Эра жаворонка

— Не шути так жестоко, — обиженно пропыхтел он. — На Тенере нет фауны, кроме Fungus-Vermis Ordinaria.

Вук кивком позвал его к проектору, запуская тридиграмму.

Дисплей заморгал и начал прокручивать запись. На экране чётко высветился совершенно непрозрачная полусфера, лучившаяся изнутри бледно-матовым светом. Изредка в кадр попадала то нога, то рука Вука, приплясывающего вокруг пузыря, но ничего более рассмотреть не удалось.

— Ты хочешь сказать, что этот шар — живой?

— Да нет же, — с досадой ответил Янко. — Внутри шара сидело животное. Что-то типа здоровой лягушки. Шар был прозрачный. Не знаю, почему в записи из-за него ничего не видно.

Тимофеев, профессионально прищурившись, промолвил, подпустив в голос мягких успокаивающих ноток:

— Хорошо, Вук. Это бывает. Не всё записывается, что мы видим. Мало ли, какие тут поля. Ты чай будешь?

— Чай? — спросил сбитый с толку пилот.

— Чай. Давно хочу чай с чабрецом заварить. Летом на Урале в отпуске были, травки насушили. Обожаю чабрец. А ты?

— Не знаю. Не пробовал.

— И отлично. Будет повод попробовать. Только ты в Центральном Управлении меня не выдавай, они траву не разрешают брать. Пыль, чужеродная ДНК и всё такое...

— А хомяк?

— Хомяк по инструкции должен сидеть в герметичном боксе. Но нам ведь уже всё равно, раз уж тут и Хиппи, и Шпулька.

Он двинул в камбуз заваривать чай, а Вук горько усмехнулся. Сергей не поверил ему. Более того — решил, что из-за нервного напряжения крыша поехала. Наверняка, сейчас в свой травяной чай подмешивает какое-нибудь снадобье. Что ж. На это у Вука найдётся ответный ход. Завтра он вернётся к маячку, отыщет жабу и устроит сеанс прямого эфира. А послезавтра Тимофеев сам полетит к жабе. Исследует её, опишет, сделает снимки, а по возвращению на Землю выступит с сенсационным докладом. И жабу назовут его именем. Bufo Tener Timothy. Вук подхватил Хиппи на руки и пошёл пить чабрец.

— Давай ещё раз, — попросил его Сергей, когда они выпили по чашке пахучего напитка, отдающего ароматами нагретых солнечных полей. Запах Вуку понравился. Напоминает лето, полдень, лень и бездонную голубизну неба. — Про выравнивающий коэффициент.

— Давай, — согласился Янко, подливая следующую чашку. — Глянем снова на уравнение. В принципе, оно простое. Описывает суперпозицию всех потенциальных состояний частицы по всем её координатам. И первая мысль, которая приходит в голову — а что считать координатой? Исходя из фундаментальных свойств пространства, время — тоже его координата.

— Я считал координатой численную меру степени свободы, — возразил Тимофеев. — А время — не свободно. Оно однонаправленно. Измерить мы его можем, но постфактум, причём измерение заключается только в констатации пространственных изменений. Дескать, минуту назад, моё тело было на сто метров дальше от дома или от чего ещё там...

— А если представить, что однонаправленным его делают лишь наши органы чувств? Что нам специально природой предусмотрено ограничение видимости во времени.

— Зачем?

— Ну... Ну, например, чтобы мы целеустремлённо перепахивали пространственные измерения в поисках прокорма, и не залипали в прошедшем времени. А то, представь — десять лет назад тут паслось стадо мамонтов. Я вместо освоения новых территорий раз за разом начну обращаться к этому моменту, бесконечно добывая одного и того же мамонта. Эволюцию можно было бы считать завершённой.

— Нет. За одним и тем же мамонтом охотился бы ты, десятилетней давности. А ты, текущий, шёл бы за стадом буйволов.

— Так и я об этом! Человек — та же суперпозиция всех его возможных состояний во времени. Это как с апельсином. Предположим, кто-то может видеть предметы не более пяти миллиметров толщиной. Ему нарезают апельсин на слои и говорят: "Это апельсин". Он разглядывает один слой и съедает. Затем второй слой, и съедает. И он не осознает, что апельсин — не набор слоёв, а целый шар.

