Гном Тарнат (Золотой Талисман)

Охранник впился пальцами в плечо Лумоха и давай вертеть, языком цокать.

— Знатно отделали! Опять, поди, к чужому очагу угольки таскал?

— Пусти! Мне дяде слово важное сказать надо!

— Есть ему дело до твоих обидок. Сам дубина, соседского ума не вложить. Иди, умойся, да проспись сперва.

Вышибала развернул Лумоха и подтолкнул меж лопаток, к короткому штреку, что ведёт к спальным комнатам подгномьев. Но малец развернулся и боднул головой в живот. Охранник охнул и ухватил локтём за шею, зажал голову подмышкой.

— Пусти, говорю пусти, пожалеешь!!! — загундосил Лумох, в голосе нотки отчаяния. Охранник не даром бит жизнью, нюх на неприятности как чуйка болотной ведьмы, пустил.

— Сам дурак! — бросил Лумох и вбежал в таверну.

Флимин поморщился, глядя на разбитый в кровь рот племянничка. Не дал Флимину подгорный дух детишек завести, но оставил сироту-племянника, глуповатого, не сказать дурачину.

— Дядя, дядя! Тарната схватили! А эльфийка эта, поругана! Ой, что будет! — затараторил Лумох.

— Погоди, о чём речь?!

Флимин за шкирку увлёк племянника на задворки кухни, подальше от вездесущих ушей, но поздно. На шум в таверну успела ввалиться толпа забойных гномов, позади тянут шеи подгномья, откуда только взялись. Флимину бы радоваться посетителям, но не сейчас, застонал, мысленно, про себя. А Лумох зачастил, сияет от всеобщего внимания, как начищенный медный грош:

— Дык, эльфов видал, прошли гурьбой, а с ними Тарнат наш, весь связанный, и девка, эльфячего правителя дочка, растерзана точно зверем лесным!

Гном, что поперёк себя шире, на рукаве куртки вышит молоточек мастера — забойных дюжинный — побагровел лицом.

— Неужто, Тарнат по стопам брательника отправился? Эльфийку брюхатить, это надо же!

— Мал он ещё! — вставил плешивый дедок, голос скрипучий, ладонь прохаживается то по лысине, то по козлиной седой бороде. — Куда ему!

— Это тебе куда, дед! — гаркнул дюжинный, следом грянул хохот. Гномы расслабились и ищут взглядом служанку, заказать поесть да выпить.

Флимин лицом мрачный, и на улыбку не дрогнул. Поднял ладонь, что только что нервно комкала жирную ткань поварского фартука. Гномы притихли. Не то чтобы Флимина особо знали и уважали, в Чернорудье всего год как, но подгорное вежество велит гостю хозяина чтить и слушать.

— Дело плохо, — провозгласил Флимин, и тотчас, затыкая открытые рты, добавил: — Договор на носу, а здесь такое! Как между молотом и наковальней проскользнуть и пальцы не припечатать — крепко думать надо.

— Тебе ли, ездовому, про наковальни знать! Чего в таверне толкуем, чай, не совет старейшин! — проскрипел старец, а сам зыркает на Флимина недобро. — Кому власть дадена, пусть и решают!

— Верно! Слушайте Видли, он верно говорит! Айда на семнадцатый, бородачей будить! — послышались возгласы, пара гномов засобиралась, но не в глубинный путь, а сперва за столы, раз в таверну заглянули.

Лумох, что вертел разбитой своей физиономией, с одного да на другого, вдруг воскликнул:

— Они так и сказали! Мол, договор скоро, а безусого гнома никто не хватится!

Таверна разом утонула в тишине. Надо гномов знать, как крепко друг за дружку держатся. Под землёй иначе нельзя: тесно, от соседа беды не спрятать, делят на всех, и всем миром в беде помогают.

Забойных дел мастер взревел, жилы на шее чуть не лопаются, а борода от шеи торчком, как лезвие боевого топора.

— Гноме! Неужто бросим парня в беде? Подумаешь, эльфийка, ну подрал слегка. Небось, по ябедям нашим из верховых кто только не ходит!

— Эк ты хватил, ябедей и дочь лесного правителя сравнивать! — встрял вредный дед. — А Тарнату наука: братца его за эти дела прогнали. Хотя, он среди наших шустрил и на чужой пирожок рот не разевал.

