Маленькая ведьма

— Прошу, — чуть суше Стайн указал жестом к двум креслам у камина, между коих стоял небольшой низкий столик, и отнюдь не пустой.

Гость не стал жеманничать или отнекиваться. Хладнокровно уселся в кресло, налил себе подогретого, со специями вина. Он не спеша, с удовольствием отхлебнул, подвинув ближе к каминной решётке сапоги. Что такое выпить после здешней сырой зимней погоды капельку горячего спиртного — это знают только местные жители. Ибо ревматизм и простуды здесь были двумя главными бичами рода человеческого. Да и не только человеческого, ибо встретить на Крумте гнома или эльфа тоже можно было, и не только в посольстве.

Затем он предъявил Стайну его пригласительное письмо, и когда тот кивнул, бросил лист бумаги в огонь камина.

Тем временем бургомистр, отчаявшись подобрать слова для речи — а он привык всегда взвешивать выражения, говоря с кем бы то ни было — мысленно послал все условности и экивоки к Падшему. Ибо сама только мысль о том, что глава одной из Презренных гильдий окажется у него в малом кабинете и Стайну придётся излагать тому свою просьбу, могла привидеться только в кошмарном сне.

— Догадываетесь, зачем я решил встретиться с вами? — наконец решился он.

Плечи гостя неопределённо шевельнулись под бесформенным плащом, а голос оказался лишённым каких-либо эмоций и безжизненным:

— Мои догадки здесь ничего не значат. Я весь внимание и слушаю уважаемого бургомистра чрезвычайно заинтересованно. Уж коль скоро его доверенный слуга гарантировал приватность беседы и неприкасаемость лично мне.

Стайн мрачно покрутил массивный золотой перстень на пальце, как делал всегда, оказавшись в затруднительном положении. Но доселе он находил решение и не раз доказывал делом, что по праву носит тяжёлую золотую цепь бургомистра.

— Всё дело в армии графа Ледвика, — негромко сказал он, выказывая подспудно грызшую его мысль весьма коротко — ибо умному человеку того достаточно.

А уж то, что главой гильдии воров вот уже десяток лет может быть добрячок-пацифист или какой другой недоумок — это уж россказни почище, чем байки поддатых матросов в портовом кабачке, или бредни проповедников из братства Единого.

Собеседник опустил голову, задумавшись над тем, как много вложил хозяин дома в столь короткую фразу. Тут было всё — и смена существующего положения в городе, которое все ругали, но которое всех в общем-то устраивало. И скудость казны, ещё не пополнившейся после репараций той, последней войны, когда расположенная на материке Полночная Империя поставила на колени гордых граждан Крумта. И отказ графа удовлетвориться обычного размера выкупом. И что останется от Сарнолла, если из него выкачать столько золота на сторону.

— Все ли средства исчерпаны? — негромко спросил Салдан.

А это был именно он. И никто иной, хотя имя его и не называлось. Глава одной из двух самых могущественных среди Презренных гильдий в городе. Ну, затеянное дело Нищим и Попрошайкам не по зубам — тут нужны щуки куда более матёрые...

— Да, другого выхода я не вижу. — голос бургомистра испуганно упал до едва различимого.

А Салдан размышлял — причём вслух, как бы советуясь сам с собой.

— Допустим, если удастся. Граф не простолюдин, у него родственнички-друзья обязательно сыщутся, со словом "честь" в головах. И "месть" тоже. А если не удастся... городу каюк — на ноги он не встанет после такого. И где же искать пристанища бедному человечку, дабы спокойно прожить на свои скромные сбережения?

— Так надо найти того, кто и дело сделает, и кого не жалко бросить, словно кость стае псов на растерзание... — бургомистр чуть подался вперёд.

Всё верно он рассчитал — хоть городские жулики и ходят на дело без оружия, но удалось точно вызнать через верных людишек, что есть в воровской гильдии и совсем уж душегубские таланты да умения. А посему он и послал преданного слугу с письмом — и завуалированным приглашением на встречу.

