...не повод для знакомства

Уже середина сентября. Вот и лето прошло. Это было ее первое самостоятельное лето. Ее прекрасное лето. Благодаря неразделенной любви она стала старше, повзрослела душой. Это лето навсегда останется в ее памяти.

Сегодня на базе закрытие сезона. Последний раз в этом году съедется их теплая компания, последний раз порезвятся на природе перед долгой холодной зимой. И последний раз Тамара вырвется из домашнего плена. Потом — много месяцев нудных нотаций, ледяных презрительных взглядов родителей, унизительных комментариев ее внешности и поведения. Но это все потом, а пока у нее впереди два прекрасных дня, два последних глотка свободы...

Как обычно, место общей встречи — причал на речном вокзале. Уже не так много народу толпится на вокзале, остались только заядлые дачники да редкие туристы. Поредели и ряды их компании, ведь сентябрь — традиционный колхозный месяц и все студенты разъехались по колхозам на так называемый трудовой семестр. Тамарин институт тоже стройными колонами отправился на картошку, остались только пятикурсники — у них плотная программа, они должны готовиться к защите диплома. Тамара пока только перешла на четвертый курс, но осталась в городе — мамаша всеми мыслимыми и немысленными способами расстаралась, чтобы дочь оставили отрабатывать в институте лаборанткой. Разве она могла оставить свою девочку без присмотра на целый месяц?! Как же, рассказывали ей, чем они в этих колхозах занимаются! Одно сплошное непотребство!

На причале Влад привычно выделялся среди остальных. И столь же привычно не обратил внимания на появление Тамары. Ну что ж, для нее это не впервые, теперь это стало для нее нормой. Ничего другого она от него уже не ожидала. Она давно задушила в себе надежду...

Погрузились на катер, устроились все рядышком, теплой компанией. Привычно хохмили, подкалывали друг друга, но вместе с тем чувствовалась грусть предстоящей разлуки.

Полтора часа дороги пролетели незаметно. Шумной гурьбой друзья высадились на берег и пошли устраиваться. Быстренько разобрали ключи от своих комнат у завхоза, так же быстро побросали вещи да постелили постели — пока добирались, на грешную землю опустились сумерки, а электричества-то в домиках нету, поди-ка в темноте постелись! Только после обустройства начали подтягиваться к столовой.

Вечер, как вечер, все как обычно. Вот только на перекур в беседку не выходили. Ночи уже стали прохладные и курили прямо в столовой, распахнув настежь двери, благо, кроме них отдыхающих не было. Танцевали тоже не отходя, так сказать, от кассы. А в остальном — все, как обычно. Точно также нагло и откровенно Влад заигрывал с очередной жертвой, и точно также привычно Тамара пыталась этого не замечать, давя в себе боль.

Часам к двум ночи стали расходиться — кто в гордом одиночестве, как Тамара, а кто и парочками. Только она покинула освещенную площадку перед столовой, только зашла в густую темноту, лишь слегка подсвеченную мутным серпом луны, как сзади раздались быстрые шаги — кто-то явно пытался догнать ее. Страшно совсем не было — Тамара знала, что кроме их поредевшей компании на базе никого нет, но все-таки стало не по себе: одна, практически в дремучем лесу... Тома подсознательно ускорила шаг. Но кто-то таинственный неумолимо приближался. Все ближе, ближе ее беда...

Чьи-то руки ласково обняли за плечи и стремительно понесли вперед, к сараюшке. Лица преследователя не было видно, но теперь Тома знала — это Влад. Все ее маленькое хрупкое тельце содрогалось от дрожи не то от ночной прохлады, не то от предчувствия беды. Что-то будет...

Случилось то, что должно было случиться рано или поздно. Как мать ни старалась уберечь свою девочку от мужского племени, как ни предостерегала, как ни объясняла их гнилую, лживую и похотливую сущность, а не удалось ей оградить ребенка от низкого грехопадения...

