Ведьма на выданье

Сэр Готфри изволил слегка повернуться ко мне, кивнуть в знак приветствия и (шайзе!) узнавания, после чего вновь занялся видом из окна.

— Я отец Вертер фон Кюсте, нунций и папский легат. Остальных вы знаете, приступим. Поселяясь в городе, вы представились как Айнфах, а не как Сантана. — спокойно, даже монотонно как-то, проговорил отец Вертер. — Почему?

— Незадолго до этого, Ваше Преподобие, — я гордо и независимо вскинула голову, — я потеряла своего супруга. Всякое напоминание о нем отзывалось в моем сердце болью, и потому я назвала свою девичью фамилию.

Вранье, конечно, так и я не на исповеди.

— Это не запрещено. — кивнул он. — Герр Радисфельд утверждает, что вы — ведьма. Это правда?

— Герр Радисфельд выдает желаемое за действительное. Я была ученицей лицензированной ведьмы, однако, по окончании ученичества лицензию не приобретала, ведовское искусство не практикую, веду практику травницы. При изготовлении своих продуктов наговоры не использую.

Отец Вертер поглядел на отца Адриана.

— Не замечена. — кивнул Лебенау. — Было пять доносов, но они не нашли подтверждения. Это все есть в предоставленных Вашему Преподобию материалах.

Нунций поглядел на стопку пергаментных листов перед собой и вздохнул.

— Фрау Сантана, вам приходилось когда-либо принимать участие в охоте на нежить? — фига себе вопросец ты задал, Твое Преподобие... Ну что ж, получай.

— Я находилась в армии Его Святейшества, во время осады и штурма Монсальвата.

Сер Готфри резко обернулся в мою сторону и удивленно вскинул брови. Еще бы, при воспоминании о бунте магов в Меровенсе, Папе Карфагенскому по сей день икается...

— Вот даже как... — фон Кюсте сложил ладони домиком, и посмотрел на меня поверх них. — За это тебе должны проститься многие прегрешения, дочь моя. Ответь мне, ты готовила мазь для Елизы Кнопф?

Неужто мегера облезла от моих притираний? Да нет, не должна бы. И уж всяко, не стал бы целый нунций из-за такой ерунды разбирательство устраивать.

— Я, Ваше Преподобие.

— Ты читала над мазью наговоры, прибегали к волшбе или предметной магии при изготовлении мази? — голос сухой, бесцветный, спокойный, а ощущение такое, что он с меня с живой кожу сдирает.

— Нет, не читала. — я вновь гордо вскинула голову. — Я чту установления Матери нашей, Пресвятой Карфагенской католической Церкви и никогда не ослушалась бы ее запрета на волшбу без лицензии.

— Обучалась ли ты экзорцическим молитвам и наговорам? — спросил нунций. — Не использовала ли их когда?

Ничего себе, вопросики. Да кто ж меня им обучать-то стал бы? Это один из самых охраняемых секретов церкви — не каждый иерарх их знает.

— Нет, Ваше Преподобие. В церковные таинства я не посвящена.

— Тогда, — отец Вертер прикрыл глаза, — как ты можешь объяснить тот факт, что горшочек с твоей мазью смог поразить упыря, лезшего в дом фрау Кнопф?

— А в Кирхенбурге появился упырь? — растерянно спросила я.

Глупый вопрос, конечно. Раз спрашивают — значит появился. Ответ на него, ясен пень, я не получила.

— Никак не могу. — вздохнула я и развела руками. — Разве что чистотел стал средством для борьбы с нежитью.

— Насколько мне известно, пока еще не стал. — отец Вертер едва заметно усмехнулся. — Впрочем, если освятить его, то и им нечистого гонять можно. Отец Адриан, эта госпожа не приносила вам чистотел на освящение?

— Что вы, Ваше Преподобие, — удивился Лебенау, — да мне бы и в голову не пришло читать молитвы над растением.

— Зря. — коротко бросил сэр Готфри.

Молитва... Ну конечно же!

