Ролевик: Наследница чужой воли

В-четвёртых, возможность долгой жизни у местных. Вплоть до восьмисот лет. Вот из этой информации можно извлечь кое-что. Дело в том, что смерть — точнее, старение, — вовсе не обязательная штука. Одноклеточные организмы делятся, продолжая себя в потомках. Вместо одной «старой» клетки получаются две «молодые». Но «старая» не умирает, она, можно даже сказать, омолаживается сбросом лишней копии.

Мы тоже состоим из клеток. Почему наши клетки не могут так же просто делиться, не старея? Потому что мы многоклеточные? Неверно. Есть виды с так называемым пренебрежимым старением — у которых темп старения трудно отличим от нуля, а между возрастом и смертностью нет никакой связи. Среди этих видов есть гидры, рыбы, черепахи, морские ежи и моллюски. Все — многоклеточные организмы, и все — не стареют.

То есть теоретическая возможность не-старения всё-таки есть. Значит, это эволюционный механизм, который зачем-то нужен. Зачем? Чтобы развиваться, несмотря на закон сохранения энергии. Если у тебя есть популяция бессмертных существ, что она будет делать? Жить, конечно же. Занимая жизненное пространство, не давая жить и развиваться своим потомкам, не давая места следующим поколением с иной комбинацией ДНК.

Эволюция придумала старение, чтобы ускорить колесо жизни, чтобы ускорить саму себя.

А если старение вдруг исчезнет у людей, ой... Это означает остановку социальных и научных изменений. На трон взбирается первый, самый нахапистый и сидит, копит мощь. И не скинуть его никак — мощи много, сам не дохнет. И не провести прогрессивные реформы — не скидывается царёк. Научные открытия? Нет. Они же несут в себе изменения, а значит, могут как-нибудь скинуть царька, а он этого не хочет. И у него будет достаточно накопленной мощи, чтобы обрубать все зарождающиеся попытки.

Примерно такой уровень консерватизма был в Древнем Египте. Великая цивилизация, да, много памятников архитектуры, да. Но за четыре тысячи лет своего существования они не особо поменялись. Только представьте: четыре тысячи лет... А сколько у нас за последние лет двести изменений произошло? И нельзя сказать, что мы как-то особо генетически отличались друг от друга, по меркам эволюции эти тысячелетия — ничтожный срок. Или, что у них не было какой-то базы, которая была у нас: соседняя с Египтом Греция развивала искусство, делая его анатомически более верным, а существовавший дольше Египет продолжал рисовать по канонам, не соответствующим реальности.

Такое государство может существовать долго, очень долго... пока соседи, не погрязшие в консерватизме, не изобретут ядерную бомбу и не ёбнут хорошенько. Или пока не изменятся климатические условия — а адаптироваться мы не умеем, мы же консерваторы и вообще бессмертные.

Есть, впрочем, выход. Как отменить старение, не поставив под удар всю цивилизацию. Фишка же в накоплении информации. Раньше она накапливалась только в ДНК, и смена поколений была жизненно необходима для его изменения. Если человечество умудрится научиться не стареть, не растеряв любопытства и жажды познания... тогда накопление информации и изменений продолжится, без необходимости умирать.

Представьте, дядя Вася из пятого подъезда, который не знает, что ему делать и с сорока годами жизни, что ему осталось, вдруг перестанет стареть. Что изменится в его жизни? Да ничего, как пил пиво и смотрел футбол, так и будет пить пиво и смотреть футбол. Все последующие века. И не освободит квартиру своему сыну, который когда-то увлекался астрономией, а теперь вынужден тоже пить пиво и смотреть футбол, потому что он не может освободиться от влияния отца и его мерки «правильно».

Или раб из Древнего Египта, что возводил пирамиды, потому что фараон — дитя богов, а он — ничтожный человечишко, который должен работать от заката до рассвета для его блага. Что изменится в его жизни от не-старения? Ну, теперь разве что не пирамиды-гробницы строить, а пирамиды-возвышения, пирамиды-дворцы. Сам по себе факт не-старения не сделает его свободным человеком, потому что рабство — в голове.

И даже умнейшие люди человечества рано или поздно закостенеют в своём мировоззрении. Тот же Эйнштейн, который не принимал квантовую механику.

Но если каким-то неведомым образом — это ещё сложнее, чем найти ген не-старения, прецедентов такой разумности нет, — мы научимся не костенеть, сохранять любопытство, сохранять жажду знаний без необходимости менять поколения. Тогда да, тогда бессмертие будет нам впрок. Только представьте, что мог бы сотворить нестареющий Энштейн или бессмертный Леонардо да Винчи... Представили? Я вот не могу. Но ясно, что это — нечто грандиозное.

Так что, если люди и могут выжить в конкурентной борьбе со всякими эльфами и гномами, то только благодаря изобретательству — научному, алхимическому, магическому, — и адаптивности. Потому что просто хорошо плодиться — мало. Если бы мир захватывался именно из-за такого признака, то мы бы давно кланялись царю-кролику.

Так какое бессмертие здесь?..

