Ого, — Ваниель был поражён.
Часть его сознания всё ещё была способна соображать, тогда, как остальная пребывала в оцепенении от известия о том, что его собираются "отослать". Но зато теперь поддержка Трисы получила разумное объяснение. Леди Трисе не нравился Отец Лерен. Ваниель же был удобным предлогом попытаться вбить клин между Витгеном и его закадычным другом. Хотя Ваниель мог бы сообщить ей, что это был как раз совершенно неверный путь, поступать вот таким вот образом.
— Так и знал, что ты скажешь нечто подобное, — рявкнул Витген. — Но ты тут ничего не решаешь, Триса. Мальчишка уедет, нравится это тебе или нет. Я отправляю его к Сейвиль из Верховной Курии. Ужона-тоне потерпит всяких глупостей. Он же, очутившись среди не менее смазливых мордашек, чем у него, быть может научится делать что-то более полезное, чем мурлыкать баллады да пялиться в зеркало!
-К Сейвиль?К этой старой карге? — голос её с каждым словом становился всё выше, пока не сорвался в визг.
Ваниелю и самому было впору кричать.
Он слишком уж хорошо помнил свою первую — и последнюю — встречу с Тёткой Сейвиль.
Изо всех сил стараясь изобразить придворные манеры, как он их себе представлял, Ваниель склонился в нижайшем поклоне перед седой незнакомкой, одетой в безупречные, кипенной белизны, одежды Герольда. Герольд Сейвиль, — та, которая в четырнадцать лет вдруг собрала свои вещички и отправилась прямиком в Хейвен, никому ничего не сказав, которая стала Избранницей, едва въехала в городские ворота — была кумиром Лиссы. Лисса донимала Бабушку Ашкеврон до тех пор, пока старушка не поведала ей всё до последней сплетни, что знала про Сейвиль. Ваниель никак не мог взять в толк,за чтоже Лисса так обожала вот эту женщину, но там, должно быть, было нечто большее, чем виделось на первый взгляд.
И какая же досада, что Лисс уехала навестить кузин, как раз тогда, когда её кумир надумала заявиться в их родовое поместье.
С другой стороны... не исключено, что Витген специально подстроил это..
— Так значит, это и есть Ваниель, — сухо промолвила женщина. — Хорошенький мальчик, Триса. Уверена, тут не одна только внешность.
Ваниель замер от этих её слов, потом выпрямился из поклона и пригвоздил её — так, по крайней мере, он надеялся — ледяным оценивающим взглядом.
О боги, при верном свете она была копией батюшки. У неё, как и у Лисс был этот Ашкевронский нос, который оба, и она, и Витген вечно устремляли вперёд, словно клинок, пронзающий всё на своём пути.
— Ой, вот только не надо смотреть на меня так, дитя, — улыбнулась женщина. — Меня пытались заледенить взором мужчины, что не чета тебе, и у них ничего не вышло.
Он залился краской. Она же отвернулась от него, как будто он утратил для неё всякий интерес, и снова обратилась к матушке Ваниеля, судорожно теребившей свой шейный платок.
— Так что же, Триса, есть у мальчика хоть какой-то намёк на таланты или одарённость хоть в чём-нибудь?
— Он прекрасно поёт, — дрожащим голосом ответила Триса. — Нет, правда же! Он не хуже любого менестреля, из всех, что мы слыхали!
Женщина обернулась и уставилась на него.... Буквально пронзила его своим взглядом.
— Задатки, да, чувствуются. Но совершенно не активные, — задумчиво проговорила она. — Жаль. Я-то надеялась, что хотя бы один из ваших отпрысков унаследует мои Дары. Можете, конечно, попытаться отослать этого в услужение к Королеве. У девиц же ни единого намёка на одарённость, остальные четверо ваших парней ещё хуже, чем этот, да и он, кажется, при всех своих задатках, сгодится лишь на роль вешалки для платья.
Она равнодушно взмахнула рукой, отпуская его, и лицо Ваниеля вспыхнуло.