— Э-э-э-э-э... Господа, мне кажется, я догадалась о причине столь убойного воздействия моей мази на упыря. Он ведь... упокоился?

— Теперь — да. — ответил нунций. — Сэр Готфри выследил раненую тварь сегодня утром, и добил. Так мы вас слушаем.

— Ну... Дело в том, что я несколько припозднилась с изготовлением мази, и когда отправляла ее с посыльным фрау Елизе, та еще не настоялась как следует, поэтому мне пришлось пойти на маленькую невинную хитрость. — я потупила глаза. — Передала ей, чтобы на ночь прочитала над горшочком с мазью молитву, а пользовалась ею уже с утра. Мазь к тому часу уже была бы готова.

Сэр Готфри изогнул бровь, и вновь отвернулся к окну, священники переглянулись.

— Какую молитву, дочь моя? — мягко поинтересовался отец Адриан.

— Да самую обычную, отче, — пожала я плечами, — которую все на сон читают. Молитву Ночному Ангелу.

— Значит, обманываешь покупателей, да Клархен? — откашлялся Радисфельд, до которого похоже дошло, что на костер меня не потащат, и решивший поучаствовать в обвинительном процессе. — Нехорошо, девочка.

— Не вижу никакого обмана. — сухо заметил рыцарь, даже не удостоив бургомистра взглядом. — Поступок фрау Сантана напротив, склоняет к благочестию и отвращает от суетного тщеславия и соблазнов, порождаемых мирской красотой.

Радисфельд поперхнулся и замолчал. Ничего, я тебе еще этот выпад припомню, боров карликовый.

* * *

Упырь, сунувшийся к Елизе, был еще совсем молодой, буквально в этот же день выбрался с погоста. Движимый ужасающим голодом, который заменяет этим неприятным тварям и инстинкты, и разум, упырь прокрался в Кирхенбург и бросился на поиски добычи.

Обычно молодые упыри предпочитают питаться кровью детей, поскольку те редко когда успевают понять, что же произошло и поднять крик, однако этого каким-то образом занесло в район дома фрау Елизы.

Та только помолилась на ночь и легла в постель, когда упырь полез в ее окошко, которое Елиза на ночь не закрыла. Мало того, что она еще не спала, так и упырь умудрился зацепить стоявший на подоконнике цветок, который с грохотом обрушился на пол.

Решившая, что к ней в дом залез вор, Елиза вскочила с кровати и принялась ругать ночного визитера последними словами. Упырю бы, по хорошему, сбежать, но близость живого человеческого тела окончательно лишила его рассудительности, и он с ревом бросился на фрау Кнопф.

Елиза обладала настолько дурным характером, что ей и в голову не пришло пугаться ночного гостя, тем более что в темноте ей было не видно, кто ее посетил. Схватив первое, что попалось под руку, а оказался это горшочек с мазью, старая мегера запустила им в голову упыря. Эффект от попадания свеженамоленой мази оказался просто потрясающим — кровосос рухнул на пол, ухватился руками за лицо и издал такой леденящий душу вой, что поверг в дрожь даже Елизу.

Тут в комнату влетел слуга со светильником, и в его неверном свете Кнопф увидала щуплую лысую остроухую тварь в саване, лицо которой отваливалось кусками прямо на глазах. От визга Елизы проснулись даже те соседи, которые остались в постели после крика упыря.

Тот же, рванулся с места к окну, и вылетел на улицу вместе еще с парой цветочных горшков. Падение на брусчатку со второго этажа его, естественно, не убило, а вот фикусам пришел безвременный конец.

Елиза Кнопф, едва придя в себя от ужаса, немедленно послала за отцом Адрианом. Нельзя сказать, что наш городской священник сильно обрадовался тому, что его подняли посреди ночи, однако к новости отнесся более чем серьезно, явился на место происшествия с несколькими служками, произвел все подобающие случаю обряды, и направился домой, писать срочную депешу рыцарям-храмовникам. Письмо, впрочем, так никуда и не отправилось — едва открылись городские ворота, его посетил отец Вертер фон Кюсте в сопровождении сэра Готфри. Услышав о случившемся, рыцарь немедленно отправился на погост со своими ландскнехтами, отыскал лежбище упыря, вскрыл могилу и прибил неспособную сопротивляться тварь.

