Продолжение 11

Ответ приходит быстро:

"Дождаться смены, прибыть со всем личным составом в Ясиневичи. Командиру — ко мне на доклад".

Расположившись на отведенном нам хуторе близ тех самых Ясиневич и даже накормив бойцов горяченьким с помощью поджидавших нас кухонь, отправляюсь на доклад к генералу. Начальство нахожу в одном из домов, куда протянута паутина телефонных проводов и постоянно царит какое-то нездоровое оживление. Все куда-то спешат, куда-то бегут, ординарцы скачут, как на пожар, в общем, — нормальная штабная жизнь. Натыкаюсь взглядом на генеральского денщика Прохора, который, считая меня знакомой и более-менее достойной личностью, кивает головой в сторону двери, делая при этом страшные глаза. Что-то мне это не нравится! Прохожу мимо телефонистов на генеральскую половину, докладываю по всей форме, мол, штабс-капитан Гуров прибыл и все такое...

Келлер смотрит на меня взглядом Змея Горыныча перед огнеметным залпом. Затем отпускает всех своих оперативников на пять минут. Блин, кажется, сейчас огребу хорошую скипидарную клизму, вот только знать бы еще — за что! Наконец-то мы остаемся одни, и звучит суровый генеральский вопрос:

— Объяснитесь, штабс-капитан! Почему нарушили приказ?

— Виноват, Ваше превосходительство, какой приказ я нарушил?

— Вы должны были перерезать узкоколейку Кобыльники-Лынтупы и дождаться подкреплений.

— Я этот приказ выполнил! И дорогу перерезал, и казаков дождался! После чего счел необходимым проявить инициативу и захватить штаб германского корпуса, который нам противостоял. Тем более, что оставил в качестве огневой поддержки половину пулеметов с расчетами.

— Вот только Ваши пулеметы и помогли казакам отбиться! — Генерал объясняет причину своей немилости. — Через полтора часа после Вашего ухода, Денис Анатольевич, на станцию напали германцы!.. Слава Богу, что без артиллерии, а то бы и пулеметы не помогли. А так и пехоту положили прямо у поезда, и кавалерии на дали развернуться. А там и казаки с фланга ударили. Кстати, как старшего над пулеметчиками зовут?

— Андрейка-Зингер... Виноват, урядник Шепелев.

— Напишите представление на него, по словам есаула грамотно командовал... И впредь, Денис Анатольевич, хотя бы ставьте начальство в известность о своих планах. Война с точки зрения командира роты, или батальона, и с точки зрения командующего корпусом — разные вещи. Я сейчас уподобляюсь повару, у которого на плите десяток кастрюль и сковородок. И я должен быть уверен, что мои подчиненные находятся там, куда я их поставил, а не занимаются опасной самодеятельностью!

— Извините, Федор Артурович, об этом не подумал.

— Не подумал... Тоже мне, Суворов нашелся... Я на камушке сижу, на Очаков я гляжу... — Ворчливо передразнивает Келлер с интонациями ефрейтора Александрова, и продолжает уже вполне мирно. — Вот когда будете думать, тогда и вырастете до генерала, а пока ходите штабс-капитаном. Ладно, оставим это... Собирайте свой батальон, им — сутки на отдых, а Вы оставляете кого-нибудь командовать вместо себя, берете десяток человек и убываете в Минск.

— За что такая немилость, Федор Артурович? Только начали воевать!..

— Вы, Денис Анатольевич, генерала пленили, вот и возитесь. А, если серьезно, со мной связался капитан Бойко и просил отправить Вас на базу. Туда прибыл небезызвестный Вам ротмистр Воронцов с группой "прикомандированных" офицеров и привез какую-то важную конфиденциальную информацию. Что же касается желания повоевать... Наступление заканчивается. — Келлер зло и язвительно усмехается. — Пока генералы Рагоза и Эверт думают, да гадают, вводить войска второго эшелона, или нет, германцы уже почти соорудили новую линию обороны, хорошо, хоть что задачи, поставленные Ставкой, мы почти выполнили... Эх, ведь мы могли бы прогуляться аж до Балтики. А у Вас, Денис Анатольевич, были бы все шансы заскочить в Ковно и познакомиться с генералом Эйхгорном и его штабом...

