правило годились только на переплавку — крупные высокоскоростные осколки рвали казенники, стволы, затворы, ударная волна корежила всю конструкцию орудия, превращая его в скульптуру импрессиониста. Как правило, после обнаружения немецкой батареи ударный разведчик за пять минут спускался со своих 12 километров до семи-восьми, сбрасывал три бомбы и тут же начинал подниматься вверх. Наводчики через двадцатикратные обзорные телескопы и спаренные с ними пятидесятикратные телескопы точной наводки вели каждый свою бомбу по радиоканалу — каждая пара 'пульт управления — бомба' настраивалась на свой канал. Эти же телескопы использовались и для разведки.

За три дня, потеряв больше половины крупнокалиберной артиллерии и израсходовав почти все ее боеприпасы, немцы ворвались на наши позиции и никого в этом лунном пейзаже не застали, но тем не менее оставили на поле перед ними порядка пятидесяти танков — наши до сих пор молчавшие САУ-88 и -85 выползли из укрытий, расположенных в полукилометре за нашей первой линией, и где лобовым, где фланкирующим огнем в пять минут расстреляли немецкие танки сколько смогли — пока те не разобрались откуда их убивают и не прыснули с поля под защиту холмов и ложбин.

Широкие гусеницы на всей нашей технике позволили выйти из-под удара по лесам с подготовленными путями движения. Немцы сунулись следом, частью завязли, частью попали в засады и вернулись на шоссе.

Вторая линия обороны готовилась нами гораздо тщательнее. Туда были свезены тысячи кубометров бетона, десятки тонн железного прутка, и из этих материалов были построены десятки железобетонных дотов, которые могли выдержать попадание пятисоткилограммовой бомбы, около сотни каменно-бетонных ДОТов, способных выстоять против стокилограммовых бомб и 105-мм гаубиц, и две тысячи укрытий от осколков, пуль и легких бомб и снарядов для личного состава, зениток и техники. Все это было увязано в три узла, подготовленных к круговой обороне, с отсечными позициями между и за ними.

Третьей линией был сам город — укреплялись подвалы, расчищались сектора обстрела, рылись пути перемещения солдат.

Мы были готовы сражаться.

Целые две недели на строительстве работало более двухсот тысяч человек, пятьдесят экскаваторов, триста грузовиков, двенадцать ленточных землеройных машин, пять машин установки заграждений из колючей проволоки и три постановщика противопехотных мин — если немцы не подберутся к самым амбразурам — им нас не взять. Не все еще было доделано, работы продолжались еще и после первых атак, но главное мы успели — и выстроить систему огня, и запасти боеприпасы, еду, медицинские средства, оборудовать лазареты и хирургические отделения. Сжав зубы, мы с хищным прищуром смотрели на север.

Основой нашей обороны в поле был минометный огонь против пехоты и плотный фланкирующий огонь из средств ПТО — против танков. Ближние подступы, если найдутся такие безбашенные, что пройдут через насыщенный осколками воздух, были защищены плотным пулеметным огнем, также фланкирующим, как минимум по три ствола с разных направлений на каждую точку ближнего пространства. Ну и автоматчики в ходах сообщений — если кто-то сможет доползти к амбразурам.

По дальним подступам работала гаубичная артиллерия крупного и среднего калибра — снарядов оставалось уже немного, по сотне-полторы выстрелов на ствол, но и сами стволы были уже довольно сильно изношены, так что скорее всего после этого сражения у нас уже не будет крупнокалиберной артиллерии, и ее роль возьмут на себя пока немногочисленные высотные ударные разведчики и штурмовики У-2Ш.

Каждый опорный пункт был насыщен малокалиберной зенитной артиллерией — установленные в открытых сверху капонирах, они были надежно защищены от осколков — орудие можно было уничтожить только прямым попаданием, что не так-то просто. Каждому орудию был нарезан определенный сектор. Их подстраховывали минимум полсотни крупно— и более двух сотен мелкокалиберных пулеметов. Мало кто протиснется через такой стальной купол. И это все на территории размером три на три километра для каждого ОП — мы перекрыли ими все танкоопасные направления, ну а если кто и просочится между ними струйками пехоты — сами виноваты.

Все пространство вокруг каждого опорного пункта было размечено с точностью до двадцати метров — достаточно для поражения в этом пространстве всей живой силы а если удачно попасть — то и техники. Артиллеристы и минометчики после установки орудий почти две недели рассчитывали поправки для каждой точки, что в дальнейшем значительно ускорило маневр огнем — им было достаточно получить координаты точки и по таблице, рассчитанной для конкретной позиции конкретного орудия, они сразу выдавали установки для стрельбы. Воронки от пристрелочных выстрелов мы постарались максимально замаскировать, чтобы не насторожить немцев раньше времени.