Глава кошелёчных и карманных дел мастеров не спешил отвечать — уж больно это дельце смердело. Тут думать надо, ведь голова на шее одна. Да и та своя, не казённая. Посему он налил себе вина, забросил в рот щепоть орешков и уставился в огонь. Долго он молчал, глядя сквозь весёлую и бесцельную суету язычков пламени на полыхающих жаром углях. И наконец поинтересовался:

— А что я буду с того иметь? — вопрос как бы подразумевал — в принципе он не против, но торговаться будет отчаянно.

Однако и бургомистр был не прост, и в таких делах поднаторел как бы не сильнее гостя. А потому разом отмёл все попытки набить цену.

— Жизнь за жизнь. Ведь однажды это может быть и твоя...

Собеседник покивал головой, с невыразительным лицом выслушав ответ городского головы. Всё верно — жизнь золотом не измеришь, да и не всегда купишь... Всяко оно может повернуться, а иметь возможность вытащить кого из рук палача это дело нешуточное. И верно намекнул этот Стайн — однажды может быть выкуплена и его, Салдана, собственная шея. И он согласился.

— Ну что ж. Есть у меня на примете человечек — ловкий и о смерти ещё не задумывается. Когда?

Стайн с облегчением вздохнул, откинувшись обратно на спинку кресла и забавляясь игрой огненных бликов в резных гранях хрустального стакана. Повертев его в пальцах, аккуратно поставил на столик и поднял глаза на собеседника.

— Мороз может установиться в любое время, и тогда у нас останется не более суток, пока лёд на реке не окрепнет. Пока что погода благоприятна... но я менее всего советовал бы на это полагаться.

Тот еле заметно усмехнулся и кивнул. Всё понятно. Хоть магики и соблюдают нейтралитет, но видать, кто-то из них ворожит родному городу — да вестимо дело, не за пустые слова. Оно и понятно, если втихомолку да без шума, только для своих — на многое глаза закрывают.

А бургомистр продолжил негромко, словно говоря сам с собой.

— Ни в каких бумагах, естественно, ничего такого не будет. И официально на совете о таком даже не помышляли. Но я поговорил поодиночке, тайно, со всеми мало-мальски влиятельными членами городского совета, и моё мнение не только одобрили, но и поддержали...

Вот так и был сделан первый шаг маленькой девчонки к бездонному обрыву в Непознаваемое. Правда, тогда она ещё не знала об этом. И даже не задумывалась — верно, верно заметил Упырь. Кто же в пятнадцать думает о неизбежном — разве только неисправимые пессимисты?

А пока Линн лежала, закопавшись в груде мусора, которую устроила с подветренной стороны солдатня из лагеря графа Ледвика. Хоть и рыскали вокруг городских стен суровые и неулыбчивые патрули, хоть следили, чтобы никто не мог без ведома предводителя въехать, а тем более выехать и вызвать подмогу — а всё же обыскивать кучу отбросов и извергнутого содержимого солдатских задниц никто не додумался.

Запашок был ещё тот, вполне можно себе представить, но по крайней мере внутри было куда теплее, чем снаружи. А главное — между обгрызанным добела кабаньим черепом и порванным седлом прекрасно просматривался ряд палаток. И большое, алого шёлка жилище самого графа, поставленное посреди некоего подобия площади в центре лагеря.

— Твоё дело — сжить со света Ледвика. Как ты это сделаешь, меня не интересует. Иначе — ты знаешь, что тебя ожидает... — так напутствовал её Упырь перед тем, как Линн по верёвке спустилась с городской стены в мутную круговерть ночной вьюги.

Да, она знала. И это знание не раз и не два заставляло её содрогнуться — и помнить о своей ненависти. А пока что...