Кажется, я понимаю истинную причину генеральского гнева...

Смотрю на проплывающий мимо пейзаж с элементами недавнего боя и терзаюсь не совсем удобным для меня вопросом. Почему на Руси во все времена высокое начальство относилось к врагам не в пример лучше, чем к своим подчиненным? Или это все же после Петра Алексеевича с его преклонением перед немцами и голландцами пошло? Как нам куда-то наступать, или передислоцироваться, так пожалте, типа, на "ать-два-три". А как генерала, пусть даже и пленного, везти, так аж два авто нашлось. И даже с водилами, которые с радостью променяли перспективу невзначай попасть под шальной германский снаряд неспешной транспортировке пленного в штаб. Причем, судя по выражению их лиц, оба чувствовали себя героями дня без галстуков, типа, если бы не мы, чтобы вы без нас делали.

И что интересно, когда во Франции революция бабахнула, почти вся их аристократическая шелупонь в Россию подалась, и принимали их с благоговением, потом то же случилось с лягушатниками после разгрома мусью Бонапарта. Как ни француз — или куафер, или гувернер, или еще кто-нибудь. Причем, не только в провинции, но и в столицах их было, как блох на собаке, даже у самого Александра Сергеевича Пушкина таковой имелся... Что бы ни делать, лишь бы не работать! А когда в той, теперь уже другой истории после Гражданской русские офицеры гарсонами в парижских кабаках служили, чтобы с голоду не подохнуть, а Великие князья в таксисты подались, так это бывшими союзниками считалось в порядке вещей.

Про бриттов вообще разговор особый. Когда-то в незапамятные времена приплыли на Остров бравые ребята-викинги и вовсю порезвились с местными девчонками. Из этой адской смеси хромосом и выросла британская нация. А чтобы не стыдно было вспоминать, от кого произошли, научились гнать самогонку, гордо обозвав ее "виски" и "бренди", и настолько проспиртовались, что стали нацией просвещенных мореплавателей. Этиловый спирт, он же легче воды. Я, конечно, могу еще одну субстанцию назвать, которая не тонет, но обидятся же союзнички. Хотя с такими друзьями и врагов не надо. Золото дайте сейчас, причем в полном объеме, а ленд-лиз получите годика через два, когда мы на ваши денежки у себя все проблемы решим и заводы построим. А вы пока воюйте тем, что есть, и не пищите...

Так, пора кончать эту философию, а то что-то я слишком раздухарился. Лучше генерала согрею крепкими спиртосодержащими жидкостями. А то он от тулупа отказался, теперь в своей шинельке на рыбьем меху сидит рядом на заднем сидении в гордом одиночестве, типа, не замечая никого вокруг, и колотится крупной дрожью от холода. Хотя в личном саквояжике наличествует бутылка коньяка, при досмотре сам видел. Прошу шофера притормозить по технической надобности.

— Господин генерал, послушайте доброго совета. — Открываю портфель, специально врученный Федором Артуровичем для такого случая, расстилаю салфетку между собой и попутчиком, достаю водочный штоф, стаканчики, закусь, и наливаю всем, включая Гриню, сидящего впереди, и водителя, благо, скорость движения маленькая и ГАИ еще не придумали. — Выпейте пару рюмок и укутайтесь, наконец, в тулуп. А то я рискую привезти Вас своему начальству в виде большого куска льда.

— Поверьте, гауптман, меньше всего на свете я хочу встретиться с вашими генералами. — Фон Гутьер неохотно, но все же отвечает на реплику. — Мое имя навеки покрыто позором и все, чего я могу желать — это смыть вину кровью.

— Лавры вашего коллеги генерала Фабариуса спокойно спать не дают? — Вот только суицидника не хватает на мою голову. — Я еще могу понять японских самураев, у них сеппуку — обычай и часть мировоззрения. Расстелить красную циновку, порезать себе кишки самым болезненным способом и умирать с улыбкой на губах, а, может, еще и сочинить хокку. Вроде этого:

Ива склонилась и спит.