Конечно же, святые отцы безотлагательно учинили следствие, поскольку появление упыря — это очень дурная новость. Как выяснилось, подзакусить любимой внучкой приперся ее дедушка, отдавший Богу душу еще с полвека назад. Чего ему спокойно в земле не лежалось, и почему вылез из могилы он только теперь — тайна сия велика есть.

Конечно же, проверили всех подозрительных жителей и приезжих, однако в разряд "подозрительных приезжих" попал только Бергенау, которого сэр Готфри лично наблюдал этой ночью, так что от него отстали даже быстрее чем от меня, и он покинул святых отцов еще до моего у них появления.

В общем, примерно все это мне выложила Елиза Кнопф, едва я вышла из кабинета отцов-дознавателей и нос к носу столкнулась со старой мегерой. Та, по ходу повествования, заговорщицки мне подмигивала, и все порывалась высказать свое восхищение моим колдовским искусством. Бог ты мой, Бог ты мой...

А день так хорошо начинался! Может попросить святых отцов на пару дней упечь меня в темницу? Вопрос со свадьбой тогда сам собой отпадет, я думаю. Теперь точно оторву уши Гансику.

Так или иначе, но жениха я, на какое-то время, видимо, отвадила, поскольку по моему возвращению домой, ни герр Виртел, ни сваха, не появились. Я собрала заказ Бергенау, отправила его в "Пятую подкову" с одним из соседских мальчишек и занялась наведением марафета к вечернему свиданию. Решила показать товар лицом, так сказать...

В первую очередь я достала из сундука и повесила проветриваться лучшую робу яркого салатового цвета. Уж не знаю, наверняка она давно вышла из моды, но мне тут, в Кирхенбурге, было немного не до того, чтобы следить за ее, моды, изменениями.

Затем я натаскала воды, согрела ее, наполнила большую дубовую лохань, побросала туда кой-каких травок и принялась за мытье. Час спустя, чистая, распаренная и благоухающая, я выбралась из воды, растерлась полотенцем, влезла в льняную тунику и занялась своим лицом. Это только кажется, что красота или есть, или нет, на самом же деле все гораздо сложнее. Сурьма, румяна и белила, нанесенные опытной и умелой рукой, даже из дурнушки могут сделать роковую красавицу — тут главное не переборщить, и ничего не перепутать. Подвезти глаза надо так, чтобы взгляд их казался томным и загадочным, а не глупым, как у коровы, или блудливым, как у прасти... Прости Господи! Кожа должна быть бледной, нежной с виду, а не белой, как маска Пьеро, ну и легкий румянец на скулах и щеках обязан намекать на некоторую возбужденность и смущение, а не на болезненный жар или, упаси Бог, дефекты кожи. В общем, макияж — это целое искусство. И занимает он, кстати, довольно много времени. Мужикам, которые любят красивых женщин, никогда не понять и не оценить тех усилий, которые мы прилагаем для того, чтобы им понравиться. Впрочем, как говаривала умудренная жизнью Хельга, вшей ей на причинное место, "Девочка моя, в первую очередь женщина должна нравиться себе самой, а вот уж тогда никакой мужик перед ней устоять не сможет". Ну что ж, результатом труда я осталась довольна, подмигнула своему отражению в бронзовом зеркале, и принялась влезать в робу, с ее укороченным лифом, узкими рукавами с воронкообразными манжетами, укороченной спереди юбкой и шлейфом в половину локтя длинной. Втиснувшись в ставшее мне слегка малым платье (еще бы, на деревенских-то харчах, да без вечной беготни по лагерю наемников), я подвязала его плетеным пояском почти под самой грудью, аккуратно расправила складки на длинной и широкой юбке, прицепила на левую грудь брошь, некогда подаренную мне Марко (бирюзовая фиалка на серебряном стебельке), повязала чепец и глубоко вздохнула.

