Закончив читать, Наруто задумчиво свернул свиток и засунул его в сумку. Он ожидал чего-то другого... Какой-нибудь техники... Ему вспомнились слова того чунина. Глаза мальчика стали серьезны. Нет, его мать не стала бы хранить ненужный свиток. Следует лишь осознать его ценность.

Только сейчас он заметил, что был уже не один. Какая-то зеленоволосая девчонка с упоением рассказывала ниндзя Конохи о том, что научилась летать.

— Послушай, Фуу, — улыбнулся темноволосый чунин. — Освоение новых практических навыков — это хорошо, но тебе следует подучить и теорию.

Наруто с трудом подавил желание пробудить свою чакру. Он узнал эту девочку.

«Сарутоби Фуу. Внучка Сандайме Хогаке. Джинчуурики Семихвостого Жука. Гений. Гордость и надежда Конохи, — мелькнуло в сознании Наруто все, что он слышал о ней. — Десять лет. Через два года выпускается из Академии».

Фуу фыркнула что-то вроде: «Ирука-зануда», и с удовольствием начала поглощать рамен.

«Ирука-зануда» устало вздохнул, потер свой шрам на переносице.

Узумаки решил, что ему пора покинуть эту компанию. Он достал из-за пазухи свой кошелек — Гама-чан — и аккуратно отсчитал деньги за рамен.

— Возьми, Теучи-сан.

— Приходи еще, Наруто-кун.

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Вряд ли у меня получится...

Ичираку нахмурился. Он помолчал пару секунд, будто пытаясь что-то решить.

— Если все так плохо... — начал он. — Может устроишься ко мне на работу? Я же говорил, что собираюсь расширяться.

Наруто улыбнулся. Старый повар был добрым человеком.

— Спасибо за предложение, но должен отказаться.

Он спрыгнул со стула и покинул уютный бар. Его ждала маленькая поляна в лесу, сон и дорога в новый мир.

Глава 3

«Мой отец и дед погибли в бою. Самопожертвование — это долг шиноби».

Он все еще помнил конец эры нескончаемого конфликта. То проклятое время, когда члены семьи и друзья умирали каждый месяц в результате кровавых войн между враждующими кланами. Союзы и пакты были лживы и недолговечны; они не стоили даже бумаги, на которой были подписаны. Предательства и удары в спину являлись нормой.

«Эмоции ведут к ненависти, а ненависть ведет к конфликту и войне».

Он все еще помнил горькое желание мести. Помнил абсолютную безнадежность существования, при котором мир и покой были не более чем иллюзиями, сладкой ложью, придуманной чтобы дать немного радости больным и слабым.

Быть шиноби, его учили, значит убить в себе мелочные обиды. Прошлое должно оставаться в прошлом, дабы не затенять настоящее и будущее. Сотни союзов были разрушены неспособностью одного мстительного человека осознать эту простую мудрость.

«Шиноби должен быть готов пожертвовать собой, отвернуться от солнечного света, затаиться в тенях. Это и есть настоящая природа ниндзя».

Таким был создан Шимура Данзо. Значение самого его имени несло в себе верования предков.

Чтобы существовал мир, шиноби обязан отказаться от эмоций. Верность деревне должна стать превыше всего. Все человеческие чувства навсегда должны быть похоронены в темных глубинах разума.

Именно поэтому Данзо верил только в холодную логику.

Существующая система правления не стабильна, считал он. Дайме или даже один из правителей карликовых государств может запустить цепь реакций, что вновь погрузит континент в очередную кровавую бойню. Система скрытых деревень позволяет лишь ограничить распространение хаоса, но не вырвать проблему с корнем.

Данзо давно понял, что для достижения настоящего мира необходим абсолютный порядок. А рождение абсолютного порядка возможно лишь объединением военной и политической власти.

Он создал «Корень» дабы служить Конохе и однажды даровать Хокаге всю полноту власти над Страной Огня, а затем и миром.

