— Помимо экипировки и оружия моих людей, со складов для нужд погранцов перевозятся боеприпасы к стрелковому оружию, включая пулемётные. Сами пулемёты 'Калашникова' и два крупнокалиберных 'Корда'. Гранатомёты и выстрелы к ним. Два ящика с пехотными огнемётами 'Шмель'. Ручные гранаты..., судя по маркировке.

Сам список я осмотрел бегло — было ещё с десяток пунктов. Что-то там про сигнальные ракеты, фальшфейеры, радиостанции с ремкомплектами и всякой приёмо-передающей лабудой, сухие аккумуляторы..., честно говоря не запомнил. Но скорей всего это изобилие размещено по другим номерам.

Старпом присвистнул:

— Серьёзненько. Как они нам ещё 'армату' в разобранном виде не запихнули. А что вы там говорили об экипировке своих морпехов?

— ВКПО в арктическом исполнении, бронежилет, оружие. В целом стандартный набор.

-А 'вэкэпэо' — это...?

— Всесезонный комплект полевого обмундирования.

Черто́в немного подумал, смотря в иллюминатор, как в сторону. Потом принял решение:

— Знаете, ваше предложение о помощи..., спасибо, конечно, но преждевременно. Пока никаких опасностей не наблюдается.

— Я понимаю, — принуждённо кивнул старлей, соглашаясь, — просто ситуация меня волнует. Произошло чрезвычайное происшествие. Я привык и хотел бы быть в курсе всех изменений. Или войти в ваш штаб. Это возможно? У вас есть штаб?

— Нет, штаба нет, — Черто́в и не думал улыбаться, — есть я — капитан и мои помощники. Пока я не вижу сложностей с доставкой вас и груза для военных в пункт назначения.

Если же обстановка измениться в плохую сторону, поверьте, возможностью усилить безопасность судна мы непременно воспользуемся. То бишь, вашим предложением. Если вы привыкли держать руку, так сказать, на пульсе, можете присутствовать в рубке. Не помешаете.

Офицер снова кивнул, принимая отказ капитана, однако было видно, что он расстроился. Не стал он, и задерживаться, засобиравшись отправиться в свою каюту.

— Кстати, а те два гражданских, они у нас на третьем ярусе в каютах 14 — 16, — напомнил старпом и спросил у лейтенанта, — вы не знаете, что они перевозят? Они тоже относятся к военным?

Старший лейтенант, уже в дверях молча, сумрачно мотнул головой и вышел.

С выражением 'вот так!' Черто́в посмотрел на помощника и уже вслух прокомментировал:

— По-моему мы обидели молодого человека своим отказом. Да? Только мне на судне не улыбается вооружённая толпа, пусть, даже это и наши бравые морпехи.

И ещё. Надо поручить начальнику службы безопасности обязательно проверить и расспросить этих товарищей из 'четырнадцатой' и 'шестнадцатой'. Вдруг у них в ящиках тоже чего-нибудь смертельно-разящее?

Вызывать начальника службы безопасности по судовой трансляции (а он мог быть где угодно из восьми палуб-ярусов судна) — лишний раз волновать экипаж. Подумают ещё — опять что-то случилось. Поэтому старпом сел за телефоны, намереваясь отыскать его простым обзвоном.

Черто́в же подошёл к иллюминатору скрестив на груди руки и глядя в наплывающую белую целину, погрузился в размышления.

Вопросы лейтенанта о причинах и следствиях произошедшего, о прочности техники и людей заставили вспомнить (с не меньшим содроганием), что судно несколько часов шло во льдах совершенно неуправляемое.

Холодный мир Арктики настолько отличалась от природы других широт, что впору было бы сравнить её (Арктику) с другой планетой. Не очень дружелюбной к человеку.

'А мы как затерянный в ледяном космосе звездолёт, глотающий парсеки'.

И почему-то вспомнился Лем и рассуждения его героя в одном из произведений.

Наверное не дословно, но почти:

'Человек — это такая крохотная капелька.