— Мы как-то уклонились от уравнения и Хиппи.

— Сейчас. Минуту терпения. К чему это я о времени говорю? А вот к чему. Второй, и, собственно, главный вопрос был — а что за пришлёпка в этом уравнении? Что за коэффициент? До меня не сразу дошло, что есть ещё одно, забываемое в обычной жизни свойство частицы.

— Что за свойство?

— Эффект наблюдателя. Характеристики частицы существуют, покуда существует наблюдатель за ними. Применительно к макромиру звучит форменной чушью, но на квантовом уровне — и скорость, и траектории, и вращение проявляются лишь в присутствии наблюдателя.

— Ну, да. Я читал.

— Ага! Я и подумал — а не относится ли выравнивающий коэффициент к наблюдателю? По принципу суперпозиции электрон находится одновременно во всех возможных состояниях одновременно, а наблюдатель регистрирует его среднее состояние и объявляет, что именно в среднем состоянии он находится. Но тот же самый наблюдатель влияет на перечень возможных состояний — вот где парадокс! Перед разборкой "Симурга" я выступил в роли наблюдателя. Ты уж прости, дружище, но я мысленно подключился к ДНК-матрице и стал думать о детстве и о собаке. Хиппи бегал перед моими глазами точно живой...

— А крыса?! Она откуда взялась?

— Издержки эксперимента, — вздохнул Вук. — На эту крысу я таращился в момент разборки. У тебя же снимок висит прямо напротив моих глаз. Дочка твоя крысу держит... Короче, не знаю, почему крыса тоже втёрлась. Наверное, визуальный образ был слишком силён.

— Мать моя биология... — ошарашенно протянул Тимофеев. — Ничего ж себе...Взял, подумал, и на тебе!

— Не взял, подумал, а указал матрице конкретные временные координаты конкретного пространственного объекта, тем самым расширив перечень возможных состояний содержимого корабля.

— Это что же — каждый человек может так вклиниться в информационную матрицу? Напридумывать себе всякого и тут же получить?

— Не всякого, а только то, что было, есть или будет. Если ты не имел брильянт в миллион карат, то взяться ему будет неоткуда.

Сергей покачал головой:

— Хорошо, хоть глупости не воображал. Думал бы о барышне своей в неглиже, то-то крику было бы... А кстати — крыса, ну или барышня, — они бы пропали из своих мест?

— Да нет же! — занервничал Вук. — Я ж говорю — по принципу суперпозиции они были бы во всех возможных местах. И там, и тут.

Тимофеев упрямо нахмурился, но спорить не стал. А Вук не стал мучить его лишними объяснениями. В конце концов, конфликтовать на чужой планете — дело гиблое. Мало ли что случится завтра.

Наутро Янко выдвинулся на прежнее место, настроив навигатор на маячок. Дело было не в жабе. Обнаруженное животное, конечно, являлось приятным бонусом, который, скорее всего, щедро оплатится дирекцией Концессии по освоению дальнего космоса, но в большей степени Вук интересовали залежи металлов платиновой группы, которые по косвенным признакам могли находиться вблизи от пещеры со светящимся созданием. Вук планировал за сегодняшнюю смену завершить изыскания, чтобы оставшиеся дни посвятить обустройству новой базы.

У входа в пещеру Янко включил запись, надеясь, что лягуха не сразу испугается и скроется за защитным пузырём. Он положил себе срок в полчаса, чтобы дождаться животное, и если оно не покажется, с чистой совестью заняться геологией. Он потёр лоб — под черепной коробкой что-то давило и царапало. Списав неприятные ощущения на увеличенную силу тяжести, Вук вошёл в грот.

Жаба обнаружилась сразу. Дохлая. Она лежала на боку, вытянув окостенелые конечности. Вук пошевелил её — она даже не дёрнулась. Животное сдулось и не пульсировало. Кристалл, который Янко заметил вчера, чуть переместился. Следуя инструкции, Янко упаковал его в непроницаемый для радиоизлучения бокс.

— Серёга, — позвал Вук напарника. — Оно мёртвое. Что мне с ним делать? Взять с собой?

