— Тогда возвращайся обратно в клетку. Думаю, тебя не накажут. — Он повернулся и пошёл в сторону большого шатра, с удовлетворением слушая, как ругательства удаляются на другой берег — вместе с плеском воды.

Завязки на дверях пришлось распутывать зубами — но когда развязалась последняя и Элан шагнул в шатёр, в лицо ему брызнул яркий свет и с десяток наконечников упёрлись в грудь. Поняв, что попал в ловушку, человек замер.

— Всё-таки ты маг. Пожалуй, отдав тебя в руки церкви, я смогу совершить самую выгодную сделку за всю свою жизнь. — Н`Рёк довольно потирал руки. — Взять его!

Удар — и вновь всё окутала темнота...

Гигантская сеть, разодранная на части, валялась по всему побережью. Грея растянулась на камнях, довольно греясь на солнышке. Несколько человек-ящериц суетливо несли ей самые разнообразные припасы, поглядывая на кровавое месиво, оставшееся от самых смелых — или самых глупых. Когда огромный дракон расправляет крылья — нужно или склониться, или бежать — но уж не в коем случае на нападать, по крайней мере — хорошенько не подготовившись. Сейчас они торопливо доставали всё, что у них было съестного, надеясь, что насытившись, страшное чудовище побрезгует их худосочными телами. Глава группы, склонившийся в невообразимой позе, отвечал на вопросы дракона, вновь превратившегося в хорошенькую девушку.

— Так почему ты решил, что я магиня, жрец?

— Люди давно уже не могут приплывать на архипелаг Великого змея! Стархи не позволят проплыть или прийти сюда никому из людей! Они топят их корабли в двух лигах от берега, а то и прямо у причалов! Это сильные воины!

— Стархи? Это те люди-русалки, что только начали осваивать подводные гроты, когда я была здесь в прошлый раз?

— Похоже, это было очень давно, почтеннейшая! Уже около тысячи лет, как стархи сбросили ярмо людей, перестав быть их рабами и поклявшись, что ни один работорговец не омрачит гладь моря. И они очень не любят, когда их называют людьми...

— Человеческого в них всё равно очень много. Были б рыбами — давно ушли бы в глубины, оставив сухопутных жителей их судьбе. Но откуда здесь рабовладельцы? Когда я уходила, все люди были объявлены равными!

В глазах человека — ящерицы вспыхнуло понимание.

— Так вы....

— Не сейчас. Продолжай.

В глазах собеседника Греи вспыхнул огонь фанатизма. Он встал на одно колено и заговорил — негромко, но страстно:

— Я, жрец народа Вар-Раконо, коготь клана бьющих прямо, Ракх-инти, клянусь помочь тебе, Та-Что-Приходит-Втроём, во всех твоих начинаниях.

— Тогда помоги своим молчанием! Сейчас я одна — и не собираюсь пока ничего делать, если не считать обильного завтрака. — Грея облизнула губы, оценивающе глядя на тело раконца. Тот вздрогнул, поклонился, и сев на землю, продолжил:

— Люди были равными недолго. Около сотни лет. Когда все равны — значит, к власти может пробиться любой. Как правило, пробивались самые изворотливые, подлостью и интригами прокладывающие себе путь к вершине. Но, следуя закону, они не могли долго удержать власть в руках — явную, по крайней мере. И тогда появилась тайная, основанная на богатстве и пороке. Возможность править стала лишь инструментом разбогатеть и получить надел побольше. В те времена целые страны переходили из рук в руки, словно кусок булки. Кровь лилась рекой... Когда же правители определили границы своих торговых империй, нередко не совпадающих с границами государств — они обнаружили, что реальная власть уходит из их рук. Своей жадностью и лицемерием они отвратили от себя лица людей — и они обратились к религии. В памяти народа ещё сохранился приход хранителя придела — и это удачно легло на культ триединого, сохранившийся с древних времён.