Лумох услышал знакомое, прогудел гнусаво от забитого кровавой соплёй носа:

— Да-да, пирожок! Гномы, глядите, за такой малю-юсенький пирожок, а как отделали!

Народ зашумел, по лицам разливается краской гнев, а пудовые кулаки ищут кому в рожу дать, или схватить что покрепче и бить, бить по головам неблагодарных эльфов! Каждый вспомнил, полгода не прошло, как таскали, спины рвали под мешками с чёрным песком, особенным, только на нём встают живые шатры лесных эльфов. Перетаскали чуть не холм, да из самых дальних штреков, а они нате вам, сподличать удумали! Наловили мальца и пленником держат. Про эльфийку никто и не вспомнил.

— Не потерпим издевательства верховиков! Все за мной, Тарната вызволять! — проорал забойный мастер, в ответ дружный рёв дюжины глоток. Гномы споро засобирались, выплеснули из таверны по каморкам, снять с крюков дедовские секиры, подхватить молоты.

Флимин с широкой улыбкой проводил гномов вон, но обернулся с видом словно излюка горького съел, а тут Лумох: соплю утёр, в глазках воинственный блеск, в руке кухонный нож. Флимин поднял длань, и Лумох с затрещиной покатился влево, а нож отлетел вправо.

— Дурак! Делов заварил, а расхлёбывать кому? Мне!

— Но, дядя...

— Сиди тут! Нос покажешь, будут тебе пирожки, будет и каша — каменная! В забой отправишься, в тартарары запасный ход рубить! Так и знай.

Флимин зло сплюнул и поспешил безоружный к подъёмнику, пока эльфов на топоры не взяли.

В шатре правителя лесных эльфов просторно так, что даже неуютно. Изнутри ткань почти прозрачная, и кажется, что яростные взгляды толпы гномов пронзают стенки насквозь.

Флимин замер перед топчаном, тот сдвинут в центр шатра наспех, и на травяных матах пола четыре безобразных шрама. На топчане скрючило молодого гнома, тот словно пытается укусить себя в поясницу, скулит тонко, на губах пена, а вместо зрачков белки безумца. Краем глаза видно как в полукруг выстроились эльфы, лица мрачны, губы сжаты. Правитель впереди на шаг, да его дочка чинно на стульчике, ладошки на коленках, а спина прямая. Можно подумать, на занятиях по благонравию. Если б не завязанный накрепко рот и разорванная одёжка, что проглядывает из под с чужого плеча туники.

Пояс Флимина прост и крепок, как всё гномье, но сейчас толстая кожа рвётся под пальцами. Флимин с трудом отвёл взгляд от Тарната. Лучше на пол глядеть, или на мебель, на изящные ножки, пузатые и словно выдуты стеклодувом, но не стекло, а дерево. Поверхность отливает тёплой желтизной, так и хочется пройтись кончиками пальцев, ощутить шелковистую мягкость.

Молодой капитан стражи нервно теребит рукоять клинка, брови встретились над переносицей, а челюсти решительно сжаты. Рубанул ребром ладони по воздуху.

— Отдадим гномьего мерзавца, и уходим! Я, мой отряд, встанем в защиту!

Правитель поморщился.

— У тебя просто. Понять бы, что с ним, что она наделала?

— Она? Причём здесь она?

Капитан покосился на эльфийку, но та недвижна, а взгляд из под полуопущенных ресниц прикипел к топчану.

— Заклятие, которым вдарила в лесу. Смотри на гнома, видишь корчит? Ох, знакомая магия, и не сказать, радостная.

— Да-да! Если понять, если можно исцелить — всё разрешится, — с готовностью поддержал Флимин. — А гномов я успокою, уговорю, но только если Тарнат на своих двоих выйдет!

Натаэль вдруг ожила, проковыляла к ложу. Пальцы коснулись лба и щёк гнома, на глазах эльфийки бисерины слёз. Стянула повязку со рта и, кривя губы в плаче, проговорила еле слышно:

— Это проклятие горных эльфов.

Натаэль оглядела сородичей, но в ответ непонимание.

— Мама учила, прежде чем... Но я не знала, что так подействует! Что вообще сработает.