И, кажется мне, соловей на ветке —

Это ее душа...

А перехватить себе горло бритвой... Трусливое бегство в никуда. В вашей церкви, насколько я знаю, самоубийство тоже считается грехом, не так ли, герр генерал?

— Откуда вам известны японские обычаи? — Во взгляде немца просыпается интерес.

— Ну, просто любопытство — одно из моих достоинств... или недостатков, это уже кому как больше нравится... Но давайте, все же, подумаем о здоровье, господин генерал. Прозит!

Фон Гутьер выцеживает рюмку, морщится и берет специально приготовленный для него бутербродик с хорошо наперченным шпигом. Я тем временем готовлю тару к повторному использованию

— Господин генерал, водку нужно пить залпом, набрав перед этим воздух в легкие, а потом выдохнуть и закусить. И не делать больших перерывов.

— Гауптман, вы хотите меня напоить? — Вторую, однако, генерал выпивает согласно инструкции. — Зачем вам это надо? Я все равно не буду ничего говорить!

Ну, если надо будет, ты, герр Оскар, скажешь все. Еще и упрашивать будешь, чтобы тебя внимательно выслушали...

— Я хочу, чтобы вы выпили сто грамм водки и накинули вот эту овчинную шубу поверх шинели, чтобы согреться. Мне вовсе не улыбается выслушивать потом упреки от начальства в том, что не смог доставить вас в целости и сохранности.

— Но сто грамм — это довольно большая порция! — Так, у генерала начался отходняк, это хорошо.

— Для нас, русских, — нет. Да и ваш великий канцлер Отто фон Бисмарк не боялся превысить эту норму, составляя на охоте компанию императору Александру II. Особенно не торопясь, под хорошую закуску и приятную беседу. Но в нашем случае водка — лекарство.

— Вас, русских, невозможно понять. Почему вы считаете водку лекарством?! — О, как немец заинтересовался, сейчас немного окосеет и в спор полезет.

— Очень просто. Во-первых, на водке можно настаивать целебные травы. Или у вас в Германии все перешли уже только на таблетки?.. Во-вторых, если выпить водки, а потом укутаться, чтобы кровеносные сосуды не сузились, можно согреться. В-третьих, водкой можно дезинфицировать раны, если под рукой нет ничего другого. Ну, и, в-четвертых, если человек простудился и у него жар, его можно сбить, сделав больному обтирание той же самой водкой.

— Гауптман, откуда у вас такие познания? Вы учились на медика?

— Нет, просто у меня жена — сестра милосердия, вот и просвещает понемногу... Прошу простить, господин генерал. Мы уже скоро будем в Будславе. В штабе армии вы сможете немного погреться. А пока, как говорят у нас, — будьте здоровы! Прозит!..

К концу дня черепашьими темпами мы все же добрались до Минска. Генерала, в обоих смыслах тепленького, то бишь незамерзшего и пьяненького, сдал с рук на руки штабным, и спустя полчаса был уже на базе. Капитан Бойко слушает мой доклад обо всем произошедшем за последние двое суток, расхаживая по комнате, потом надолго застывает, глядя в окно. Когда замолкаю, выдает свое командирское решение:

— Молодцы! Впрочем, иного не ожидал. Завтра с утра жду к себе для детального разбора, потом вместе побеседуем с ротмистром Воронцовым, и включайтесь в обучение прикомандированных. А сейчас — приводите себя в порядок, отдыхайте. И срочно зайдите в лазарет! — Валерий Антонович улыбается. — Мне кажется, Вас там ждут.

Выглядываю в окно и вижу на крыльце санчасти фигурку в накинутой на плечи шубке. Уже бегу...

Утром, написав пачку рапортов, захожу к Валерию Антоновичу и застаю там обещанного ротмистра Воронцова. Пока начальство читает бумаги, вкратце обмениваемся новостями. Я — о прорыве фронта, он — о том, что творится в мире и Институте. Наконец вся писанина исчезает в картонной папочке и начинается серьезный разговор.

