Хорошая война

Второго звали Ганс, но обычно к нему обращались 'мейстер'. Грамотный читатель из последних двух реплик уже понял, что Ганс был незаконнорожденным сыном кого-то из предков Грегуара. Не будучи рыцарем, Ганс посвятил жизнь не семи рекомендованным для рыцаря искусствам, а всего одному — фехтованию. Достиг больших успехов и последние много лет готовил к взрослой жизни всех юных Бурмайеров. Антуан был его лучшим и любимым учеником. Читатель, наверное, представляет, как выглядят тренеры по боевым искусствам. Где-то треть из них стройные легковесы, но другая треть — слегка потолстевшие тяжи. Средний рост, косая сажень в плечах, руки толщиной с ноги, шея шире головы, пудовые кулаки, пуд-другой жира, равномерно распределенного по телу. Собственно, поэтому Грегуар и сдержал свои эмоции в последней реплике.

Родственники беседовали, прогуливаясь по краю широкой поляны, на которой около двух сотен алебардьеров тренировались в перестроениях по сигналам трубы и барабана.

— Я договорился с Людвигом-Иоганном, — продолжил Ганс, — Он ни на турнирах, ни на войне в жизни не был, и никто там его не знает. Поеду под его именем.

— Думаешь, тебя, — Грегуар смерил взглядом родственника и громко высморкался, — примут за благородного человека?

— Тебя же принимают, — усмехнулся Ганс.

Пару минут шли молча, не пытаясь переорать барабан и сержантов. Когда строй повернулся и все умолкли, Грегуар сказал:

— Тебе нужен будет чертов оруженосец. Настоящая благородная задница, а не выходец из городского дерьма. Даже для меня будет слишком некуртуазно привезти на турнир этим чистоплюям фальшивого рыцаря с фальшивым оруженосцем.

Ганс пожал плечами.

— Предложу кому-нибудь из учеников. Есть толковые ребята с мало-мальскими титулами, но бедные, как церковные мыши.

— Это кто?

— Хотя бы и вон тот, с птицей, — Грегуар указал на невысокого паренька, стоявшего среди леса алебард на месте фельдфебеля. Доспехов на нем не было, только гербовая накидка с вышитой красно-синей птицей.

Грегуар ответил не сразу, а в следующей паузе между командами, присмотревшись к поведению предполагаемого оруженосца и не найдя ничего предосудительного.

— Не нравится мне эта идея. Если тебе надо кого-то отправить к чертям в котел, почему нельзя сделать это как-нибудь потише, без этой сраной показухи. Замочи ты его в сортире и не позорься перед всем честным народом, изображая из себя чертова Зигфрида.

— Антуан был моим лучшим учеником, — спокойно ответил Ганс, привыкший к манерам родственника, — Прежде всего, я хочу знать, кто такой этот Максимилиан фон Нидерклаузиц — де Круа, и кто его учил. Только во вторую очередь я хочу его убить. Так что, я надеюсь, он доживет до поединка?

— Надейся. В тот раз ему просто повезло, а Антуану нет. Не ищи мастерства там, где все объясняется удачей.

— Я верю в мастерство, — гордо сказал учитель фехтования, глядя на принявших боевую стойку пикинеров, а не на Грегуара, — Я не верю в удачу. И по тебе, Грегуар, видно, что ты больше веришь в себя, чем в случайные обстоятельства, по недоразумению называемые удачей.

Примерно неделей позже. На окраине Неаполя.

Кабак 'У белой горячки' никогда не претендовал на респектабельность. Его посетителей это совершенно не беспокоило. По крайней мере, штаны не прилипали к лавкам, а свечи давали достаточно света, чтобы разглядеть количество и номинал монет. На еду смотреть ни к чему, ее можно и по запаху найти, и на ощупь. Его светлость граф де Креси чувствовал себя в таком неподходящем месте вполне привычно, он не первый раз прибегал к услугам сомнительных личностей и явных преступников. Он давно уже пришел к выводу, что не стоит позориться, изображать из себя 'неприметную личность'. Согласитесь, глупо бы выглядел мастиф, прикидывающийся уличной шавкой.