Флимин стряхнул оцепенение и заявил, вызывающе глядя на эльфийского правителя:

— Эти гномы, там, за стенкой шатра, такой тонкой, что аж прозрачная, готовы ворваться и рубить всё что движется! Ждут меня, но терпение вот-вот лопнет. Говорите толком, что с ним наделали!

Флимин бросил нарочито свирепый взгляд на эльфийку и снова на правителя — непроницаемый. Глава лесных эльфов поморщился, но ответил, цедя каждое слово:

— Горным что, сидят в своей верхотуре. Магия у них особенная, но грубая и бьёт порой без разбору на свой-чужой. Так, что всякому кто не эльф путь наверх заказан!

— Что значит — наверх?

— То и значит, чем выше подымешься, тем сильнее проклятие согнёт. Мне повезло, вдарило крепко, но её матери амулет защитил. Этому, — откликнулся правитель, кивает на Тарната, — досталось вдвойне.

Тарнат вновь застонал, на губах свежая кровь.

— Значит... его надо вниз? И сидеть под землёй вечно?

Флимин ошеломлённо повертел головой, замер, глаза вдруг прищурились, а на лбу складки. Глянул твёрдо, левое веко чуть подрагивает.

— Великий правитель! Слово не для всяких ушей молвить надо!

Старому эльфу лесть как беззубой старухе сухарь. Правитель поморщился, но наклонил голову на пол-ногтя, и по жесту все отступили. Кроме дочери, что застыла бледной тенью над Тарнатом.

От группки отделились двое эльфов, головы бриты как у друидов, а лицами словно братья. Левый отвёл Натаэль в сторону, держит осторожно под локоть. Проговорил, голос сродни пению арфы:

— Не печалься. Гному — гномье.

— Я... я предала. Он обречён жить под землёй безвылазно, понимаешь, безвылазно!

Кулачки забарабанили в грудь друида, второй друид подошёл и приобнял за плечи. На чистом, словно девичье, лице эльфа румянец, голос звонкий и подобен свирели.

— Ты не виновна! Наоборот, спасла от доброго удара саблей! Воспользовалась что есть, кто мог представить последствия?

Капитан в угла шатра скрипит зубами, пока друид лапает эльфийскую принцессу. Та не в себе, но хлюпать носом перестала, а поток слёз иссяк. Закивала мелко, первый друид изогнулся изящно, меж пальцев кружевной платок. Натаэль глянула на отца, тот тихо, почти не разжимая губ, беседует с гномом. Флимин, или как его там, Натаэль не понравился сразу. Наглый как человек, но хитрый и жадный как любой из гномов. Любой, кроме Тарнатика. Слёзы чуть было не хлынули вновь, но принцесса сдержала, а то у друида руки наготове.

— Во-он!!!

Возглас правителя подкинул на ноги кто сидел, капитан стражи кинулся к Флимину, на того указующий перст, сейчас обвинительный не пойми в чём.

— Вон из моего шатра, проходимец! Гнусный предатель! Вышвырнуть как паршивого гоблина!!!

И завертелось, Натаэль лишь ресницами хлопнула. Флимина мигом скрутили, полы шатра в стороны и тавернщик вылетел, едва успевая перебирать ногами, в руки осаждающих. Гномы взревели яростно и бросились в шатёр. Капитан, даром по эльфийским меркам молод, успел команду дать, оборона готова и вокруг правителя и Натаэль кольцо изогнутых клинков.

Подгорный мастер атакует в первом ряду. Могучий замах и лезвие пудовой секиры сверкнуло чернёной бронзой, обрушились на такого тонкого, соплёй перешибёшь, капитана эльфов. Тот сломался тростинкой, но успел прочертить кровавую полосу.

— Арг-хы!

Мастер глянул вниз, как внутренности покидают утробу, подхватил одной левой и бешено оскалился. Зубы жёлтые и в кровавой плёнке, в правой руке секира, сделал шаг, другой. Напротив мелкий для стражника эльфёнок, глаза на лоб, а сам не выдержал и задал стрекача. В прореху, топча уже мёртвого мастера, ринулся клин гномов, вооружены кто чем, но ярости не занимать. Впереди всех плешивый Видли, в кулаке рукоять длинной даги, лезвие ржавое и в тёмных пятнах. На пути взялся один из братьев-друидов, лицо перекошено, рот раскрыт в крике. Видли пырнул лезвием, метя в самую глотку, но друид отшатнулся и удар ушёл в пустоту. Не успел эльф обрадоваться, как Видли впечатал кулак в переносицу, безжалостно ломая тонкий хрящ. Гном подскочил к самому правителю и тотчас назад. Натаэль завизжала, забила ногами, когда Видли схватил свободной рукой за косу и споро потащил из шатра. Следом с кушетки шагнула бледная тень, на вид сама смерть.