В прилаженном за пазухой мешочке, зажатый меж двух дощечек, до поры покоился нож из чёрного стекла. Стекло это добывали у подножия огнедышащих гор, на островах далёкого юга. И обладало оно тем свойством, что сколы его были острее всего, что и могла только измыслить пытливая мысль оружейников. Даже гномьей выделки сталь, заточенная до неимоверной остроты и легчайшим прикосновением убирающая поросль с дворянских щёк и подбородков, не могла сравниться с чёрным стеклом. Потому-то и пользовались этим дорогим, но ужасно хрупким материалом лекари — если им надо было зачем-то разрезать человеческую плоть, да иногда магики для своих жутко непонятных изысканий.

Вот и лежала Линн под прикрытием свалки, и уже чуть ли не наизусть высмотрела и смены караула, и когда графу приносят еду в палатку, и когда он сам выходит, весь важный и разодетый, дабы немного размять ноги. И манеры речи, и характерные слова... Собственно говоря, она уже знала — что и когда сделает, а остальное время только убеждала себя, что лучшего способа не придумать.

Заметив, что ранний зимний вечер уже набросил серое покрывало на хмурое небо, Линн закрыла глаза, вздохнула — и решилась.

Рэггл, старый и худой как свечка слуга графа Ледвика, так и не успел понять, отчего его сердце так закололо и ему вдруг стало нестерпимо холодно, и почему оно, а затем и всё тело вдруг отказались служить. Ведь он всего лишь вышел вечером, дабы опорожнить ночную вазу своего воспитанника, коего помнил ещё совсем юным отпрыском рода Ледвиков...

— Что так долго? — недовольно проворчал сержант у входа в роскошную, тускло светящуюся изнутри алую палатку, безуспешно пытаясь укрыться за щитом от наконец-то принёсшего мороз ветра.

Другой часовой был одет подобротнее, потому только бросил косой взгляд на тщедушную фигуру слуги и тут же отвернулся от дыхания стужи, сберегая с таким трудом запасённое под одеждой тепло.

— Дык, итить его... поскользнулся впотьмах, да прямо в кучу. Извалялся весь, — нехотя проворчал тот, кого они приняли за Рэггла в темноте беснующейся вьюги.

— Да уж, запашок от тебя соответствующий, не хуже, чем от посудины. Не оскорбишь нос его светлости столь грубым ароматом? — хохотнул сержант, для очистки совести заглянув в ночную вазу.

Но оружия или чего-либо вообще там не оказалось, поэтому он просто кивнул слуге на вход во временное жилище графа — заходи, мол. Тот знакомым жестом поправил свой поношенный и испачканный в чём-то тёмном кафтан, и проворно юркнул внутрь.

Мнения всех, кого только потом и удалось допросить, расходились самым невообразимым образом. Но сходились в одном — ничего такого не было ни видно, ни слышно. Мелькнула пару раз тень на ткани палатки, и всё. Но в любом случае — их тщетные расспросы и ход розысков оказался весьма далёк от истины...

Граф Ледвик был крупным, сильным мужчиной и опытным воином. Не раз он смотрел в лицо смерти и был готов к ней — но не к такой. Едва он, обнажив белоснежный зад, сел на опорожнённую старым и уже не таким расторопным, как в молодости, Рэгглом ночную вазу и издал вздох облегчения, как перед его лицом что-то мелькнуло.

Лезвие, обнажённое в чёрном стекле сколом после удара искусного раба из гильдии ювелиров, ещё сохранило свою первозданную остроту. Вырвавшись наконец из двух защищающих от случайного прикосновения дощечек, созданное делать идеального качества разрезы в плоти, оно стремительным и в то же время плавным росчерком подлетело к вожделенной цели. Не задерживаясь и почти не встретив сопротивления, разделило пополам слой человеческой кожи на шее — прямо под вздрогнувшим кадыком. И с еле слышным хрустом сделало длинный разрез на всю глубину, слегка чиркнув по хрящу позвоночника — изнутри.