Де Креси, не снимая шляпу, прошел в дальний угол, бросил на стол монету и сделал заказ подбежавшей девчонке.

— Уберись отсюда и близко не подходи, пока я не уйду.

Вслед за ним вошел человек, в одежде которого сочетались амбиции дворянина и желание не сильно выделяться в трущобах. Со стороны графа было не очень логично поворачиваться к этому типу спиной, но где вы видели, чтобы графы пропускали в дверях всякую рвань.

Граф не стал утруждаться светской беседой, а сразу заговорил по делу.

— Едешь в Феррону.

Собеседник, выглядевший не то как дворянин, не то как солдат, не то как разбойник, поморщился. С Ферроной его связывали не лучшие воспоминания. К тому же, в Ферроне намечался турнир, значит, город будет полон рыцарей.

— Встречаешь там супружескую пару. Путешествуют, скорее всего, как супруги де Круа, но могут и под любым другим именем. Ему на вид лет двадцать, рост футов шесть, но выглядит выше, потому что здоровый как бык.

— И все? — Собеседник состроил недовольную рожу.

— Я его не видел. Зато вот ее портрет, — де Креси выложил на стол свернутый в трубку портрет маслом примерно фут на полфута. Портрет, похоже, был вырезан из более крупной картины.

— По такому описанию и за такое время я их не успею перехватить в пути.

— Не надо. С ними будут от тридцати до восьмидесяти швейцарцев. Твоя задача — прибыть в Феррону заранее и все подготовить. Его надо будет убить, ее — похитить.

— Убить рыцаря во время турнира? Джанфранко Фальконе тяжел на руку. Он с меня шкуру сдерет. Так будет дороже. Да и полста швейцарцев это сила.

— Устроишь несчастный случай. На турнирах не редкость. Или спрячешь тело на пару дней. Успеешь унести ноги. Не так уж это все и сложно.

— Как я унесу ноги с похищенной дамой? То есть, унесу, конечно, но это будет дороже.

— Даму я у тебя заберу. Это моя племянница, так что вы там поосторожнее. Пылинки с нее сдувать не надо, но чтобы была живая и здоровая.

— Какие-нибудь подробности?

— Встретимся в Ферроне, поговорим о подробностях.

— Мне надо будет собрать всю банду, тридцать рыл. И без аванса пальцем не шевельну.

Де Креси выложил на стол мешочек с монетами.

— Сто.

'Сто' — значит, мешок с золотом. Сто флоринов серебром весили бы в десять раз больше.

Бандит смахнул кошель со стола до того, как граф успел договорить 'сто'. Граф встал и быстро вышел. Бандит щелкнул пальцами, подзывая трактирщика из-за стойки.

Как правило, благородный человек предпочтет не иметь дела с явным преступником. Как правило, для грязных дел у благородного человека есть специальные люди, чуть менее благородные. Преступник, конечно, замечательно умеет грабить и убивать, на то он и преступник. Но преступник, безусловно, ненадежен. Он не может, подобно приличному человеку, обеспечить выполнение договора клятвой на кресте. То есть, физически он, конечно же, способен поклясться, но кто ему поверит. Ведь если бы он хоть немножко следовал заветам Господа, он бы не был преступником, верно?

У преступника нет репутации, которую приличный человек боится потерять. Преступнику совершенно наплевать, если в обществе его назовут трусом или нарушителем клятвы. Да он вообще за честь должен считать, если про него что-то скажут в благородном обществе, невзирая на контекст.

Преступник не имеет родственников, которых можно бы было взять в заложники, недвижимости, которую бы можно было у него отобрать, сеньора, которому можно бы было на него пожаловаться. У преступника нет имени, зная которое, его можно отлучить от Церкви. Даже смертью его не напугать. Стали бы вы бояться смерти, будь у вас такая жизнь?