Влад бережно уложил свою несчастную, или, напротив, счастливую жертву на кровать и стал нежно целовать, ласкать неискушенную девчушку... Он, как и в прошлый раз, не говорил ни слова, лишь целовал, целовал, целовал... Маленькой Томе казалось, что ее легенькое тельце парит в воздухе — так хорошо ей было рядом с ним, таким большим, сильным и уверенным в собственной неотразимости парнем. Она, глупая, так и витала в облаках, не замечая, как ловко и умело его коварные пальцы расстегивают маленькие пуговки на ее рубашке, молнию на джинсах. Она совершенно искренне удивилась, когда обнаружила, что он целует ее обнаженную крошечную грудь. Удивилась, но не посмела возражать — на это не было сил ни моральных, ни физических, ведь, оказывается, это так фантастически приятно... Она попыталась было сопротивляться, когда он сильными руками одним движением стянул с нее джинсы и нагло сунул руку в трусики — да где там... Он умел убеждать без слов.

Фантастическая приятность закончилась жгучей болью. Резкие толчки Влада внутри нее не только не доставляли удовольствия, а, казалось, рвали ее хрупкую плоть в лохмотья. Восхитительная сказка кончилась, началась грубая реальность. Влад снова и снова вдавливал себя без остатка в ее нежное тело, проникал, казалось, до желудка. Тамаре было нестерпимо больно, она задыхалась от боли и обиды, что ее обманули, что это совсем даже не здорово, а ужасно, катастрофически больно. Она плакала, отталкивала Влада тонкими ручонками, но он в пылу страсти даже не замечал этого, а может, принимал за сладострастные конвульсии и вонзался еще глубже, еще резче, еще беспощаднее...

Влад

Влад привык к легким победам. К своим двадцати двум он, в сущности, не потерпел ни одного поражения. Так, было пару раз по молодости, да и поражением это назвать нельзя. Просто не успел довести дело до конца. Одну подружку родители увезли к новому месту службы, тем самым избавив дочь от неминуемого падения. В другой раз он сознательно не довел очередную пассию до постели — вовремя разочаровался. В остальных же многочисленных случаях жертвы падали к его ногам почти без сопротивления. Мастерством совращения Влад овладел в совершенстве.

Взять, к примеру, Тамару. В принципе, она ему не слишком-то и нужна. Даже, пожалуй, и вовсе не нужна — не его вкуса девочка. Влад любил девчонок фактурных, чтоб было за что подержаться. А у Томы — что грудь, что попка — одно название. Фигура скорее мальчишеская, нежели девичья. Этакий скелетик в джинсиках. А вот глаза... Заглянул в глаза — и не забыть ему теперь Тамару. Глаза одновременно бархатные и мокрые, глубокие, какие-то густые, до самого края наполненные содержанием, если так можно сказать о глазах. Мудрые и грустные, удивленные и понятливые одновременно. Красоты неимоверной! Только откуда в этих глазах столько печали? И откуда эта щенячья преданность? Влад сразу понял — вот она, идеальная жена. Именно жена, а не просто женщина. Женщина она может и никакая, а вот жена... Такая никогда не предаст, будет вечно верна мужу. Самый надежный тыл.

Охмурить Тому было делом чести. С Владовым-то опытом это не составило никакого труда. Да плюс ко всему, Тамара оказалась на редкость неискушенной в делах амурных, этакая пай-девочка из приличной семьи, так что взять ее в плен было делом плевым, но интересным.