Народ тянулся в храмы, церковники потирали руки и богатели. Вначале восстановили все старые храмы, потом принялись за новые. Очередной президент оказался глубоко верующим. В школах учителя "на добровольных началах" рассказывали подрастающим детям о необходимости веры и разгуле анархии среди неверующих. Церковные законы становились всё жестче, объявляя еретиком уже того, кто не нёс пожертвования... Потом церковь получила статус государственной — и начался новый передел власти. Кровь вновь полилась рекой — и теперь уже олигархи оказались не готовы. После очередной волны воин на всём континенте людей воцарилось единая власть церкви. Президент — фанатик, ставший кровавым тираном, уступил место епископу Конштейну. Тот пошёл ещё дальше — объявил, что поскольку души людские принадлежат богу, то их тела — воплощению бога на земле, или церкви...

Грея слушала, морща очаровательный носик и подъедая розовый нежный виноград...

Повозка вместе с толпою рабов медленно втягивалась в ворота Северина. Это город, первый увиденный Эланом в этом, таком непонятном мире, был довольно величественен. Огромные стены из тёмного камня устремлялись ввысь на десятки метров, защищая город от возможной угрозы. Толстые, не меньше дюжины шагов в ширину, они создавали ощущение надежности — и несокрушимой мощи...

Мощёная кладка центральных улиц, по которым двигалась повозка с хранителем — остальные сразу же куда-то свернули за городскими стенами, была ровной и аккуратной. Её почти не трясло, и арбалетчики, державшие на прицеле мага, сумевшего вырваться за пределы зачарованных оков, позволили себе немного расслабиться. Они положили оружие на колени, не переставая пристально следить за ценным узником, и начали негромко переговариваться.

— Ну что, маг? Не передумал? Знаешь, что церковь делает с такими, как ты? — Н`Рёк, ехавший рядом с повозкой на великолепном жеребце, был настроен серьёзно. — Это твой последний шанс.

— Не понимаю, о чём ты. — Элан усмехнулся. — Не засти, город мешаешь смотреть...

— Смотри, смотри... Может быть, это последнее, что ты видишь в жизни. У ждущих триединого есть такая милая пытка — на глазные веки, широко раскрытые с помощью специальных приспособлений, капают капли воды... По одной в минуту. После трёхсотой ты слепнешь, после трёхтысячной — сходишь с ума. Так что смотри, пока можешь...

Мерзко ухмыльнувшись, Н`Рёк отстал, придерживая лошадь и снимая шапку — телега въезжала на главную площадь. Все здания, окружавшие её, не имели окон — но двери зданий выходили в сторону церкви.

Огромная, выложенная тёмным, не отражающим лучи света камнем, площадь поражала не столько размерами, сколько именно необъятностью этой первозданной черноты — казалось, что телега едет по остывшим углям ада... И посреди этого мрачного поля возвышалось огромное белоснежное здание, покрытое золотой росписью и главенствующее над всеми зданиями города — храм триединого.

— Зачем направляетесь в дом божий со скверной повозкой, возлюбленный чада божьи? — несмотря на умильный тон, вышедшие из тени священники могли своим видом внушить ужас банде разбойников, да и разогнать её — причём по одному. Три фигуры, вышедшие на свет из какой-то неприметной щели, поражали своей мощью: бугрящиеся горы мышц, крепкие бритые головы и явно не декоративное оружие, слабо сочетающееся с простотой монашеской рясы — увидев их, вздрогнул не только Элан. Охранники торопливо сделали какой-то сложный знак, а Н`Рёк, соскочив с коня, принялся взахлёб шептать что-то старшему из святош, всунув ему в руку несколько монет, отливающих золотом... Наконец фигуры, повернувшись, скрылись в тени стен, а рыжебородый, суетливо вскочив на коня, вновь дал команду двигаться, утирая вспотевшее лицо....