— Что ж, я увидела то, ради чего приехала. Триса, — сказала она, уводя матушку Ваниеля под локоток.— Не смею более злоупотреблять вашим гостеприимством.
Из того, что слыхал про неё Ванниель, он знал, что Сейвиль не слишком-то отличалась от своего братца: жёсткая, холодная, беспощадная, озабоченная лишь тем, что полагала своим долгом. Она никогда не была замужем. И почему Ваниель был ни чуточки не удивлён? Он не мог представить себетого, кто согласился бы разделить ложе с этой ледяной и чопорной Сейвиль. И с чего это такая сердечная, такая любвеобильная Лисса решила, что хочет походить на неё?
Теперь матушка истерично рыдала, а отец даже не потрудился хоть как-то успокоить её. А посему, понял Ваниель, избежать этого ужасного плана ему не удастся. Безудержные рыдания обычно были последним матушкиным аргументом. Но еслии этоне помогало, то надеяться было не на что
.
— Смирись, Триса, — произнёс Витген, не двинувшись с места, голосом, твёрже скалы. — Мальчишка уезжает. Завтра.
— Бездушноечудовище...
Это было всё, что можно было разобрать из бессвязных всхлипываний Трисы. Ваниель услышал, как дробно застучали её домашние туфельки — это Триса выбежала в библиотечную дверь. Затем — более медленные и тяжёлые шаги отца.
После — звук закрывающейся двери....
... свинцовый и бесповоротный, как будто захлопнулась дверь в его гробницу.
Два.
Ваниель добрёл до своего старенького кресла, забрался в него и сжался в комок в его уютных объятьях.
Он не мог ни о чём сейчас думать. Всё утратило всякий смысл. Он в отупении уставился на крохотный прямоугольник синего неба в обрамлении окна. И просто сидел так. Тупо пялился в никуда....
Он понятия не имел о том, сколько прошло времени, пока солнце не ударило ему прямо в глаза. Он поморщился от этого яркого света, вышел из оцепенения, и сумрачно осознал, что уже далеко за полдень..., а это значит, что скоро его хватятся, примутся звать на ужин, так что будет лучше поскорее вернуться в свою комнату.
Совершенно раздавленный морально, он поплелся к окошку, выглянул в него, по привычке проверяя, нет ли внизу кого-то, кто мог бы его заметить. И тут до него дошло, что даже если такое и произойдёт, то после всего, что он услышал, уже без разницы, раскроют ли его убежище.
На тренировочной площадке уже не было никого: лишь пустой квадрат дёрна да сбежавшая курица, ковыряющаяся в траве. С этой стороны главная башня замка выглядела совершенно безлюдной.
Ваниель развернулся, ухватился за грубый камень над головой, обрамлявший наружную часть окна, подтянулся и вскарабкался на подоконник. Немного покачавшись на нём в полусогнутом состоянии, он выбрался на карниз, идущий по краю крыши. Осторожно обогнул фронтон и, уцепившись за серый кровельный сланец самой крыши, потихонечку двинулся к окну в свою спальню.
На середине пути на мгновение замер и глянул вниз.
А здесь не так уж и высоко... и если упасть правильно, то самое худшее, что случится, это сломаешь ногу.... А тогда... тогда же меня не смогут никуда отправить, так ведь? Может, стоит попробовать? Наверное, стоит.
Он немного поразмыслил над этим.... Потом над тем, как ужасно болела тогда его сломанная рука...
Нет, не годится: не с моим везением. Батюшка тотчас отправит меня, как только меня слегка подлатают: просто прикажет закинуть в телегу, словно куль с зерном. "Доставить к Герольду Сейвиль, без всяких там церемоний!".
Или хуже того — снова сломаю руку, если не обе. Пока ещё есть хоть какая-то надежда, что она когда-нибудь вернётся в рабочее состояние... наверное... Но если сломаю её по-новой.... А теперь даже здесь нет Лекаря, чтобы позаботиться, чтобы всё сраслось, как надо.
