Перед тем, как отправиться в путь, господин Семёнов несколько дней пичкал всех нас разнообразными пилюлями. Говорил — в предупреждение опасных лихорадок, которых в здешних краях превеликое множество. А ещё больше их будет там, куда мы направляемся — в дождевых джунглях бассейнов рек Арувими, Уэлле, и дальше, в Конго. Так что, если неведомые пилюли нашего начальника столь же хороши, как и эти "рации" — остаётся только поблагодарить Бога и Николая-угодника за эдакую вот удачу.

Пожалуй, скажу пару слов на тему, относящуюся к моей профессии, а именно — картографии. Как раз для неё и нужны разноцветные карандаши: синий употребляется для обозначения рек и воды, красный — для возделанных полей и селений, дорога же, земельные угодья, горы и все остальное удостаивается простого карандаша. Для съемки дороги здесь, в Африки лишь в особых случаях применяются углы пеленгования, так как местные тропы и пешеходные дороги никогда не следуют по прямой, но нерерывно извиваются. В высокой траве не видно далее пяти шагов, что же до ориентиров для пеленгования — их в саванне сыскать мудрено. А потому — дорогу приходится наностить по ориентировочным углам, выводя их в среднем, как сумму наблюдённых углов — как итог нерерывного слежения за магнитной стрелкой.

Что ж, друг мой Картошкин — пора заканчивать сию эпистолу. И ляжет она во внутренний карман заплечного мешка и будет храниться там, пока не доберёмся мы до цивилизованных мест — а случится это, боюсь, ой как не скоро..."

Писано в июле сего, 1887-го года,

на берегу залива Спик озера Виктория.

III.

Ну что за спешка, дорогой барон? — спросил Каретников, входя в кабинет начальника Департамента Особых Проектов. — Нет-нет, не стоит, я сам...

Предупредительный порученец в лазоревом мундире — у Департамента пока не было своей высочайше утверждённой формы, хотя разговоры об этом уже велись, — щёлкнул каблуками и вернулся на своё место — за столик у двери. По положению о внутреннем распорядке Д.О.П. шефа департамента на службе ни на минуту не сдедует оставлять одного.

— Да, Григорий Константинович, спасибо. Распорядитесь, чтобы нам подали чаю.

Жандарм щёлкнул каблуками и удалился. Устав не нарушается — Андрей Макарович Каретников числится одним из заместителей Корфа, лицо, безусловно, доверенное.

— Присаживайтесь, Андрей Макарыч — Корф указал на кресло напротив своего монументального стола. Стоящий на нём ноутбук смотрелся безусловно чужеродным, лишни . — В ногах правды нет, разговор нам предстоит длинный.

Каретников уселся, отметив про себя, что барон в последнее время заметно сдал — глаза запали, под ними обозначились тёмные мешки, в лице — нездоровая одутловатость. "Не высыпается барон. — обеспокоенно подумал доктор. — Да и по вечерам, на приёмах и в клубе, надо понимать, позволяет себе... Тревожно: полгода такой жизни — и во что превратится подтянутый, сухой и крепкий как тетива фехтовальщик, будто не замечавший до сих пор своих сорока с лишком годов?"

Но — виду не подал; наоборот, состроил любезную мину и потянул из-за отворота кожаный футляр с сигарами. Барон сейчас же придвинул гостю зажигательницу, смахивающую на керосиновую лампу — стеклянный пузырь поверх медной банки, снабжённой металлическим краником.

Каретников опасливо покосился на это приспособление — внутри "огнива Дёберейнера" пряталась цинковая пластина, порождающая в реакции с серной кислотой водород; горючий газ, попадая на губку катализатора воспламенялся, и от зажигательницы можно было прикуривать даже сигары. Каретникову уже был знаком этот прибор, производящийся аж с 1823 года; отчаянно хотелось вытащить привычную пьезо-зажигалку, а не прибегать к алхимическим опытам. Останавливало уважение к хозяину кабинета. Каретников со вздохом потянулся к "огниву". Прикурил — и поспешно прикрутил бронзовый краник. Огонь погас; давление газа в стеклянном пузыре выросло, отжав кислоту от цинка, и выделение газа прекратилось. "Интересно, если уронить её сейчас — рванёт или нет?" — отстранённо подумал доктор, бережно отодвигая мудрёное приспособление подальше от края стола.

Корф с лёгкой насмешкой следил за манипуляциями гостя.