Именно поэтому он стал Шиноби но Ями, пожертвовав своей человечностью.

Старый шиноби покачал головой, отгоняя непрошеные мысли. Взгляд его видимого глаза устремился на коленопреклоненного человека.

— Я слушаю, — просто сказал он.

Мужчина, застывший статуей, монотонно заговорил:

— Райкаге узнал о присутствии Семихвостого Жука в Конохе. АНБУ Хокаге сумели выявить шпиона среди слуг клана Сарутоби, но только после того, как он передал сообщение.

— Что говорят наши информаторы из Кумо?

— Райкаге готов признать право собственности на Семихвостого Жука за Конохой.

— Цена?

— Хьюга, Учиха, Узумаки.

Данзо сжал трость в руке. Раздался хруст дерева.

— Только Узумаки. В любом случае, мальчишка бесполезен, — сказал он. — Впрочем, мы предложим еще и Хьюгу, но проследим чтобы бьякуган не покинул Коноху.

— Могут возникнуть проблемы.

— Плевать. Это уже будут проблемы Райкаге.

* * *

Вереница повозок повернула с пыльной дороги и втянулась под свод высоких крон. Еще через пару минут деревья расступились, образовав просторную поляну, через которую весело тек быстрый ручей. По тому, как была примята трава, стало понятно, что в этом месте часто останавливались подобные караваны.

Узумаки спрыгнул с повозки, собираясь помочь с установкой ночного лагеря. За прошедшую неделю он уже привык к подобной рутине.

— Наруто! — его окликнул фокусник. Мальчик, конечно, уже знал, что фокусника на самом деле звали Ишики, но про себя продолжал звать его «фокусником». — Слушай, может попробуешь изловить какого-нибудь зайца или тануки. — Мужчина кивнул на чащу леса. — Немного мяса на ужин нам не помешает.

— Можно попробовать, — важно ответил Наруто. Он был рад, что его талантам нашлось применение. — Но мясо тануки сильно воняет...

Фокусник уже хотел что-то ответить, но отвлекся, чтобы накричать на «помет из под черной курицы, который не может отличить коровий зад от собственной головы».

Юный Узумаки с трудом сдержал смех. Подобных фраз из уст фокусника он уже слышал довольно много, но все еще удивлялся, как тому удается никогда не повторятся?

— Ну, а ты чего ждешь?

Поняв, что следует поторопиться Наруто запрыгнул на ветку ближайшего дерева. Его взгляд остановился на алом диске заходящего солнца. Это был красивый закат. Один из самых красивых из тех, что он видел. Но тогда почему ему так тревожно?

Он тряхнул головой, прогоняя странные мысли.

Наруто вернулся к лагерю, лишь когда взошла луна и мириады звезд засияли на черном небе. На своей спине он принес молодую косулю, которой сегодня не повезло. В природе всегда так. Одним везет, а другим нет. Одни являются хищниками, а другие — травоядными. И смерть одного означает лишь полный желудок и шанс на жизнь для другого.

Наруто скинул добычу за кругом света, что рождало пламя костров. Ветер донес к нему обрывок разговора.

«Интересно, о чем они говорят?» — подумал он, и размытой тенью метнулся на дерево, где затаился.

—...не думаю, что это правильно, Ишики-сан, — сказал один из акробатов. Мужчина ткнул длинной палкой в костер, разворошив рой злых искр.

— Мы уже обсуждали это, Текки. Нахрена нам этот красавец? А там куда мы его продадим — пригодится! — бросил другой акробат, его лицо было обезображено ожогом. — Да и деньги нам нужны.

— Но продать товарища...

— Достаточно! — фокусник поднял голос. — Наруто нам не товарищ. Да и что ему будет? Ну, попортит его господин Ямамото маленько. Что с того? Или вы не знаете, как живут наложники у этого жирного борова? Узумаки будет ходить в шелках, есть суши, пить сладкое саке... — На лице фокусника появилось мечтательное выражение лица. — Ну, а то что станет рабом... Такова жизнь.