Для начала следовало проявить интерес: несколько многозначительных взглядов, загадочная полуулыбка. И рыбка клюнула. Теперь осторожненько, как бы не сорвалась. На этом этапе интерес необходимо было спрятать подальше, а чтобы совсем парализовать волю — следовало откровенно заигрывать с другими, прямо на глазах влюбленной рыбки. Только одно условие — подружки каждый раз должны быть разные. Потому как Тамара явно относилась к тому типу, которые на чужом несчастье свое счастье ни за что строить не станут, тихонько отойдут в сторону. И долгий интерес к одной барышне мог не затянуть ее поглубже в сети рыболова, а напротив отпугнуть. И здесь важно было не передержать паузу, иначе возникший было интерес мог вдруг спонтанно иссякнуть, устав от постоянного напряжения. Главное, не упустить тот момент, ту грань, за которой бесконечная влюбленность резко превращается в полное равнодушие. Но и недодержать — опасно, влюбленность может оказаться кратковременной. А если все сделать правильно да еще и четко высчитать ту самую грань, то любовь можно вырастить вечную. А потом уж вероломно пожинать плоды трудов своих.

И он пожинал. Но, к его собственному удивлению, очередная легкая победа не охладила его пыл. Обычно его интерес к "предмету страсти" иссякал на следующее утро после взятия бастиона. Павшая к его ногам жертва моментально утрачивала всю свою прелесть, становилась совершенно неинтересна. С этого момента еще совсем недавно столь желанная, девушка непостижимым образом превращалась в обузу. Влад уже выискивал новую жертву, а влюбленная барышня мешала, цепляясь за него руками и ногами, закатывая истерики от того, что на ее глазах обольститель начинает обхаживать еще кого-то, а ведь совсем недавно точно также он заманивал в свои сети и ее...

Проснувшись около полудня после своего победного "марш-броска", Влад увидел рядом с собой не очередную шлюшку, не вызывавшую в нем ни малейших эмоций. Тома спала, свернувшись калачиком, трогательно подсунув маленькую ладошку под голову. Ее слегка подрагивающие веки сильно припухли и у Влада что-то оборвалось внутри — она плакала! Он, как последняя сволочь, совершенно спокойно заснул, отвернувшись к стене, а она полночи плакала! Она полночи оплакивала свою невинность!!! И такая нежность вдруг разлилась по всему его телу, какое-то неведомое доселе щемящее чувство сжало, сдавило горло. Рядом с ним спала не женщина. Это маленький, непоправимо обиженный им ребенок сладко спит, укутавшись почти с головой двумя одеялами. Что ей сниться сейчас, от чего так дрожат ее ресницы?

Влад, не сдержав неожиданного порыва, начал целовать припухшие веки. Тамара проснулась сразу, в ее глазах заметался страх, стыд, и бесконечная любовь. Она тут же отвела взгляд от него, попыталась увернуться от его поцелуев, да ей ли тягаться силами с почти двухметровым Владом?!

Влад откинул одеяла и принялся согревать ее хрупкое, дрожащее от холода тело поцелуями. Тома, как могла, уворачивалась, стыдливо натягивая одеяло, прикрывая от дневного света наготу:

— Не надо, Владик, не надо...

Но Влад настойчиво, шаг за шагом, продвигался к намеченной цели.

— Нет, Владичка, не надо, пожалуйста...

Влад продолжал свой коварный поход, покрывая жаркими поцелуями хрупкое тельце, то ли от холода, то ли от страстного желания покрывшееся вдруг мелкими смешными пупырышками. Маленькая Тома извивалась под ним, тем самым еще больше вгоняя его в раж, возбуждая все сильнее и сильнее. Влад уже сгорал от желания, мысли бились уже не в голове, кровь пульсировала горячими толчками. Или это не кровь бесится там?..

— Не-ет!!!

Но поздно, он уже вошел в нее, резанув по живому. Тамара взвыла от боли — ночная рана и так болела, боль не прекращалась даже во сне. Теперь же стало еще больнее, чем ночью:

— Нет, Влад, нет! Больно!

А Владу было хорошо. Ему было более, чем хорошо. Он конвульсивно содрогался от неожиданного удовольствия, все глубже вгоняя себя в ее израненную плоть. Сколько баб у него было, но почему-то именно эта малышка дарила ему неизведанное до сих пор наслаждение. Именно это крошечное тельце, извивающееся под ним, ритмично вгоняемое в глубину продавленного матраца, кричащее и стонущее от боли, доводило до полного исступления, пьянило, вызывая ощущение полета. И уже его, Влада, стоны смешивались со стонами и криками маленькой израненной птицы.