Достаточно ничтожной дряни, перегоревшего проводничка, какой-нибудь расфокусировки тяги или размагничивания полей — начинается вибрация, мгновенно свёртывается кровь и готово.

И если бы в этих условиях ещё и люди подводили...'.

Трещина по носу то ширится, то сужается, извилистым изломом. Ледокол идёт почти посередине разлома, иногда подламывая острые углы без всяких сотрясений и тряски.

'А вот наш 'Ямал' не подкачал, техника и механизмы вытащили, тогда, как человеческая плоть подвела, дала слабину'!

Капитан провёл рукой по внутренней обивке мостика, с уважением ощущая вибрирующую мощь.

* * *

За иллюминатором легчали льды и 'Ямал' бесцеремонно хрумкал их, расталкивая, раздвигая, следуя на 'норд'. На чистый 'норд', и по компасу и по виду, открывшейся вдалеке тёмной полосы, чистой воды Баренца.

Ледяное поле кончалось. Кончался и никак не кончался долгий полярный день. Прежде чем солнце тягуче окунулось оккупировавшую горизонт дымку, подняли 'вертушку', с которой разглядели, что после примерно 50 миль чистой воды наступает опять белое безбрежье.

— Припай до самого архипелага, не иначе, — сделал заключение капитан, велев лётчикам возвращаться, — можно было бы прогнать машину до самой Земли Александры, но..., когда там полная тишина и даже молчит радиомаяк, и туман такой плотный стелет....

— Верно, верно, затянуло-то как, а? Вот тебе и полярный день! — Поддакнул старпом, глянув на сгустившуюся до пронзительной синевы хмарь, — тихо дочапаем до припая, подгадав к утренней вахте, а уж потом определимся.

На выходящем из дрейфующих льдов 'Ямале' вспыхнули прожектора, украсив некогда белое поле фантастическими пятнами, фиолетовыми отливами, очертив причудливыми линиями изломы трещин.

* * *

Несмотря на видимое спокойствие, почему-то именно в ночную вахту Черто́в ожидал очередного выверта-подвоха от....

'А пёс его знает от чего или кого — что-то типа уже случившейся потери ориентации и сознания экипажем.

Сидит где-то в нас в человеках, заложенный ещё с первобытных времён страх перед тьмою, когда голожопый, едва прикрытый шкурой предок с ужасом прислушивался к рёву зверей в ночном лесу. Вот и рефлексую'.

При ночном переходе иногда радар, а потом и прожекторá выхватывали мелкие, а порой и весьма крупные айсберги, которые словно призраки выплывали из темноты, сверкая под лучами 50-и киловаттных ламп и так же величественно исчезали в ночи́.

Невзирая на расчёт и выверенный ход чуть выше среднего, всё ровно в припай вошли до утренней вахты. Без всяких неожиданностей, 'схарчив' штевнем первые проплешины склянки , затем вмёрзшее крошево и дальше, откалывая куски всё толще и толще. И туман поредел, студясь на лёд.

'Собаку' достаивал старший помощник. Оценив толщину льда, он не стал будить раньше времени капитана, счёл целесообразным отправить в разведку вертолёт, пока ледокол будет огибать западную часть острова Александры.

Чуть погодя, проходя траверс мыса Мэри-Хармсуорт (крайняя западная точка архипелага) подготовили вертолёт. Пилоты долго прогревали двигатели и наконец, взлетели. 'Ми-восьмой' утарахтел вперёд на крейсерской и не прошло и пятнадцати минут, как летуны огорошили:

— Нету! Ничего нету!

'Как? Чего? Совсем ничего? Сбрендили?' — Посыпал вопросами старший помощник.

— Погоди Ваня, — в рубке появился заспанный капитан. Взял трубку переговорного устройства с 'вертушкой':

— Это капитан. Докладывай.

Выслушав, спросил:

— Может что-то напутали и это не Земля Александры? Всё ж под снегом..., — слушая пилотов, кэп поддакивал, — понятно..., очертания, ледяной купол , заливы.... Кого видели? Мишку? А-а-а-а, белого! Ясно! Возвращайтесь.