Неприятная тишина опустилась на людей, что сидели перед этим костром. За одним из соседних — чуть в стороне — раздался смех женщины и перебор струн.

— А куда мальчонка-то подевался? — спросил самый старый мужчина. Наруто знал что Секки-сенсей смешивал краски, иногда лечил хвори и, вообще, был очень уважаем среди артистов.

— Я его за мясом послал, — вытерев пот со лба, ответил фокусник. — Может он в темноте потерялся? Ну, как рассветет, так и вернется...

Старик слезящимися глазами взглянул на своего сына-фокусника. Старое сердце внезапно заныло. Из рукава выцветшего кимоно в дряблую ладонь выпал небольшой бумажный кулек.

— Завтра добавишь это мальчонке в еду. Пусть лучше поспит до нашей встречи с господином Ямамото. — Секки-сенсей встал с ящика и поплелся к своему фургону. — Неспокойно мне что-то...

Прошел еще час. Артисты разбрелись спать. Когда стало ясно, что Наруто не вернется сегодня, фокусник двинулся к своему фургону, оставив двух акробатов на страже. Никто не заметил черную тень, которая забрала с крыши одного из фургонов мешок с вещами юного Узумаки...

Ишики не сразу понял, что произошло. Он зажег маленькую свечу и уже начал поворачивать ключ в замке своего сундука, как почувствовал боль в спине.

Мужчина хотел закричать, но не смог. Боль, тысячей раскаленных игл, стиснула горло, парализовала тело. Раздался тихий хруст. И кто-то аккуратно положил его на пол. Затем перевернул.

В неровном свете пламени свечи Ишики опознал своего мучителя.

Лицо Наруто было спокойным и сосредоточенным, так будто он не готовился убить человека, а ловил рыбу у тихого озера. Несмотря на отсутствие ненависти на челе ребенка, сердце фокусника забилось испуганной птицей в груди.

Боль... Он осознал, что боль прошла, будто ее и не было. Попытка закричать породила едва слышный шепот. Тело же, вообще, не откликалось на команды мозга.

Наруто улыбнулся, обнажив белые зубы. Ишики опустошил мочевой пузырь. Мальчик поморщился от отвращения и, аккуратно, обошел набежавшую лужу. Из его ладони начала расти ветка. Когда он вынул ее, фокусник осознал, что больше всего она напоминала... кунай. Обычный кунай, которые обычно использовали обычные шиноби.

Наруто оглядел свое творение, довольно кивнул своим мыслям. «Даже вес, как у настоящего». Он склонился над мужчиной и воткнул кунай ему в живот.

Боль снова пришла. Ишики открыл рот, закрыл, снова открыл. Этим он напоминал рыбу. Из глаз мужчины текли слезы. А еще в них стоял беззвучный вопрос: «За что?»

Наруто разглядывал фокусника с каким-то клиническим интересом. Как забавное, но уродливое насекомое. Через минуту ему наскучило это занятие. Он сложил печать концентрации. Из куная выстрелили десятки, сотни, тысячи ростков. Они входили в мускулы, органы, клетки. Они росли. Они поглощали плоть. И снова росли.

Тело конвульсивно забилось на полу, засучило ногами, хрипло что-то зашипело. Наруто прекратил технику. Прошло не более десяти секунд, но фокуснику они показались вечностью боли. В его глазах больше не было разума, лишь полуживотный крик — мольба — о пощаде.

Юный Узумаки, мягко ступая, подошел ближе, схватился за ручку куная, что торчала из живота тела, которое еще недавно было разумным человеком, и послал немного чакры. Отростки втянулись в деревянное орудие. Наруто вынул его. Удар в сердце, и мучения тела закончились, а кунай отправился в широкий рукав рубашки шиноби.