Ваниель закинул ноги в комнату, немного покачался на подоконнике и соскользнул в свою кровать. Очутившись у себя, он утратил последние остатки духа, заставлявшие его хоть как-то шевелиться. Он привалился к стене и уставился на побелку покатого потолка.
Он лихорадочно соображал, как же сделать так, чтобы избежать своей участи. В голове — ни единой светлой мысли. Исправить что-либо было уже нельзя, даже если бы ему очень этого захотелось.
Нет... нет, нет! Не могу, просто нет больше сил видеть этого жестокого ублюдка Джервиса! Хотя, по правде, не знаю, что в итоге окажется хуже — Джервис или эта Тётушка Лёд-и-Сталь. Чего ждать от него, мне хотя бы отлично известно. От неё же - как знать.
Он сполз ниже и закусил губу, стараясь не терять самообладания и рассуждать здраво. Что он знал наверняка, так это то, что Сейвиль непременно доложат про него всё самое худшее, и в Хейвене — вот же название, прямо насмешка судьбы!(в переводе Haven значит "прибежище, приют" — прим. Пер.)— у него не будет ни союзников, и ни единого укромного места. А что, скажите, может быть хуже, чем ехать на чужбину, отлично зная, что там всем и каждому известно, насколько ты плох? Все же только и будут ждать, когда ты оступишься, сделаешь промах. Постоянно! И от этого будет никуда не деться.
Как бы ни носилась и не сюсюкала с ним Триса, Ваниель отлично знал, что полагаться на неё нельзя ни в чём, равно как и ожидать, что она осмелится по-настоящему перечить Витгену. И эта их короткая стычка сегодня днём не была исключением: все истинные усилия Трисы обычно были направлены лишь на достижение её собственного комфорта и удовольствий. Да, она, конечно же, станет убиваться по Ваниелю, рыдать, но ни за что не станет стоять за него горой. Это вам не Лисса...
Эх, если бы только Лисс была здесь!
Когда появился паж, созывающий всех к трапезе, он даже нашёл в себе силы отряхнуть с себя пыль и соблюсти прочие приличия, но вот аппетит у него отбило, похоже, напрочь.
Высокородные господа из Форст-Рич трапезничали обычно поздно — через одну смену свечей после прислуги, батраков и мастеров клинка. Так повелось ещё с тех пор, когда Большой Зал был слишком мал для того, чтобы вместить всех и сразу. Вдоль галерей из ветхого камня уже зажгли факелы и светильники. Но разве могли они разогнать мрак, царивший на сердце у Ваниеля? Он тащился по мрачным коридорам, спускался по каменным ступеням, не обращая внимания на посыльных, проносившихся мимо него по своим и чужим делам. А так как его комната была на лакейской стороне усадьбы, то путь до Большого Зала оказался довольно долгим.
Очутившись на месте, он немного задержался перед дверью в тени, чтобы оценить обстановку в зале, куда предстояло войти.
Как всегда, за стол он поспел почти самым последним: насколько Ваниель мог судить, не хватало лишь Тётушки Серины, да и та вполне могла отобедать раньше, вместе с малолеткам. Так что, выбрав подходящий момент, пока Лорд Витген хохотал над какой-то шуткой Отца Лерена, и стараясь остаться незамеченным, он скользнул на своё место за нижним столом и уселся рядом с братцем Мекеалем. Церковник, обычно такой сдержанный, кажется, пребывал нынче в отличнейшем настроении, и у Ваниеля сжалось сердце: раз Лерен так доволен, то ему, Ваниелю, точно не жди ничего хорошего.
— А где это ты был нынче днём? — поинтересовался Мекеаль, перестав громко хлебать свой суп и двинувшись на скамье, чтобы освободить Ваниелю место.
— Какая разница? — пожал плечами Ваниель. Он старался придать голосу безразличия. — Ни для кого не секрет, как я отношусь к этой всей вашей чуши, как не секрет и то, как относится ко мне Джервис. Так не всё ли тебе равно, в самом-то деле, где я был?