— Не-не-не! — заволновался голос в наушниках. — Ни в коем случае. Где гарантия, что это не сон? Пусть полежит до завтра, а там подумаем. Ты записываешь картинку?

— Разумеется. Почему ты спрашиваешь? Тебе не видна моя трансляция?

— Нет. Помехи, наверное.

— Ладно, на базе посмотришь.

Вук отключился и охнул. Голову словно разорвало. Мозг закипел, превратившись в комок обнажённых воспалённых нервов. Острая боль дятлом принялась долбиться внутри черепа, ослепляя и оглушая. Янко, скрючившись, выполз из пещеры и почувствовал себя чуть лучше. Начал возиться с зондами и геожучками, боль притупилась, но не исчезла. Задерживаться после смены он не стал — просто-напросто не смог. Ошалелый от птичьей долбёжки, он забрался в челнок и весь путь молча тёр виски, не глядя по обыкновению на проплывающие пейзажи и на мелькнувший за хребтом диск соседней планеты-гиганта. В челноке, продираясь сквозь боль, Янко решил, что ни за что не признается Тимофееву в своей неожиданной болезни. Тот, чего доброго, вспомнит об инструкции и потребует свернуть экспедицию.

Тимофеев, в неимоверном волнении прокручивая запись со скафандра Янко, не заметил, как Вук повалился в капсулу и уснул. Ни жабы, ни пещеры Сергей в записи не нашёл. Прокрутил ещё раз и хмыкнул. То ли у Янко галлюцинации, то ли камера испортилась.

— Вучо, — спросил вдруг Сергей, отрываясь от монитора, — а как тебе удалось подключиться к ДНК-матрице? Я всё думаю-думаю и не понимаю.

— Сам не знаю, — промычал первый пилот, выныривая из мутной дрёмы. — Представил, что я связан с ней и всё.

— И всё? Странно это, — сказал Тимофеев. Но Вук его уже не слышал.

К оглавлению

Глава 4. Боль и алкоголь

Вука разбудила отчаянная тряска.

— Вучо! Вучо, проснись! Смотри скорее! — Сергей, откинув крышку вуковой капсулы, теребил первого пилота за плечо.

Янко, подпрыгнув на месте, с готовностью нацепил на себя шлем, протягиваемый Сергеем. На дополнительном экране, предназначенном для связи с напарником, транслировалась тридиграмма: пещера, дохлая жаба, руки Вука. Сергей жадно стащил с Янко шлем и водрузил себе на голову.

— Красава! — простонал он. — Шикарная красава! И впрямь на жабу похожа... Вучо, я что бужу-то... Как так может быть — вчерашняя передача сегодня вдруг стала транслироваться? Ты на отсрочку не ставил?

— Нет никакой отсрочки, — недоумённо ответил Вук. — Ты же знаешь.

— После твоего Хиппи я уже ни в чём не уверен. Может, это запись?

Янко помотал головой:

— Нет. Сам шлем записывает только последние пять минут. А я чуть не полчаса плясал вокруг этой твари. Запись целиком — на сервере. Ты проверял её?

— Сейчас проверю.

Тимофеев вывел на большой объёмный экран анонсы всех сеансов передачи.

— Ерунда какая-то, — пробормотал биолог. — Время записи твоей передачи — семь тридцать две. Она только что записана!

— Может, здесь в атмосфере есть что-либо наподобие депо? — предположил Вук. — Типа ловушки сигнала. В нём скапливаются все виды излучений, пока их уровень не достигнет критического. А потом всё, что накопилось, изливается.

— Сомнительная мысль, — произнёс Сергей, скрещивая на груди руки. Из-за изрядно накаченных бицепсов и грудных мышц, простое действие — скрещивание рук — давалось ему с трудом.

— Тогда не знаю. Что у нас на завтрак?

— Рекомендованы вкусы номер 56 и 197.

Овсянка и апельсин.

— А яичницы с ветчиной нет? — скривился Вук. Овсянку он не слишком уважал: вроде поел, а вроде и нет. Через час опять есть хочется.

— Есть, если они пойдут в придачу к овсянке.

— Ладно, — сварливо проскрипел первый пилот. — Кто мы такие, чтобы спорить?