Мальчик решил оглядеться. В углу он нашел небольшой сундук с нудной макулатурой и парой свитков с ниндзютсу, которые, видимо, раньше принадлежали неудачнику Гину, погибшему в Конохе. Одна из половиц так же привлекла внимание. Из скрытой ниши под ней, Наруто достал шкатулку с полновесными золотыми пластинками. И небольшой мешочек, от которого исходил знакомый с детства, но почти забытый запах. Шафран. Настоящее сокровище.

Узумаки закинул трофеи в свою сумку. Лишь у самого выхода из фургона его взгляд остановился на совсем новом шерстяном плаще. Мертвому фокуснику этот плащ был уже не нужен, поэтому он накинул его себе на плечи.

Наруто прошел мимо полусонных стражей и вступил в чащу.

Он шел через сумрачные лесные чертоги, через колоннады могучих стволов, где стояла тишина, давно не нарушаемая человеком. Пару раз ему приходилось высвобождать свой новый плащ, запутавшийся в кустарнике, и преодолевать лесные речки.

Лес здесь мало чем отличались от того, что был возле Конохи, однако Наруто отчего-то было не по себе.

Он остановился, пытаясь восстановить душевное равновесие. Прислушался. В лесу было тихо, лишь беззаботно перекликались ночные птицы, да мелкие хищники выслеживали добычу. Еще он услышал раскаты грома в своей душе...

«Что со мной происходит?»

Наруто нашел ручей, дно которого пестрело от холодных лучей полной луны, и опустился на колени у самой воды. Зачерпнул, поднес горсть к губам. Вода оказалась на удивление вкусной и утоляла жажду не хуже любой другой воды, что ему доводилось пробовать раньше.

«Но как может вода быть вкусной? И как может обыкновенный лунный свет быть таким прекрасным?»

Наруто ощутил себя центром мира. Его сердцем.

Он стоял неподвижно, а все вокруг неслось, как текучая вода, как дуновение ветра. И со всех сторон на него накатывали все новые ощущения, звуки, картины и запахи: то нежная трель незнакомой пичужки, то медленное падение листика, то змея, скользящая в низкой траве в поисках неведомой добычи. Вот над головой раздавалось сухое хлопанье крыльев — и Наруто обратился в ночную сову. Вот он глухарь, которого схватила куница. А вот он куница, что вцепилась в добычу.

Окружающий мир захлестывал его. Навязывался ему. Изменял. И изменялся сам. Сам лес, казалось, скрипел своими ветвями в такт с биением его сердца.

Наруто шел куда-то вперед, ведомый чем-то. Он спал, но бодрствовал. Он был лишен интеллекта. Его забытье усиливалось. Он все брел и брел...

Потом он устал, присел на камнях, зеленых от мха, и стал смотреть, как прыгает рыба на речных перекатах. Лишь когда вновь взошло солнце, ему удалось отвлечься от этой необъяснимой картины. Он спрыгнул с камней на мягкую, покрытую росой траву и, точно зверь, свернулся клубком. Заснул.

Наруто проспал весь следующий день и всю следующую ночь. Проснулся он из-за жажды, голода и желания опустошить мочевой пузырь. Ему было спокойно. Он осознал, что жизнь есть лишь продолжение смерти.

* * *

Через два дня Наруто вошел в первый попавшийся город.

После дикого леса Танзаку Гай произвел на него тягостное впечатление.

Грязные узкие улицы, повсюду вонь нечистот, перемежающаяся с запахами жареной рыбы, гниющих фруктов и вареного риса. Толпы снующих людей: крикливые, суетливые, пропахшие потом и дешевым саке. Нищие в грязных лохмотьях, покрытые струпьями. Богачи в шелковых одеяниях, смешно задирающие нос перед теми, кого они считали ниже себя. Пьяные самураи в грубых доспехах. Разукрашенные проститутки, хватающие всех за одежду...

Ничего хорошего здесь не было, решил Наруто. Раньше он считал, что все города были подобны Конохе, пусть ненавистной, но в чем-то прекрасной и яркой. Оказалось, что не так. Шум, вонь, грязь — вот и весь город.