Мекеаль усмехнулся, уставившись в свою миску:
— Может, мне и без разницы. Да только ты сам знаешь, что когда попадёшься, то от Джервиса пощады не жди, будет лишь хуже. А это вопрос какой-нибудь пары дней, рано или поздно всё равно попадёшься. Коли повезет, снова отделаешься сломанной рукой. Но раз тебе так этого хочется, дело твоё.
Значит, Батюшка ещё ничего не сказал...,— подивился Ваниель, ложка его зависла над супом.
Он взглянул на главный стол. Леди Триса, ну, конечно же, восседала на своём положенном месте, возле своего господина. Выглядела она расстроенной ничуть не более обычного: естественно, ни единого признака той истерики, что подслушал Ваниель нынче днём.
А вдруг она, действительно, отстояла меня? Ну, хоть один единственный, вот этот вот раз? Вдруг ей удалось заставить его пойти на попятный? О, боги, хоть бы!
Вспыхнувшая снова надежда, конечно, не вернула ему аппетита: напротив, у него лишь сильнее сжалось внутри. В комнате показалось ужасно жарко. Он ослабил завязки на рубашке, но и это не спасло. Пламя светильников на стене позади него отбрасывало на стол пляшущие тени, и ему пришлось прикрыть глаза и сделать пару глубоких вдохов, чтобы вернуть утраченное равновесие. Он чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. Так что, не сумев протолкнуть в себя больше пары ложек слишком наваристого и быстро стынущего супа, показавшегося на редкость безвкусным, он махнул слуге, чтобы тот забирал тарелку. Он беспокойно ерзал по деревянной скамье, гоняя по тарелке остатки еды и не сводя украдкой глаз с высокого стола и с Батюшки.
Высокий стол были в самом деле тутсамым высоким. Он стоял на помосте, возвышавшемся над всей комнатой на добрую ладонь, и образовывал с нижним подобие буквы "Т", служа как бы верхней её перекладиной. Это значило, что верхний стол слегка нависал над нижним и с него открывалась вниз вся полнота картины. Ваниель ощущал, как его давит это присутствие восседающих там. Даже в те краткие моменты, когда он не смотрел туда и не видел их лиц. Каждый съеденный кусок падал в желудок холодным камнем. В итоге он оставил свои попытки, не в силах долее притворяться, что ест.
А во время десерта, когда он уже, было, подумал что, быть может, всё обошлось, отец вдруг поднялся на ноги.
Лорд Витген возвысился над столом, как он всегда возвышался и над Ваниелем, и над всеми прочими подданными Форст-Рич. Батюшка ужасно гордился собой, считая себя "простецким малым", и внешне, действительно, мало отличаясь от любого из своих людей, так что те чувствовали себя с ним довольно свободно. Его грубый колет из натуральной кожи да льняная рубаха не выделялись среди нарядов его наёмников-мастеров клинка: разве что колет был отделан не медью, а серебряными клёпками, но то была всего лишь дань его положению. Колет обтянул его широкие плечи и едва наметившееся брюшко. Длинные темные волосы были собраны на затылке в хвост серебряным обручем, аккуратно остриженная бородка не скрывала волевую квадратную челюсть.
Внешность Ваниеля, этого подменыша, эдакого "подкидыша эльфов", особенно бросавшаяся в глаза рядом с Мекеалем, должно быть, являлась одной из причин вечного раздражения Витгена, стоило тому только глянуть на своего старшего сына. Ваниель был худеньким, не особо высоким, тогда как Мекеаль был рослым и мускулистым, и уже был выше Ваниеля, хотя и был младше него на два года. Волосы Ваниеля были настолько черны, что отливали синевой, а глаза — того же изумительного серебристо-серого цвета, что и у матушки.... И при этом никакого намёка на бороду и усы. Глаза Мекеаля были цвета лесного ореха, и он уже был вынужден бриться, а волосы его были настолько похожи на отцовские, что отщипни у обоих по прядке, и не скажешь, где чья.