С другой стороны, преступникам было не так уж выгодно связываться с рыцарями. Ведь если рыцарь задумал какую-нибудь гадость, которую не берется сделать сам, значит дело очень скверное и очень рискованное, потому что убивать и грабить рыцари и сами неплохо умеют. То есть, такое дело стоит больших денег. Как преступник может убедить рыцаря заплатить оговоренную сумму? Надо совсем из ума выжить, чтобы, не будучи рыцарем, с рыцаря что-то требовать. Рыцари свои обязательства перед простолюдинами в грош не ставят, будь простолюдин даже и банкиром, который на порядок богаче оного рыцаря.

Однако же, дворянам приходилось иногда поручать некоторые дела явным преступникам. Опасно посылать на противозаконное дело человека из своей свиты, которого кто-нибудь сможет опознать. Не говоря уже о том, чтобы привозить личную армию и устраивать акции на чужой территории во время турнира, когда даже войны приостанавливаются.

Де Креси некоторым образом повезло. Человек, известный в Неаполе как 'Винс', когда-то был у него 'менее благородным порученцем по грязным делам'. Выполнил дел немало, но попал на родине в историю, отправился вместе с сеньором на Итальянскую войну короля Франциска, по окончании войны предпочел остаться в Неаполе. Во Франции под присмотром де Креси жили родители и сестры Винса. Винс поддерживал отношения с семьей, чтобы было куда вернуться, если в Италии вдруг станет тяжело. Таким образом, у де Креси были рычаги воздействия на Винса, но и Винс мог тянуть деньги из де Креси, поскольку выбора у нанимателя не было.

Винс не пришел в восторг от предложения де Креси. Вообще, 'приходить в восторг' не было ему свойственно. В самом деле, ехать в мерзкую Феррону, которая еще с последней войны наводила на мрачные воспоминания... С невыполнимой миссией, даже с двумя. Зато куча денег, которую мог отвалить нежадный и чрезвычайно заинтересованный де Креси... И в Ферроне можно кого-нибудь ограбить, не сильно скрываясь, и смыться из города навсегда.

Как уже упоминалось, Винс был похож на дворянина, на разбойника и на солдата. Надменен, как дворянин, спину ни перед кем не гнет и смотрит на простолюдинов сверху вниз. Вел себя 'по благородному': ел с ножом и вилкой, не пил из горла, грязные руки вытирал не об штаны, а об скатерть. Черные седеющие волосы, усы и бородку Винс подстригал в стиле профессиональных солдат, коротко и вызывающе. В одежде предпочитал универсальность и добротность, чтобы в любое время принять бой или вскочить на коня и исчезнуть из города с тем имуществом, что при себе. Разбойника в нем могли заподозрить по манере класть руку на эфес и оглядываться, входя в помещение. Солдат свою жизнь либо не ценит, либо вверяет на попечение Господа, потому о ней не особенно заботится. Дворянин жизнь любит и ценит, но гордость заставляет его забывать об 'оценке рисков', 'потенциальных противниках' и 'просчете вариантов отступления'.

Профессиональным заболеванием Винса была хроническая паранойя. Он не доверял никому и ничему, не верил никаким прогнозам и аргументам. Был убежден, что все люди заведомо врут и говорят правду или случайно, или под пыткой. Недостаток информации Винс восполнял приметами, знаками и предсказаниями, свободными от человеческого фактора. Хорошим аппетитом из-за брезгливости он не отличался, потому при довольно высоком росте был тощ как жердь, с длинными жилистыми руками и ногами.

Примерно в это же время, плюс-минус неделя.

Шарль-Луи де Круа, еще один претендент на имение Шарлотты, так и не смог сочинить сколько-нибудь реальный план борьбы за наследство. В отличие от конкурента по линии де Креси, он не имел ни карманных преступников, ни порученцев по грязным делам. Связями в такой степени, чтобы подготовить интригу в Ферроне до начала турнира, он еще не оброс. Зато он был настоящим французским рыцарем, поэтому полагался на твердую руку и верный меч, на личную гвардию в сорок человек, на галантность и обаяние, и особенно на удачу и Божию милость.