— Что? — Напряжённо ждал старпом.

— Сходим — обследуем. Распорядись — пусть боцман..., или сам: подготовить экипировку, выдать оружие. Отправимся на вертолёте. Сам хочу посмотреть, — Черто́в резко повернулся к вахтенному, — толщина льда, температура?

Получив ответ, распорядился:

— Стоп машины. Готовьте 'ледовые якоря'.

Машины все же не остановили. Просто мерный гул механизмов сменил тональность, утонув в утробе атомохода. Гребные электродвигатели продолжали лениво крутить винты, те гоняли воду с мёрзлым крошевом, не давая схватиться корке льда — соблюдалось равновесие, судно стояло, упёршись носом в вырубленный карман в припае.

Спустили трап, на лёд соскочили боцман с матросами — осмотрелись, расставили флажки вблизи опасных трещин. Затем накрутив коловоротом лунки, вбили на четыре точки деревянные брусья, закрепили на них швартовы — два носовых, два с полуюта.

Вернулась 'вертушка'. Села, медленно вращая лопастями — пилоты ждали, пока наберётся и экипируется экспедиционная группа.

Техники даром времени не теряли и, подтянув заправочные шланги, накачивали 'Миля' горючкой — в Арктике нельзя полагаться на 'авось' и топлива всегда должно быть с запасом.

Пошла погрузка. В последний момент прискакал лейтенант-морпех — попросился тоже.

Капитан дал согласие. С военным снаряжением из контейнера возиться не стали (хлопотно) — надеть чего нашли: чьи-то запасные унты, пуховик на лебяжьем пуху, из оружия доверили 'Сайгу'.

— Ты ж смотри лейтенант, это только с виду 'калаш'.

— Знаю, знаю, — выгнал на ветер пар изо рта офицер — казалось самый взволнованный среди всей группы.

Все уже расселись, ждали только капитана.

— Так, Ваня! — Отдавал тот последние наставления старпому, перекрикивая свист вертолёта, — не знаю, сколько мы там проваландаемся, температура воздуха мне не нравится — колеблется и ветер с 'норда', — так что — бди!

* * *

С высоты переход от припая на берег и не заметили бы, если бы небольшая оголённость скал на мысе Мэри-Хармсуорт, от которого до местоположения 'Нагурский' пятьдесят пять километров.

Дальше шли над куполом Лунным — ледовыми куполом, покрывавшим большую часть острова Александры. 'Ми-восьмой', как уже упоминалось, был в транспортной версии — сиденьями для пассажиров хоть оборудован, но шумоизоляции считай что никакой!

Черто́в обустроился на месте второго пилота — разглядывал открывшийся внизу вид, нацепив на голову наушники и слушая пояснения Шабанова.

— Я поначалу тоже подумал, что попутал, но видите — вот там левее на северо-западе уже виднеется полынья, примыкающая к мысу Нимрод? Вот по этому аппендиксу Нимрода (знакомое очертание), я как-то сразу и понял — прилетел туда куда надо.

А дальше непонятка пошла! Ещё месяц назад вокруг бухты Северной железа всякого дохренища навалено было, не переработанного и не вывезенного. А тут девственная чистота!

Вертолёт промахал ещё десять километров и завис над тем местом, где должна была быть база пограничной службы 'Нагурский'.

Теперь знакомые очертания острова оказались совсем какими-то незнакомыми.

— Ну, и..., кульминация! — Произнёс Шабанов, словно ставя себе в заслугу, что сумел пробить невозмутимость кэпа.

То, что понастроили за последний год скрыть снегом было совершенно невозможно. Не было пёстрых маяков, ни куполов ангаров, ни антенн, которые наверняка бы торчали, несмотря на все метели и ураганы. Внизу было совершенно чистое белое поле снега!

— Это точно остров Александры?

— Несомненно. Оно. Но не оно! Садимся?

— Валяй!

Винты ещё гоняли колючую снежную пыль, а самые прыткие уже соскочили на ноздреватую наморозь, покрывавшую место посадки. Кто с ружьями, у кого-то такая же, как и у старшего лейтенанта 'Сайга'.