Наслаждение достигло апогея — Влад зачастил, вгрызаясь в несчастную жертву, пробивая ее почти насквозь. Тома уже не кричала, не молила о пощаде. Она почти потеряла сознание от боли, обмякла под хищником, как тряпка. Еще несколько томительных мгновений, и экзекуция завершилась. С довольной улыбкой Влад встал и начал одеваться.

— Вставай, Малыш, идем завтракать, — и, забавно фальшивя, замурлыкал нечто невразумительное, лишь отдаленно напоминающее пугачевское "За это можно все отдать". С его лица не сходила довольная улыбка. В эту минуту он больше всего был похож на мартовского кота, утолившего сексуальную страсть, а после съевшего изрядную порцию жирной домашней сметаны.

Тамара отвернулась к стене и заплакала. Ей было безумно больно, но еще больше было обидно то, что Влад, которого она так беззаветно и безоговорочно любила, Влад, которому она безрассудно подарила, бросила под ноги самое ценное, что у нее было, даже не понял, какую жертву принесла она на алтарь своей любви. Она мечтала о нем жаркими бессонными ночами, представляя себе, как красиво и замечательно она подарит себя любимому, а он растоптал, сделал так больно... И почему так больно? Откуда эта боль? Конечно, она была наслышана о том, как девушки лишаются невинности, о том, что это довольно болезненное "мероприятие", но не до такой же степени! Это же пытка! Вот так, наверное, фашисты пытали партизанок ...

Весь день Тома не выходила из своей каморки. Влад ушел, не оглянувшись: ну как же, завтрак — это святое! А бедная Тома так и лежала на продавленной сетке допотопной кровати, свернувшись клубочком, сжавшись от непроходящей боли. Залитая кровью простынь противно холодила измученное тело. И не менее мерзко было на душе. Что она натворила, что наделала, как посмела... Как была права мама... И что теперь делать, как смотреть в глаза людям, Владу?

А Влад, казалось, уже забыл о ее существовании. Он спокойно завтракал, обедал и ужинал, в перерывах сражаясь в пинг-понг или в подкидного дурака, строя по обыкновению глазки еще "неокученным" им девушкам. Ему за целый день не пришло в голову поинтересоваться Тамариным самочувствием, принести ей какой-никакой завалящий бутерброд. Зато поздно ночью, после затянувшегося по обыкновению ужина он вспомнил о своей жертве. Вспомнил и принес..., нет не пресловутый бутерброд, а чистую простыню! И снова до утра терзал несчастную, разрывая неуспевшую еще зажить рану, вновь и вновь вонзая в почти детское тельце свою несоразмерно большую, даже огромную, плоть. И рвал, рвал, рвал ее, наслаждаясь тем, как плотно вбивается в нее, как тесно охватывает его "Монстра" ее уже не девичье, но еще далеко не женское тело... Бедная девочка пыталась сопротивляться, кричала, плакала, царапала спину своего мучителя короткими ногтями. Молила о пощаде, молила о хотя бы кратком перерыве... Но изверг, как заведенный, нависал над ней, продолжая непрерывно вгонять себя ритмичными толчками все глубже и глубже в свою несчастную жертву. Иногда ему все же приходилось ненадолго останавливаться, когда Тамара буквально теряла сознание от боли. Тогда он приводил ее в чувство глотком воды и с удесятеренной силой возобновлял свои игрища.

"Ночь любви" завершилась поздним утром. Влад вновь убежал обедать (завтрак ему пришлось пропустить, уж очень приятно было "тренировать" Тому!), оставив несчастную жертву любви на в очередной раз залитой кровью простыне...

* * *

Летний сезон закончился. Надо бы придумать какое-то занятие, чтобы коротать долгие осенние, а после и зимние вечера.