* * *

— Ну и кого ты ко мне привёл, Рихау? — маленький крючконосый человечек с запущенным скалиозом старательно смотрел мимо меня.

— Это Фейери, господин Мост, — услужливо поклонился босс разбойников и контрабандистов. — И, как видно, голубых кровей.

— Да? А почём мне знать, что ты не привёл ко мне какую-нибудь переодетую крестьянку? — продолжал скептик, всё так же отчаянно не глядя на меня. Нормальный купец хоть взгляд на товар бы бросил.

— Ну, у вас же есть этот... — замялся босс. — Амулет ин-ти... ин-ди-га... ин-ди-ка-тор! Проверьте сами.

Крючконосый прищурился, оглядывая Рихау подозрительным взглядом сверху вниз. Умудрился как-то, при его-то росте... Затем он зачем-то кивнул двум бугаям за спиной, — охранники даже не шевельнулись, — полез тощей рукой за пазуху и достал оттуда спутанный клубок различных амулетов, как у того юмористического персонажа из фильма «Мумия». Выбрав один, с овальным красным камнем на конце, господин Мост снял его с себя и подошёл ко мне. Купец провёл индикатором перед моим лицом и сжал его в кулаке так, чтобы результат был виден только ему.

На секунду его глаза округлились, но уже спустя мгновение крючконосый взял себя в руки.

— Что ж, да, возможно... — покивал он, неторопливо разворачиваясь. — В ней есть немного королевской крови. Немного, но всё-таки есть. Наверное, дочь какого-нибудь барона. И да, вы правы, её наверняка ищут.... Дам вам двести золотых.

— Тысяча, — насупился босс. — Мы потеряли двоих, пока везли её.

— Это ваши проблемы. Триста.

— Мне нужно ещё заплатить их семьям. У Лоса остались маленькие дети, шести и восьми лет. А ещё — больной отец.

— Четыреста, и это моя последняя цена! Хватит давить на жалость! — господин Мост едва не выпрямился от возмущения.

Рихау заколебался.

— Тысяча, — звонко произнесла я, а потом положила торговцу руку на плечо и ласково прошептала на ушко: — Или я намекну ему, чтобы он сам посмотрел на индикатор.

Полный блеф. Я даже не знала, сможет ли Рихау понять его результаты. Но крючконосый испугался так, что не задумался об этом.

— Хорошо, — быстро сказал он. — Но только если милая леди просит.

Босс просиял. Он и не надеялся на такой успех. А мне что-то стрёмно было за четыреста продаваться. Если я тут в роли коровы, то пусть, блин, хотя бы элитной. Тем более, что, кажется, оно так и есть.

Рихау быстро схватил предложенный мешочек с золотом, поспешно распрощался и вылетел за дверь, закрывая эту главу своей жизни и желая убраться как можно дальше с деньгами. А вот Гаррет задержался на секунду и с некоторым сожалением помахал ручкой.

— Что ж, милая леди, — произнёс господин Мост, по-прежнему не глядя на меня. — Я сейчас попытаюсь связаться с вашими родителями. Не желаете ли пока посетить жемчужную залу и выпить чашечку прекрасного жасминового чая?..

— Сочту за честь, — чуть наклонила голову я, хотя этот тип не вызывал у меня доверия.

Сумасшедшая некромантка и то приятнее была. Я не склонна судить людей по их внешним недостаткам — это очень неэффективно. Зато можно судить людей по их отношению к своим недостаткам. Бывают люди, которые думают: «А, фигня, мало ли, обеих ног нет, зато я компанейский, выпить могу и баек рассказать целую тонну», — а бывают те, кто считает: — «О нет, у меня выскочил прыщик, кошмарный прыщище на всё лицо. Поэтому меня никто не любит и никогда не полюбит, у-а-а-а!» То есть те, кто считает своё увечье фигнёй, осложняющей жизнь, но не мешающей жить; и те, кто полагают, что увечье — непреодолимая преграда между ним и социумом.

И вот господин Мост — как раз из вторых. Весь такой нарочито скрюченный, поглядывающий злобненько, окружённый всякими шикарными вещами... Но шарф из золотистого шёлка только подчёркивал состояние его спины.

— Вот, прошу, присаживайтесь, — он указал на диванчик. — Я отлучусь ненадолго. Слуга принесёт вам чай. Хотите к нему что-нибудь?..

— Да, — ответила я, величественно присаживаясь. — Книгу, пожалуйста.

— Книгу?

— Конечно. Мне же скучно будет сидеть здесь одной.

— Э-э-э... ну, есть у меня парочка. Какие-то особые предпочтения?..

— Положусь на ваш вкус, — мило улыбнулась я, на мгновение поймав его взгляд.

— Я распоряжусь, милая леди, — он коротко поклонился и поспешил удалится.

И у меня появилось время, чтобы осмотреться. Просторная комната, отделанная в пастельных, перламутровых тонах. На стенах картины, изображающие целомудренных девушек в полупрозрачных платьях. Одна из них с восторгом гладила белого кота, не замечая, как её лёгкое платье облепило ягодицы. Другая тянулась покормить птичку, показывая всем свою шикарную грудь. А третья... полулежала на диване и читала книгу, не замечая, как юбка выразительно очертила её ноги.