— Давайте к храму, и никуда не сворачивайте. У них новый налог: не осенённые благодатью божьей должны платить за всё время, проведённое возле дома триединого, и трёхкратно — за пребывание в нём. Так что чем меньше времени мы потратим — тем больше сэкономим. Давайте, пошевеливайтесь!

Охрана у ворот самого храма, похоже, была уже предупреждена, и без разговоров открыла чугунные, скорее декоративные, чем охранные ворота, венчающие изгородь — низкую, но богато разукрашенную, ограждающую церковь от черноты площади, и отряд торопливо въехал во двор храма. Земля здесь была белоснежной, и даже грязные сапоги путешественников не могли оставить на ней ни пятнышка. Элан присмотрелся — всё под ногами сияло мягким, чистым светом, но земля оставалось землёй, а грязь — грязью.

— Тот ли это еретик, о котором нам поведали стражи?

Хранитель вздрогнул. Откуда-то из недр храма вышел священник, причем умудрился сделать это совершенно бесшумно, что было удивительно при его комплекции. По своим размерам он не уступал, а то и превосходил давешних охранников, но мышцами здесь и не пахло. Всё было покрыто жиром: огромные жирные руки, массивные перстни, которые тонули в складках кожи, живот, выпирающий вперёд на полметра, с массивным сложным золотым знаком на нём, и головной убор — из мягкой ткани, так же расшитый непонятными знаками и отягощенный драгоценным металлом. Но несмотря на кажущуюся беспомощность, двигался этот священник легко и тихо, а глаза глядели пристально и цепко.

— Да, святой иерарх! Это несомненный маг, который обнаружился среди моих рабов. Похоже, он спятил в ожидании триединого и таскается по всюду с ржавой железкой, называя её мечом... — Н`Рёк с поклоном протянул священнику свёрток, в котором Элан не без удивления узнал свой собственный меч.

Иерарх испытующе посмотрел на землянина.

— Это правда? Ты действительно тот, кто приходит триединым? А это твоё оружие?

Хранитель рассмеялся.

— Я обычный человек. А это — действительно мой меч. Другого у меня нет, да мне его и не нужно — я привык к этому. Поэтому во имя бога, которому ты молишься — отпусти меня и верни мои вещи!

Иерарх прикрыл глаза и задумался. Во дворе как-то сразу стало очень тихо — все молча стояли, внимательно наблюдая за лицом священника, по которому пробегали какие-то тени. Наконец он открыл глаза и провозгласил зычным голосом, сразу же заполнившим двор храма и спугнувшим стайку птиц с его крыши:

— Поелику не установлено, тот ли это маг, о котором нам говорил работорговец Н`Рёк, он получит лишь часть обещанной награды, а именно — 100 золотых. Странник же, именуемый Эланом, будет гостем церкви до тех пор, пока она не убедиться в его истинных намерениях и внутренней сущности.

Оттуда-то из неказистых построек вынырнули несколько человек со сложной символикой на одежде, резко вывернули руки землянину — и поволокли вглубь храма. Последнее, что успел увидеть хранитель — стоящего посреди двора Н`Рёка с протянутой рукой — и священника, не спеша перебирающего монеты...

Глава 5

Первые несколько дней Элана вообще ни о чём не спрашивали. Странные люди в коричневых рясах сидели, уставившись на него, и что-то бормотали себе под нос. О том, что это маги, хранитель понял только тогда, когда у одного из них что-то засбоило и он вспыхнул, как спичка, сразу весь, с головы до пят. Но воспользоваться сложившейся ситуацией и сбежать он даже не пытался — несколько уроков, преподанных в первый же день, показали ему, что стража храма, равнодушная к жизни и смерти, как своей, так и чужой, не спускает с него глаз. И хоть зачастую её не было видно, но за красивыми портьерами и драпировками всегда сидело несколько человек — и их арбалеты были неизменно нацелены на Элана.

