Зеркала. Часть 2: Подмастерье и Лесное братство

— Мертвы...

— Закуси тобою мышь! — воскликнул Шторм.

Инвари поежился. На душе было неспокойно — предчувствие беды витало в воздухе вместе с Хранителями. Ведьма не отрывала от его лица горящих глаз, словно подозревала в чем-то.

— А что, если проверить владения Ванвельта? Чего гадать-то? — предложил Шери. — Если следопыты пойдут через Топи, то вернутся с новостями довольно быстро.

— Топи они не пройдут! — возразил Аф.

— Мы пошлем лучших, — подал голос Гэри.

— Не сомневаюсь. — Аф покивал рогатой головой. — Но Чаща и Топи — совершенно разные. Я долгое время жил там. Пройти болота могут только местные жители, а я что-то не припомню, чтобы в лагере был хоть кто-нибудь с той стороны!

— На Топях? — изумился Шторм. — Жить в болоте? Боги мои, что же там может быть хорошего? Тина? Огоньки гнилые противные? Или эти, как их, лягуши?

Флавин улыбнулся.

— Природа везде мать, мой друг. До тех пор, пока вы не превращаете ее в мусорную яму.

— Ничего я не превращаю! — обиделся Шторм.

— Я не вас лично имел в виду, Шторм, простите меня. Я про людей вообще. Вам свойственно покорять природу, а не сотрудничать с ней. Поэтому и путь вашего рода долог, извилист, но не радостен.

Инвари тихонько кивал, соглашаясь. Флавин, с высоты неимоверного старшинства своей расы над расой человеческой говорил правду.

— Пока я — помеха в лагере! — предложил юноша. — Поэтому могу отправиться туда и все разузнать, — он любезно улыбнулся Афу, — если вы не откажетесь сопровождать меня в качестве проводника.

— Аф никуда не поедет! — резко вмешалась Гроза. — И тебе, дэльф, лучше не вмешиваться в наши дела. Здесь все решает Гэри!

Инвари посмотрел в глаза Атаману.

— Я уважаю тебя, — медленно сказал он, не обращая внимания на женщину, — но, даже если ты будешь против — я поеду! Потому что, чувствую, там мы найдем ответ на наши вопросы.

— Один прав, — поддержал его флавин, — вдвоем у нас есть шанс!

— Втроем! — прогудел все еще обиженный Шторм и ласково погладил оголовье дубины, лежащей рядом, — Я, конечно, тоже очень уважаю всех присутствующих и вас обоих, но вы какие-то, гм, хилые на вид...

Инвари расхохотался. Даже флавин улыбнулся шире обычного.

— Ворчун этого не одобрит! — вкрадчиво напомнил Шери.

— Ворчун? — Шторм озаботился, но только на мгновение. — Он ничего и не узнает, на то ты и Молчун, а? Он все равно не ждет меня скоро. Мы быстренько обернемся туда-сюда...

— Карго! — выругался Шери и вопросительно взглянул на Атамана.

Тот отрицательно качнул головой.

— Они пусть едут. Но ты мне нужен здесь.

— Как?! — возмутилась Гроза. — Ты отпускаешь их с этим... монахом? Ему нельзя доверять!

— Хватит! — оборвал Гэри. — Решения принимаю я, не так ли?

Гроза вскочила и, фыркнув, разъяренной кошкой прыгнула в темноту. Гэри только плечами пожал. Инвари жалел, что не может видеть выражения его лица.

Флавин тоже поднялся, постучал копытами о холодную землю.

— И я пойду. Надо осмотреть раненых. Укусы этих, так называемых волков, очень плохо заживают!

Он ушел за ведьмой.

— Интересно, — вслед ему сказал Шери, — Почему он всегда с нами на вы? Не знаешь, Один?

— Аф — первый встреченный мною флавин, — признался Инвари. — И поэтому все, что я знаю о них — из Орденских хроник и путеводителей. Вряд ли то, что о них говорится — правда. Но, если хотите, я расскажу.

— Расскажи! — попросил Шторм.

Глаза его блестели. Похоже, этой промозглой ночью, у разбойничьего костра в компании с бандитами, ведьмой, флавином и странным монахом он был по-настоящему счастлив.