Все, готова к свиданию. Дело осталось за малым — за плащом.

Только недалекий человек может счесть, что предмет одежды, который мы снимем при самом входе, не имеет особого значения. На самом деле, встречают всегда по одежке, так что первое впечатление, которое складывается за какие-то три-четыре удара сердца, очень и очень важно. Кроме того, плащ играет и еще одну роль — роль занавеса на повозке бродячих артистов, скрывающего декорации и актеров. Скинув плащ, женщина должна потрясти, огорошить кавалера, но и до этого ей никак серой мышкой выглядеть нельзя.

По здравому размышлению, я остановилась на светло-коричневом плаще с желтым шитьем и широким капюшоном. Тонкий, хорошей шерсти, и вместе с тем теплый, он, в свое время стоил мне немало денег и одевался только по таким вот "выходам в свет".

— Ну, Клархен, — пробормотала я себе под нос, — к обольщению герра Бергенау будь готова. Вперед, и пусть подохнут все, кто нас не полюбил.

* * *

"Просто Анхель", не иначе, углядел меня в окошко "Пятой подковы", и встретил у входа на постоялый двор. Вроде бы ничего незначащая мелочь, однако, опытной женщине такое поведение говорит о многом. Ждал. Ждал с нетерпением, мотался по комнате ожидая вечера и не зная, чем себя занять, кусал губы и поминутно поглядывал то в окно, то на клепсидру, мысленно подбирал слова для приветствия и начала беседы, придумывал неизбитые комплименты и шутки, дабы блеснуть и очаровать с первых мгновений, отчаянно мотал головой отбрасывая неудачные и слегка улыбался сам себе, когда рождалось что-то и впрямь достойное. Собственно все вышесказанное можно выразить и одним словом — "запал". А также "втрескался", "втюрился", "врезался" или, если по благородному, "сердце его воспылало пламенной страстью, а облик прекрасной девы застил все мысли, став зримым средоточением его желаний и побуждений". Если кто не понял, под "прекрасной девой" я имею в виду себя, а никак не Элизу-молочницу, чтоб этой корове уже не мой гуртовщик Гейнц шею свернул по пьянке.

— Фрёкен Айнфах, а я уже собирался идти вас встречать, — Бергенау споро подхватил мой плащ и под ручку повел за столик в уголке поукромнее. Что ж, я не против романтической атмосферы за ужином, только "за" даже, — Трактирщик сегодня на редкость расстарался, обидно было бы, если б все остыло. Он и так-то отменно готовит, но по моей просьбе превзошел себя.

Это герр Гоббель отменно готовит? Это ты, дорогуша, не пробовал как готовлю я! Впрочем, я предоставлю тебе возможность сравнить нашу стряпню. Дня через два. Ибо как сказал один известный поэт из республики Святого Марка, сигнор Аллисандро де Пуччони:

Чем женщина мужчине недоступней,

Тем больше она нравится ему...

Насчет женщин, если верить слухам, поэт мог разговаривать часами, и все по существу, поскольку был большой охотник до нашей сестры, через что и погиб — нарвался на дуэль с каким-то рыцарем из Меровенса. Женщину не поделили, говорят. А что нас делить, спрашивается? Все равно мужчин мы выбираем, а никак не наоборот, что бы они там себе не думали.

Анхель галантно отодвинул стул, помогая мне усесться.

— Вы получили свой заказ, герр Бергенау? Все в порядке? — для проформы поинтересовалась я. В том, что свои травки-корешочки он получил в полном комплекте сомнений у меня не было — трижды все перепроверила.

— Да, спасибо, все в полном порядке. — улыбнулся он, усаживаясь напротив, — Однако, забавный у вас город, фрёкен Клархен. Я всегда полагал, что в маленьких городках никогда ничего не происходит, а тут и упырь, и дознание возглавляемое целым папским нунцием... Только епископского суда и ордена братьев-познающих не хватает. Часто у вас такое?