Граф, пойманный на выдохе, ещё успел последний раз вдохнуть воздуха — но уже не ртом, а развалившимся пополам горлом, только вот закричать ему уже было нечем. Почти бесшумно хекнув широким фонтаном алых брызг, он нелепо дёрнулся, засучил ногами, и зачем-то попытался схватиться на располосованную глотку в нелепой и глупой надежде. Каким-то чудом ему удалось схватить за руку слугу, стоящего сзади и почтительно держащего господские портки.

Линн не вырывалась, когда Ледвик последним, судорожным рывком подтянул её к себе, пытаясь рассмотреть лицо убийцы. Слегка прищурившись от брызжущего в лицо и на одежду веера тёплой и оказавшейся чуть солоноватой крови, она внимательно, словно запоминая, смотрела — как стекленеет взгляд. Как уходит жизнь из большого, могучего человека. И как ни на сетанг не заставившая себя ждать смерть наводит глянец на серо-голубые, с лопнувшей прожилкой глаза. Она даже уловила момент, когда из тела исчезло неуловимое нечто — и живой стал покойником.

И она не отвела взгляда, смотрела пристально и, как ей показалось, бесконечно долго. Наконец, когда взор Ледвика стал пустым и чуточку удивлённо-вопросительным, она моргнула слипающимися от чужой крови ресницами — и вновь полоснула стеклянным лезвием, безжалостно скрежеща о кость. На этот раз — по внутренней стороне запястья схватившей ей руки. Сухожилия разрезались почти так же легко, хватка покойника ослабла, и Линн высвободилась. Подхватила и прислонила к подпирающему полог шесту расслабленное тяжёлое тело. Благо вазу она поставила здесь — почти в самом тёмном месте у опоры.

Тут же выхватила из рукава заранее отхваченный кусок верёвки, одним взмахом прикрепила уже покойного графа к столбу. Разжала сведённую судорогой руку, уронила в грязное месиво, из коего состоял пол в этой половине большой палатки, уже ненужный нож. Спохватившись, вынула из другого мешочка за пазухой знак, положила рядом — и выскользнула из палатки.

Со знаком этим была особая история. Порасспрашивав о Ледвике перед тем, как идти на казавшееся остальным безнадёжным дело, она отметила для себя одну немаловажную деталь — что граф некогда вырезал под корень один древний, гордый, но обедневший род. И вспомнила, что знак с гербом того рода, старый, грязный и покрытый бурым налётом — как бы не засохшей кровью — она видела в груде старого хлама на чердаке гильдии. Так почему бы не подстроить всё как месть?

И ей это удалось. Часовые не обратили никакого внимания на Рэггла, по какой-то надобности или поручению вновь выскочившего наружу и помчавшегося весьма резвой прытью куда-то к палаткам сотников. Да и по правде говоря — обращаем ли мы внимание на слуг, если нам сейчас ничего от них не надо? Вовсе нет — те шныряют себе по своим делам, рядом и вокруг нас. Мы их видим — и не замечаем.

Вот это-то ценное свойство и позволило Линн безвозбранно кануть в круговерть вьюги, в спасительную темноту. И даже выйти за пределы лагеря почти к каменной башне у реки, прежде чем сзади сквозь завывание ветра послышались крики. Но поздно, поздно — торжествующая девчонка летела как на крыльях по ещё тонкому, прогибающемуся и трескучему под её лёгкой походкой льду, огибая громаду башни и пробираясь над тёмной водой в город.

Как она попала в развалины пивоварни, где мрачный Салдан который уж раз обдумывал, а правильно ли он поступил и что теперь делать, Линн не помнила. Равно как не задержалась в её памяти холодная и беспощадная истерика, когда возбуждение отпустило. Как Тайши разжимала тупым кинжалом рот, заливая в глотку жгучее зелье для успокоения; как её переодели и тайно, подземным лазом принесли в гильдию — ничего этого бьющаяся в судорогах девчонка не помнила.

* * *

— Ну и что будем делать дальше? — Зугги бросил на едва живого Соплю короткий взгляд, а затем вопросительно посмотрел на мерно и тихо раскачивающуюся Линн.