Знать, что за тобой постоянно наблюдают минимум три пары глаз — это жутко раздражало. Сильнее раздражали лишь проповеди. Хранитель и на земле не ходил в церковь, полагая, что если бог есть и так всесилен, как расписывают священники всех мастей, то ему совершенно не нужны посредники для того, чтобы заглянуть в душу к человеку и узнать, чего он стоит. Здесь же приходилось минимум пять раз в день ходить на проповеди — их обычно вели в общем зале церкви, огромной, забитой весьма богатым и преуспевающим людом. Элана, естественно, не смешивали с толпой — его сажали на низкую скамеечку в тёмной нише, скрытой в одной из боковых стен, и в спину ему тут же упирались как минимум два клинка — церковники справедливо опасались, что хранитель может воспользоваться скоплением людей и попытаться сбежать. Проповеди были длинными и чрезвычайно нудными. Первое время Элан пытался на них дремать, но однажды один из стражников, впав в религиозный экстаз, слишком сильно нажал на клинок, разрезав ткань и оставив внушительный шрам на коже. Рану обработали, стражника сменили на более аккуратного, но теперь приходилось быть начеку и отслеживать движения клинков — и поневоле прислушиваться к тому, что говорилось в проповедях.

Это была дикая смесь самых разных религий. Видно было, что не один хранитель пытался донести верования своего народа до здешних жителей. Христианство и ислам, буддизм и язычество, щедро приправленные фантазией местных священников, создавали совершено невообразимую смесь демагогии и риторики, замешанную на страхе и приправленную мистицизмом.

Однажды коснулись и пришествия хранителей.

— Боги добры, они не лишают своих чад свободы воли, позволяя им самим исправить грехи своего рождения — вещал с трибуны елейный проповедник с неожиданно сочным, властным голосом. — Рождённые из греха родителей, во крови, в грешной плоти, вы самим своим присутствием оскорбляете творца! Он должен был бы уничтожить вас ещё при рождении! Но бог милосерден — он удалился от вас, чтобы вы не оскорбляли его вида своим ничтожеством! Он дал вам возможность исправиться, он дал вам тысячи жизней, прожив которые вы станете лучше и сможете находиться подле него. Но даже столь великий план нуждается в корректировке! Вернее, это вы, своим ничтожеством и своими грязными мыслями, вынуждаете ЕГО появляться в нашем мире, что уже достаточно тяжкое испытание для чистого духа. Поэтому он воплощается в триедином теле, созданном, что бы быть мудрым, милосердным и жестоким одновременно — в драконе, человеке и мече! По отдельности они ничто, скорлупки посуды, созданной для одной цели, неспособные на величие! Но в момент их единения божественная сущность нисходит на них; и они становятся триединым — сыном божьим, присланным на Землю для суда над людьми! И если мы презираем их по отдельности, то при появлении божества надлежит упасть ниц и молить его о милосердии! Ибо если обратит он на нас свой гнев, рухнут даже горы, и реки потекут вспять, и раздастся скрежет зубовный...

Священник перешёл к обычному набору угроз для отъявленных грешников, обещая спасение тем, кто больше пожертвует храму, а Элан погрузился в раздумья. Хитро придумано! Значит, сейчас он — меньше, чем человек, никто, кусок разбитой чашки, и лишь церковники будут решать, что с ним делать... Великая вещь — демагогия! Вроде и суть не исказили — а повернули всё так, что только они одни решают, как и когда появится их бог, да и бог ли он...

Похоже, его раздумья не остались незамеченными. На следующий день его никуда не повели, оставили в келье (ему выделили комнату внешне такую же, как и у других послушников — тех, кто жил при храме, но Элан уже убедился, что в стенах полно щелей, откуда за ним следят внимательные глаза — и острые стрелы). Он уже начал откровенно скучать, когда на пороге появился тот иерарх, что купил его у работорговцев. Звали его Протолет, и был он кем-то вроде епископа — должность немаленькая и вполне самостоятельная.