— Итак, господа, надеюсь, не надо предупреждать о том, что все сказанное не должно выйти за пределы этой комнаты. — Петр Всеславович очень серьезно смотрит на нас. — Даже тем офицерам, которые состоят в Вашем отделении Дружины, не нужно знать абсолютно все о том, что Вы услышите. Только в части касающейся.

Мы с Бойко почти синхронно киваем в ответ. Абсолютно правильный подход, по-другому и не должно быть. Ротмистр тем временем продолжает.

— Мы у себя стараемся развивать... ну, скажем так, не совсем официальные отношения с другими отделениями Корпуса. Я связался с некоторыми своими однокашниками и хорошими знакомыми, которые служат в нашем ведомстве, и кому могу доверять. Всей правды они, естественно, не знают, разговор шел о том, чтобы в случае необходимости без ведома начальства организовать взаимодействие и обмен определенной информацией. Меня поняли правильно и теперь у нас есть связь с Петроградом, Киевом, Одессой и Минском. Кстати, с местными жандармами вы тоже наладили отношения. Мне рассказали, как вы принимали участие в поимке шпионки.

Так вот, по просьбе академика Павлова мы проанализировали сведения о различных политических партиях и свели их в один документ. Копию его я вам оставлю, но очень прошу, Валерий Антонович, чтобы он не попался на глаза никому чужому, дабы не скомпрометировать наших товарищей...

— Помилуйте, Петр Всеславович, чай, не дети маленькие, все понимаем. — Капитан Бойко изображает любезную улыбку. — Ничего лишнего ни одна душа не узнает.

— А если кто посторонний что-то такое сболтнет вдруг, или начнет задавать лишние вопросы, то будет повод вдумчиво побеседовать с человеком. — Включаюсь в разговор, поддерживая свое начальство. — Невзирая на последствия для его здоровья.

— Ну зачем же так сразу-то, Денис Анатольевич? — Воронцов улыбается в ответ. — Обратитесь к Ивану Петровичу, он уже закончил свой прибор, как его... а, полиграф. Интереса ради проверял на себе, — отлично работает, сам не ожидал такого эффекта.

Дело в том, что мы стараемся иметь дело с молодыми офицерами, в чинах не выше моего, потому, как они непосредственно со своими агентами работают. Полковники и выше занимаются уже административной рутиной, да и могут быть замешаны в закулисных интригах.

Так вот, о партиях. Их можно разделить на три группы. Начну с самой, на мой взгляд, безопасной — консервативной. Это — монархисты, Союз русского народа и Русский народный союз имени Михаила Архангела, их еще называют черносотенцами. Объединяют в своих рядах от двухсот шестидесяти до трехсот тысяч членов, среди них много титулованной аристократии, высшего чиновничества, немного творческой интеллигенции, но основная масса — мелкие лавочники, мещане, купцы, помещики, монархически настроенные крестьяне. Основной лозунг — "Самодержавие, Православие, Народность", выступают против какой-либо конституционной монархии и парламента. Во многих крупных городах создали свои боевые дружины, почти все еврейские погромы на их совести.

— С этими все понятно, можно будет поработать и посотрудничать. Только настрого предупредить, чтобы евреев пока больше не трогали.

— Не совсем так, Денис Анатольевич. Господин Пуришкевич, лидер Союза Михаила Архангела, — тот еще орешек. В то время, как его остальные товарищи по фракции стараются замолчать бардак в работе правительства, он не боится идти против них и повторять почти то же, что и оппоненты из либералов. С ним надо будет вести себя дипломатично... Так, следующая группа — вышеупомянутые либералы. Основная партия, претендующая на общенациональное руководство — Конституционно-демократическая партия, в просторечии — кадеты. В ней состоят главным образом преподаватели высших учебных заведений, врачи, инженеры, адвокаты, писатели, деятели искусства, либерально-настроенные помещики и промышленники, есть немного ремесленников, рабочих и крестьян. Членами этой партии являются видные ученые — Вернадский, Муромцев, Котляревский, экономисты и публицисты Струве, Изгоев. Лидер — видный историк, блестящий оратор и публицист Милюков.