— Флавины, — задумчиво заговорил Инвари, — первые дети природы. Они появились за несколько десятков кругов до нас и мудрость их несоизмерима с тем, что мы зовем человеческим разумом. Мы не всегда понимаем их, они никогда не слушают нас. Как отцы и дети, мы иногда конфликтуем. Но если беда угрожает нашей земле, мы объединяемся и забываем обиды. Так было, например, в четвертом круге, когда исчезновение Хороса — стихийбога привело к чудовищным бедствиям, мору и гибели сотен тысяч людей. Лишь благодаря совместным действиям мудрецов-флавинов и человеческих женщин-ведуний, называемых ныне ведьмами, удалось усмирить стихии и передать их во временное ведение последних.

Флавины — самые независимые из Всех живущих. Они не строят дома — по крайней мере, их никто никогда не видел — и не носят одежду. Единственное жилье — материнское чрево природы, одежда — собственная шерсть...

— А как же Аф? — заинтересовался Гэри.

— Думаю, он носит человеческую одежду лишь из уважения к нашим обычаям. Ведь флавинам не чуждо уважение к людям, хотя такое случается весьма редко. Но если они кому-то доверяют, то доверяют верно! Они немногословны, но то, о чем говорят — правда, а то о чем умалчивают — истина. Своим обращением на "вы" они подчеркивают дистанцию между нами. Они никогда не примут человеческого ребенка в свою семью, даже если он будет терпеть бедствие. Не из жестокости, а из опасения сломать его разум по своему образу и подобию, лишить индивидуальности, а значит независимости. Они скорее найдут ему новых родителей — добрых людей, и он будет действительно счастлив с ними, ведь в людях они никогда не ошибаются. Но критерии их доверия или недоверия неясны. Были случаи, когда флавины приходили на помощь тем, которых изгоняло общество, мимо других же равнодушно проходили, не протянув руки, обрекая на гибель.

Они истинные целители и знахари, которые не доверяют магии людей, используя лишь свои знания о природных процессах и веществах. Но Тайной они владеют. Говорят, флавин заговаривает синяки и ушибы, еще не начав ходить.

— Откуда же у него тогда синяки? — воскликнул Шторм. — Вот, закуси тобою мышь!

Инвари улыбнулся.

— Они оберегают природу в меру своих возможностей. А возможности эти широки. Если некто вредит земле, воде или лесу, они делают так, что он уходит, гонимый собственным страхом. Человек, вызвавший неприязнь флавина не будет спать спокойно. Они не пугают его, не причиняют вреда ему, семье или имуществу. Они просто время от времени показываются ему на глаза и такие волны ненависти и отвращения обрушиваются на несчастного, дерзнувшего посягнуть на чистоту Матери природы, что и сам он преисполняется ненависти и отвращения к себе и скитается до тех пор, пока не представится случай искупить вину.

— А они смертны? — заворожено спросил Шери.

— Не знаю, — искренне признался Инвари. — Об их жизни вообще ничего не известно. Все, что я рассказал, основано на слухах и некоторых реальных событиях, описанных у дэльфов. Но говорят, — он развеселился, — что увидеть флавинку и стать Богом — одно и то же! Эта примета исполнения всех желаний.

— И где их можно увидеть? — живо заинтересовался Шторм.

Инвари, смеясь, пожал плечами.

— Не знаю. Никогда не видел.

— Так может, их и нет вовсе? — весело спросил Шери.

— А как же тогда они... это? — расхохотался Шторм.

За спиной у Инвари раздался тяжелый вздох и Ворон, на полкорпуса высунувшийся из темноты в круг света, положил голову на плечо хозяина.

Инвари потрепал его по морде и поднялся, чтобы взглянуть, не ослабели ли бинты?

— Чем ты околдовал коня? — невольно вздохнул Гэри. — Ходит за тобой, как привязанный, и смирный, словно котенок!

— Это не я его, а он меня! — улыбнулся Инвари.

— А откуда он у тебя? — Шери, любовался отсветами, пламенеющими в больших конских глазах.

— Это долгая история, — отмахнулся юноша. — Между тем, спать пора! Пойдем-ка, дружок.