— Ну-ка! Не балуй у меня! — гаркнул Видли на Натаэль, та яростно лягается и бьёт кулачками по руке, по спине гнома. Видли перехватил кинжал и приложил навершием по темечку. Натаэль обмякла, глаза за лоб, а с уголка рта нитка слюны. Видли крякнул от натуги, но взвалил эльфийку на плечо и, пошатываясь, скрылся за крайними шатрами. Там и бросил аккуратно на кучу мусора.

Оглянулся сторожко, из шатра правителя эльфов звон стали, хеканье и брань на двух языках. За стенками полыхнуло смарагдовым пламенем, нежным как свежая листва, но смертельным, судя по крикам. Из шатра выползли пара гномов, замерли в двух шагах от порога, но взамен рвутся новые, только из шахты.

— Куда мне, старому, говорите? Тарнату, значится, можно, а мне нельзя? Ну уж нет! Я вам всем покажу на что годен! — забормотал гномий дед, а пальцы торопливо развязывают. Портки скользнули пониже колен и Видли, сверкнув тощим задом, навалился на бесчувственную эльфийку.

Не успел толком пристроиться, как страшный удар под рёбра отправил в полёт. Видли кубарем врезался в ближний шатёр, и тот сложился поверх, замотав как младенца. Флимин хмыкнул довольно, на губах улыбка, проговорил, обращаясь к телу эльфийки:

— Осторожнее надо, прелестями сверкать! На такую сочную лань и мшелый камень набросится!

Флимин прикрыл плащиком и легко, как куклу, подхватил Натаэль. Для ног опытного ездового лишний груз не помеха, гном потопал ко входу в Чернорудье.

От ярмарки одно название: шатры эльфов сложились все до единого, лавки торговцев грабят под шумок. Коротко вспыхивают драки, довольные победители согнуты под ношей добытого, чтобы через пару шагов вновь доказывать право сильного. Ближе к воргову лесу лязг, кипит сталь, но вяло — эльфы организованно отступают, не сломлены беспорядочной атакой гномов, а те выдохлись. Всё как он, Флимин, задумал.

Флимин остановился, удивлённый присвист так и рвётся с губ. Каким-то чутьём безошибочно в сторону шахты ползёт гном. Замирает на миг, ладони хватаются за виски, точно проверить, цела ли голова, и упрямо извивается дальше.

— Не зря Тарната приметила. Ишь, упорный какой! Далеко, гм, пойдёт. Если доползёт, — пробормотал Флимин, но помочь и не подумал.

Спас старый Видли.

Удар под рёбра сломал старику пару, но прочистил мозги от кровавого угара. Охая, дед выбрался из-под шатра, в руках нежданный трофей — секира. По обуху сизой стали гномьи руны, древняя работа, откуда только у лесных эльфов! Попадись обидчик, жаль не разглядел подлеца, попадись кто угодно, Видли кинется и изрубит, скорее от стыда за себя недавнего, чем в ярости. Но ступня зацепилась за тело, что лежит навзничь шагах в двадцати от подъёмника.

— Что же ты, Тарнатушка, наделал, — горестно попенял Видли. Последние лучи пали пламенем на картину погрома. — Эх! Пошли домой.

Старик ухватил поперёк груди, и, странно, пусть тощий, но широкий в кости Тарнат дался куда легче невесомой эльфийки. Вместе шагнули в вагонетку подъёмника, под скрип канатов и визг колёс поползли вниз, чтобы век не видать проклятого солнца.

Наверху дело к ночи, и в таверне Флимина добро гномов. Вчерашние работяги после дневных кровавых дел топят совесть в стаканах, кружках и штофах. Одни гномы мрачны и сидят каждый сам по себе, иные шумят, хвастают кто трофеями, тычут пальцам в свежие раны и рядятся, кто вперёд в клине был, а кто на задках отсиделся.