'Всё правильно, — подумал Черто́в, — белый медведь — зверь, мало того, что любопытный, нихрена человека не боится даже при более массовом присутствии, с рычащей и смердящей техникой. А тут вообще считай, что полновластный хозяин в теперешней совершенно непонятной пустоши.

Хотя, насколько удалось разглядеть с высоты, прибрежная полынья простирается и на северную часть острова, а открытые участки воды — это почитай наличие и доступность корма для всех обитающих тут тварей. Там-то должна быть и основная охота для медведей'.

Народ разбрёлся (осторожничая — парами), ковыряя снег в надежде отыскать хоть какие-то улики и свидетельства под белым покрывалом — тщётно.

Во время полярного лета здесь из-под снега проступает земля и появляется скудная арктическая растительность. Сейчас же от края до края сплошная снежная целина — плавные изгибы, бугристость, провалы. Безжизненно и уныло в свете тусклого, пробивающегося из-за серого марева солнца.

Ветер с 'норда', с открытой воды, тянул влажностью, сты́ло пробирая даже в тёплых одеждах. И разлапившаяся винтами 'вертушка', местами уже начала покрывать пушистым ёжиком инея.

Люди стали стягиваться обратно. Офицер-морпех (в ярком пуховике, совсем, как и не офицер), тот давно уже поутратил интерес к окружающему — прохаживался рядом, наблюдая за периметром, держа оружие непринуждённо, но настороже (сказывалась выучка). Иногда бросая короткие испытывающие взгляды, проявляя завидное терпение, удерживаясь от вопросов.

Накинутый на голову капюшон приглушал все звуки, и боцман подошёл совершенно незаметно:

— Ерунда какая-то! Сверху смотрел — совершенно очевидно, что это остров Александры. А тут..., — он развёл руками вокруг, похмыкал, прикряхтывая, подыскивая слова и не нашёл ничего подходящего, кроме как, — необитаем!

Капитан стоял, будто изваяние, грея-потираясь наветренной щекой о мех капюшона, думая о своём, делая предварительные, совершенно невозможные выводы, завивающие мысли в совсем невероятные гипотезы.

— Капитан, — ещё раз окликнул боцман, — Андрей Анатольевич....

— Да, конечно. Возвращаемся.

Колючий промозглый 'норд' был самым лучшим погонщиком обратно на борт — все быстро гуськом, пригнувшись, проскользнули в узкую сдвижную дверь.

Пустынная Земля Александры в иллюминаторах провалились вниз.

По пути назад пилот решил пройтись чуть восточнее — вдоль береговой черты над заливом Дежнёва, проливом Кембридж, о чём и уведомил капитана. Решение Черто́ва было спонтанным, вытекающим их этого изменения маршрута:

— Сколько у нас горючки — до Белля хватит?

— Грэм-Белл? — Слегка опешил пилот, — так туда ж километров триста по-прямой от Нагурского!

— Да, нет! — Снисходительно поправил кэп, нисколько не удивившись, что Шабанов сразу подумает на остров Грэм-Белл, который был в логистике морских грузоперевозок. И повторил с нажимом, — остров Белл, тот, что чуть западнее Нортбрука. Сравнительно недалеко.

— А-а-а! И до, и на обратно на ледокол — вполне, — пилот даже не взглянул на показания приборов, меняя курс.

А Черто́в взялся за работу штурмана — без электронной навигации, имея сомнительные ориентиры, когда внизу практически сплошное белое поле за редким исключением отмелей у берегов да темнеющих скал, главное было не промахнуться. Тем не менее, привязка существовала, следовало выбрать направление, произвести несложные расчёты и выйти в нужную точку.

Двадцать пять минут лёту. Пересекли по диагонали южную часть острова Георга, замёрзший пролив с голубыми пятнами полыней, и вот впереди показалась чернеющая оголёнными базальтовыми склонами гора с плоским навершием плато — остров Белл. Неожиданно пробилось солнце, подкрасив пейзаж лазоревыми тонами.