Конь послушно и осторожно развернулся и, еще прихрамывая, потрусил за хозяином.

Оставшиеся у костра переглянулись.

* * *

Утро выдалось тревожным. Инвари кружил по лагерю, отыскивая следы почуянной вчера беды, но, еще спящий, лагерь был тих и спокоен. Лишь всегда рано встававшие ребятишки собирали валежник и шишки для костров.

За спиной Инвари раздавался неотвратимый перестук копыт — невзнузданный конь не отходил от хозяина ни ночью, ни днем, должно быть, опасаясь, что тот снова потеряется.

Накануне Инвари долго не мог уснуть: кожу саднило под рубашкой — рана от кинжала никак не желала заживать. К тому же еловые и оховые ветви, из которых он соорудил себе ложе под стенами лазарета, немилосердно кололись даже сквозь плащ, а навязчивая мысль о том, что он забыл что-то важное и никак не может вспомнить — что это, не выходила из головы.

Когда, наконец, он уснул, перед глазами его появились строки, написанные летописцем Пта, хронистом и провидцем Ильрийского двора. Их смысл был страшен и временами вовсе непонятен, но, похоже, экспрессия летописца намертво впечатала слова в сознание подмастерья. Даже сейчас Инвари холодила нервная дрожь, когда на ум приходило: "И смеялся Осемнадцатиликий...". Имя этого Божества не называлось вслух, прячась за многочисленными прозвищами. Дэльфы называли его "ДомИно" и это имя было ближе других к истинному, о котором ведали Мастера; люди образованные — "Осемнадцатиликим", так как считалось, что у зла 18 личин; простецы именовали "Черной собакой тьмы" или "Черным псом", или просто "Псом". Ибо в человеческом понимании нет ничего страшнее предательства существа, чья ласка и преданность оборачиваются разорванным горлом и тогда все — ложь и тлен. Черной собаки, с чьих острых клыков стекает пена безумия, чьи глаза горят в ночи, как злые звезды. И смерть находит везде, и нет спасения!

Инвари нервно оглянулся — приснится же такое! Но воздух был свеж, и даже веяло чуть-чуть смоляным ароматом охов — деревьев Силы из самого Сердца Чащи, а веселые голоса детей беспокоили утреннюю тишину. Их фигурки шныряли в папоротниках, собирая хворост, ягоды и мелкую любопытную живность. Вот рядом с ним вынырнул из зарослей крепкий румяный парнишка. Ему было жарко, рубашка была расшнурована на груди, а в руке он держал зеленое лупоглазое чудо. По тяжелому дыханию мальчика было ясно, что чудо заставило побегать за собой.

— Гляди! — восторженно сказал ребенок, демонстрируя лягуша, и Инвари, улыбаясь, протянул руку и... застыл.

Ребенок доверчиво протягивал ему находку, но не на нее упал взгляд Инвари. Холодея, он присел на корточки и крепко сжал парнишку за плечо.

— Как тебя зовут? — ласково спросил он.

— Яни, — с достоинством отвечал тот.

Инвари отогнул воротник его рубашки и увидел красную петлю сыпи, уже захлестнувшую шею мальчика.

— Давно у тебя это? — Инвари показал на сыпь.

— С утра. Мать еще не видела — опять мыться заставит! — грустно констатировал ребенок.

— Знаешь что, Яни, — излишне спокойно предложил Инвари, — давай сходим, покажем твоего лягуша Афу? Он все про них знает. Ты ведь не боишься его, нет?

— Нет, — Яни вложил руку в ладонь Инвари. — А откуда он все знает?

Рассказывая про флавинов, Инвари подвел Яни к лазарету и, не заходя внутрь, кликнул Афа. Через мгновение тот выскользнул наружу, приветливо поздоровался с ребенком, восхитился находкой. Но, кинув взгляд на Инвари, посерьезнел и отвел их в сторону — в заросли кустарника.

Мальчик взахлеб рассказывал ему, как ловил лягуша. Кивая головой, Аф покосился на Инвари и одними губами пошептал:

— Что?

Инвари осторожно отогнул воротник рубашки.

— Взгляните.