Однако после трёх ложек каши его вырвало. Второй пилот, просканировав внутренние органы и сделав экспресс-анализ крови, развёл руками:

— Здоров, как бык. Похоже, чистая психосоматика.

Он разрешил напарнику перейти сразу к яичнице, но Вук отказался от еды. Его вдруг начало мутить.

— По пути перекушу, — молвил он и двинулся выгуливать Хиппи по шлюзу.

От вида беззаботно прыгающего щенка у него защемило сердце. Пёсик прыгал через корпус телескопического щупа, заливисто лая и выражая всем своим существом вселенское счастье. Как в детстве. Жаль, что нельзя с ним выйти наружу, прогуляться, побросать палочку...

За хребет Курта Гёделя ни одна из предшествующих экспедиций не заходила. Территории за ним долгое время считались бесперспективными: воды внутреннего моря хребтом имели повышенный радиоактивный фон, а модель тенерийской коры, построенная на основании аэросъёмки рельефа, не предполагала выхода пород с ценными ископаемыми. Но главное — непригодный для жизни климат. До минус девяноста ночью и минус сорока днём. Эдакий филиал земной Антарктиды. Однако, модель — это одно, а реальная обстановка — совсем другое. Вук напряжённо вглядывался в наступающую на горизонте гряду и гадал — что же может ожидать его за тёмными вершинами гор. Челнок тихо скользил над поверхностью, пока ещё по маячкам, в сторону неизведанных земель.

Последний маячок был около дохлой жабы. Сергей Тимофеев, согласно договорённости, должен был добраться до неё на вездеходе во второй половине земных суток, чтобы заняться обследованием твари и, возможно, изъятием её из жизненной среды. То бишь, ловлей и помещением в клетку, если та живая, либо консервацией, если та мёртвая. Самому Янко делать у жабы было нечего, но, повинуясь неподотчётному влечению, а точнее — любопытству, — он посадил шаттл у скалы и направился в гости к старой знакомой — странной окольцованной твари с десятком глаз и растопыренными коленками. Вук влетел пещеру, унимая одышку от бега будто бы со штангой на плечах, вскинул в шутливом приветствии руку, здороваясь с лягухой, пусть даже и дохлой.

— Сергей, — вызвал он коллегу секунду спустя. — Кажется, тебе тут делать нечего. Животное пропало.

— Совсем? — печально отозвался Тимофеев.

— Совсем. Только круг от пузыря остался. И отпечаток на песке. Знаешь, судя по следам — оно испарилось.

— Забавно, забавно..., — с той же грустью проговорил Сергей. — Может, в здешней атмосфере белки умерших существ распадаются и улетучиваются в виде чистых составляющих? Азот налево, углерод направо... Это было бы очень забавно, потому что охота была бы почти невозможной, добычу пришлось бы есть быстро...

— Серёга, — оборвал рассуждения Вук. — Я полетел дальше, а ты сам решай, надо тебе сюда или нет. Сообщишь потом, что надумал.

— Я сразу сообщу. Я не поеду. У меня тут новый вид грибов обнаружился. Панцирных. Такая, знаешь прелесть... Ты, кстати, как себя чувствуешь?

— Нормально. Я даже овсянку твою осилил. Чувствую, как силы так и прут из меня.

— Ладно, балабол, я рад. Иди, трать свои силы.

Он отключился. Вук с неожиданной горечью подумал, что Сергей рад не по порыву души, а по должностным обязанностям, ибо в случае тяжёлой болезни одного из членов экспедиции полагалось срочно свернуть изыскания и вернуться на Землю. Соответственно с потерей трёх четвертей гонорара. С очень большой материальной потерей.

Первый пилот склонился над кругом посередине пещеры. След от пузыря, укрывавшего жабу, представлял собой чуть спёкшуюся корочку. Вук потрогал запечённый песок, пошевелив пальцами, тот рассыпался, разорвав круг. Поднявшись с колен, Вук на мгновенье ослеп: резкая боль пронзила голову от темени до подбородка. Наверное, слишком быстро встал. Вук подождал, пока утихнет буря в черепе, зафиксировал на камеру следы от силового шара, а затем продолжил путь к хребту Курта Гёделя.