Ну, теперь хоть понятно, чего это крючконосый завис над просьбой принести ему книгу. А то я уж испугалась, что мне не положено уметь читать.

Кроме картин в комнате был ковёр с белым пушистым ворсом, диван со светлой обивкой, два кресла ему в тон и стол, отделанный светлым мрамором. Казалось, человек сделал буквально всё, чтобы осложнить жизнь горничным. Наверное, ещё и вино тут распивает. Красное.

А напротив был выход на балкон, обрамлённый лёгкими светлыми шторами. К сожалению, окно в мир мне ничего не дало — весь вид загораживали деревья.

— Ваш чай, ваша милость, — в зал вошла служанка, просеменила к столу и опустила на него поднос. — Чай, сахар, сливки... желаете что-нибудь ещё?

— Нет, — отозвалась я и, видя, что девочка совсем запуганная, добавила: — Благодарю.

Но служанка испугалась ещё больше и поспешно сбежала. Забавно... у неё тоже светлые волосы, как и у всех встреченных мной людей, кроме Мелании. Да, у босса тоже они светлые оказались, надо было их просто помыть. Прям арийцы какие-то.

Я коснулась небольшого чайничка, провела по ручке и... решила дать ему ещё настояться. В этот раз мне хочется более крепкого.

Вместо этого я расслабленно откинулась на спинку дивана, позволяя своим глазам наслаждаться этой красотой... устаревшей, не эргономичной, но всё-таки красотой. Как персиковые оттенки сплетаются с розовым перламутром, как то, что кажется белым, на самом деле оказывается светло-кремовым, чтобы не рушить нежную гармонию своим холодным и чистым цветом.

Я обернулась.

Неожиданно для себя самой. Будто что-то дёрнуло, что-то шепнуло, что за спиной кто-то стоит. И продолжает шептать, хотя мои глаза ничего не видят. Я по-разному посмотрела, протёрла фигами глаза, окликнула — ничего. Только я и пустая комната.

И ощущение, что кто-то там стоит.

Невидимость? Тогда почему наблюдатель не реагирует на то, что я его запалила и пырюсь прямо на него, хоть и не вижу? Надеется на своё заклятье?.. Ну ладно, раз так... Я встала, подошла к тому месту, где должен быть «невидимка», и резко ударила в корпус.

Кулак прошил пустоту.

Приехали. У меня начались глюки. Начались, но ещё не закончились! Каким-то неведомым образом — не глазами, не ушами, не, тем более, обонянием, — я почувствовала, что наблюдатель сдвинулся, подошёл к дивану... и ко мне. Я чувствовала, что это я там сижу. На диване. И я даже частично чувствовала, как я там сижу. Но в то же время вот она я, материальная и видимая, стою в двух шагах.

От этого ощущения чуть не поехала крыша.

А незнакомец тем временем достал из кармана платочек и прижал его ко рту моего фантома. Я снова попыталась вмешаться, но руки проходили сквозь преступника, а рациональная часть меня утверждала, что ничего подобного не происходит... а иррациональная методично показывала, как меня душат хлороформом. Или ещё какой пакостью.

Фантомная я наконец обмякла, и все эти странные ощущения исчезли, оставив лишь звенящую тишину. Я медленно и плавно выдохнула, беря себя в руки, и присела на диван. Дожила. Исполнилась мечта всей моей жизни — попасть в другой мир, а я!.. Я схожу с ума и не могу этим насладиться. Нельзя! Не хочу! Я не хочу сейчас старательно предрекаемого мне обострения. Я не...

Я никогда не испытывала галлюцинаций. Мне даже обычные сны не снятся, не то что грезить наяву. Возможно, это что-то связанное с этим миром... Возможно, это...

...предсказание будущего.

И тут мне нос зажали чем-то вонючим.

* * *

Очнулась я от того, что не чувствовала рук. Мозг забил тревогу, требуя сменить положение, пока конечность окончательно не умерла. Я вяло дёрнулась... и поняла, что ничем ему особо помочь не могу.

Меня подвесили за руки, высоко заведя их за голову и отрегулировав высоту так, чтобы я могла стоять на носочках, не больше. Надёжной опоры за спиной не было: по ощущениям, я стояла в середине комнаты. Тёмной, ничем не освещённой комнаты. Полностью голая.

Самое время устроить истерику.

Но слёзы почему-то не шли. Вместо этого я поражалась ощущению... пространства. Я чувствовала размеры помещения, размер и механизм крепления цепей, чувствовала, что у меня за спиной — стол с пыточными принадлежностями. Что метрах в четырёх от меня — дверь, к которой надо подняться по лестнице семь ступенек. Никакого света — никакой разницы между открытыми веками и закрытыми. Разве что глаза не мёрзнут.

К сожалению, не было ни одного предмета, до которого я могла бы дотянуться и потрогать, чтобы удостовериться в его реальности.

Открылась дверь. Но мои глаза не увидели ни лучика света. В комнату вошли двое. Мужчины, кажется... не могу ощутить подробности. Они подошли ко мне. Один из них зажёг свечи вокруг меня.