Флавин опустился на колени и пристально осмотрел сначала лягуша — Яни настаивал на этом — а затем и петлю вокруг шеи мальчика, багровеющую на глазах. И тут Инвари впервые увидел, как бледнеют флавины — полосой, словно краски сползают с лица.

Яни растерянно замолчал.

— Может быть, я ошибся? — с надеждой спросил Инвари, зная ответ.

— Нет, юноша!

Аф достал из кармана штанов горсть неведомо откуда взявшихся красивых речных камешков.

— Нравятся? — спросил он мальчишку, высоко подкидывая их в воздухе и ловя все разом одной рукой. — Сможете так?

Яни восхищенно смотрел на представление. Лягуш выполз из его руки и скакнул в траву.

— Держите, — Аф протянул камешки Яну, — потренируйтесь здесь.

Мальчик занялся новой игрушкой, а Аф отвел Инвари в сторону.

— Вы спросили — как давно?

— С сегодняшнего утра.

— Это конец, дэльф! Завтра сляжет весь лагерь.

— Надо найти всех, с кем он общался...

— Боюсь, это будет куча народу...

— Значит, надо осмотреть всех!

— И отделить агнцов от плевел? — Аф невесело усмехнулся.

— Ради блага тех и других! — кивнул Инвари. — Еще не заразившиеся могут вообще не заболеть, но отделить их необходимо!

— А есть ли такие? — словно сам себя спросил Аф. — Что ж, недаром Гроза не любит вас, Один — вы приносите дурные вести!

Инвари только вздохнул в ответ.

Флавин посмотрел на ребенка.

— Он уже в испарине. Болезнь прогрессирует. К полуночи он умрет.

Инвари стиснул зубы.

— Вы начинайте осмотр, Аф, а я пойду к Гэри — пускай дурные вести лежат целиком на мне! Что-нибудь передать ему от вас?

Флавин грустно взглянул на Инвари. Его вертикальные зрачки расширились и казались безнадежно-бездонными.

— Вы и сами знаете, что сказать, юноша...

— И все же?

— Скажите что в лагере..., — Аф запнулся, — ...красная чума.

* * *

Проведя в болезненном забытьи много времени, Утери очнулся. Что-то кололо его в бок. Охнув, он перевернулся на спину, пошарил рукой по полу и наткнулся на кусочек холодного влажного металла. В кромешной тьме он поднес к глазам Троицу и попытался представить, как она выглядит воочию — крестообразный кулон из серебра, каждый конец которого, кроме нижнего, оканчивался семилистником с капелькой алмазной росы в средоточии лепестков. Солнце и полумесяц украшали само перекрестие, а на нижнем конце символа была выплавлена золотая звезда с разной длины лучами, неровно покрытая глубокими бороздками. До боли сжимая пальцами острые края кулона, Утери молча плакал от бессилия, отчаяния и страха, пока слезы на иссякли совсем. Затем, спрятав Троицу глубоко в складки одежды, он осторожно ощупал голову и лицо — кости были целы, и постарался сесть. Чьи-то руки помогли ему.

— Кто это? — прошептал он.

В темноте казалось кощунством говорить громко.

— Это я — Логир. Вот вода, давай я промою твои раны.

— Вода? — удивился Утери.

— Братья не стали пить...

Логир не сказал более ни слова, но он и так понял. Раз в день сверху спускали бадью с грязной водой, и другую — с какими-то отбросами. Воду делили как величайшую драгоценность, оставляя бо льшую часть для искалеченных и больных. Ведь раненым или пребывающим в бреду братьям воды требовалось больше. Если ее не хватало, те, кто был сильнее, отказывались от своей доли до следующей раздачи.

Логир осторожно смывал с его лица запекшуюся кровь. Вода была холодной.

— Мы все тут умрем, — тихо сказал Логир. — И перед тем пожалеем, что родились на свет.

Он был старше Утери на двадцать лет и на восемнадцать лет дольше служил Свету. Утери нащупал его руку на своем лице, сжал.

— Не говори так! И ты, и я знаем, что Свет существует. Просто здесь темно.

В смехе, прозвучавшем в ответ, Утери почудились нотки безумия. Логир отцепил его пальцы и продолжил смывать кровь.