Перед собой Шарль-Луи отправил секретаря, чтобы тот составил подробный отчет о раскладе сил в Ферроне, о возможных союзниках, своих и 'этого самозванца'. К моменту прибытия Шарля-Луи в Феррону секретарь составил список врагов 'самозванца де Круа' из тридцати трех фамилий, возглавляли который Бастард Бранденбургский и Грегуар Бурмайер. Список потенциальных союзников 'самозванца' был пуст. Даже его родной брат туда не попал.

По приезде Шарль-Луи еще раз перечитал список и потребовал подробный доклад о политике на турнире.

— Докладываю, Ваша светлость, — радостно начал секретарь, — задание выполнил, информацию собрал. Больших партий на турнире три — подданные короля Франциска, подданные императора Максимилиана и рыцари из Венеции, Папской области и ближайших окрестностей, а также из земель, в последнее время занятых французами.

— Они же друг с другом постоянно воюют! — удивился Шарль-Луи.

— Но сейчас войны нет, а турнир всегда был территорией мира. Потом, они все друг другу какие-нибудь родственники, пусть и дальние. А французам и немцам — не родственники.

— Что, подданные императора тоже объединились? Они же друг друга терпеть не могут. У него же десятка два разных земель, каждая со своими законами и своим языком.

— Если бы приехали от всех земель поровну, конечно бы не договорились. Но сколько-нибудь значимых групп среди них всего две, а остальных — каждой твари по паре. Грегуар Бурмайер и Бастард Бранденбургский друг друга на дух не переносят. Бурмайер почему-то собрал всех друзей и знакомых, а от них уже пошел по немецким землям слух, что турнир в Ферроне чуть ли не событие века. Тогда Бе-Бе из вредности собрал всех своих, чтобы утереть нос Бурмайеру. Стоит ожидать, что остальные подданные императора еще до начала турнира присоединятся к первому или второму.

— Хорошо поработал. И в чем между ними разница? К кому прибьется наш самозванец?

— Разницы между ними до недавнего времени не было никакой. Но, когда приехал Бе-Бе, а он у них там светоч куртуазии, его соратники стали все из себя такие галантные и сахарные. Тут и так не турнир, а театр какой-то и все из себя что-то изображают. Кто мясником оденется, кто студентом, кто епископом... Только что женщинами не прикидываются. Им в пику люди Бурмайера назвались 'раубриттерами' и в манерах подражают Грегуару.

— Да в нем же куртуазности не больше, чем в куче навоза! Неужели вместо одного хама стало сто?

— Нет, Ваша светлость, — секретарь вздрогнул, представив такую картину, — они же на самом деле нормальные люди. Получается такая дружеская пародия на него. Дамам нравится.

— Судя по списку его врагов, наш немец ни к кому из них не присоединится.

— Совершенно верно, Ваша светлость.

— Могут ли у него быть союзники среди французов?

— Теоретически да, но маловероятно. Его никто даже не знает. Ни друзей, ни родственников у него во Франции нет. И женат он на женщине с очень сомнительной репутацией.

— Здесь подробнее. Про мою сестричку что-то говорят в свете?

— Говорят, Ваша светлость. В мужских кругах ее подозревают в убийстве первого мужа. Очень сомнительным всем представляется то, что у нее и с родственниками конфликт. Говорят, что она подкупила судью.

— Да уж, судья тогда выдал, конечно. Где это видано, чтобы на опеку вдовы требовалось ее согласие?

— Были прецеденты, Ваша светлость, — сказал секретарь и втянул голову в плечи.

— К дьяволу прецеденты! — вскричал Шарль-Луи и бросил в секретаря ложкой. Не попал.

— С Вашего разрешения продолжу, — поторопился отвлечь внимание секретарь, — в женских кругах ее считают несчастной жертвой мужских интриг и всячески сочувствуют.