— А вы, Андрей Макарыч, по-прежнему нашей технике не доверяете? Ну, может это и правильно. — барон в свою очередь, раскурил сигару. Примерно с полминуты мужчины попыхивали гаванами, наслаждаясь изысканным вкусом. Это был своего рода ритуал — вот, минуты через две, вернётся порученец и поставит на маленький столик пузатый фарфоровый чайник с заваренным до черноты китайским чаем и блюдце с тонко нарезанным лимоном и баранками — и удалится. Потом барон крякнет, вылезет из-за стола и достанет из бюро початую бутылку коньяка. Серьёзный разговор начнётся только после половины кружки адмиральского чая — смеси густой чёрной заварки и янтарного крепкого напитка, причём доля его зависела от степени важности предполагаемой беседы. Если говорить предстояло на общие темы — коньяка будет много, если же речь пойдёт о чём-то экстренном — его вкус будет едва угадываться.

Но на этот раз ритуал был нарушен с самого начала.

Барон перегнулся через стол и повернул к посетителю ноутбук. Несколько удивлённый Каретников вгляделся — на экране красовалась скверная, явно местного происхождения фотография мужчины лет тридцати пяти — уже начинающего лысеть, с бородкой, которые принято называть козлиными, и в пенсне. Поверх фотокарточки красовалась лиловая печать с буквами Д.О.П., выполненными готическим шрифтом.

"Из личного сотрудника дела Департамента. — подумал Каретников. — А тема-то и правда, серьёзная..."

— Рыгайло Вениамин Елистратович. — с заметным отвращением выговорил барон. — С середины марта месяца — сотрудник нашей конторы. Можно сказать, стоял у истоков. Вчера вечером выловлен из Малой Невки, в районе Аптекарской набережной с ножом в печени. А это — донесение жандармского филёра. По моей личной просьбе они время от времени проверяют наших сотрудников — в профилактических, так сказать, целях. И вот, пожалуйста, поверили..

— Так покойного вели от дома госпожи Майгель? — поинтересовался Каретников, просмотрев донесение. — Что-то такое припоминаю...

— Известная дамочка. — усмехнулся Корф. — Лушевная подруга жены английского посланника; её дом — своего рода гнездо столичных англофилов. У неё даже Великие князья бывают, а как же... хотя — поклонникам туманного Альбиона с некоторых пор в наших палестинах неуютно.

— Потому этим Рыгайло и заинтересовались? Да, в самом деле — для сотрудника вашего департамента знакомство предосудительное.

— Нет, Андрей Макарыч. — покачал головой Корф. — Плановая проверка, всего лишь. Как вы и советовали...

Каретников кивнул. Ещё в апреле, обсуждая с бароном работу будущего Департамента Особых Проектов, он особо напирал на необходимость режима секретности. Вообще с вопросом государственной тайны в России — и особенно, в Петербурге, — дело обстояло из рук вон плохо; в столице ни один секрет не удаётся сохранить дольше пары дней. Тем не менее — начинать с чего-то надо, и этим "чем-то" стал как раз аппарат Д.О.П. Одной из предложенных Каретниковым мер стали внеплановые бессистемные проверки сотрудников департамента жандармской "наружкой"; запрет Корфу и ещё нескольким ключевым персонам Департамента находиться на службе в одиночку тоже был из этой категории мер.

— Значит, попалась птичка... — задумчиво протянул Каретников. — Так из дома госпожи Майгель Рыгайло вышел один...?

-... и всего через два квартала встретился с Джеймсом Крейсоном, вторым секретарём английского посольства. Тот вышел от Майгелей получасом раньше и видимо, поджидал нашего покойничка — причём с экипажем.

— И догнать его, филёр, конечно, не смог. — закончил доктор. — А через пару часов Рыгайло вылавливают из Малой Невки.

— Да, со вспоротой печенью. — подтвердил барон. — Но филёра я не виню — на Фонтанке в это время всегда непросто поймать извозчика, да и лошади у мистера Крейсона отказались на удивление хороши. Не гонки же было устраивать по Петербургу?

— А может это быть совпадение? — осторожно предположил Каретников. — Ну, поговорили они с англичанином, потом решил пройтись — и нарвался на лихого человека?

— Бумажник на месте. — развеял надежды доктора Корф. — Часы — тоже, золотой брегет. А во внутреннем кармане сюртука... он порылся в ящике и выложил на стол мокрую даже на вид пачку беловатых купюр. — Две тысячи фунтов, бумажка к бумажке. Каково?

Каретников, не сдержавшись, присвистнул. Две тысячи фунтов — сумма более чем солидная.

— А теперь самое скверное. — выдержав паузу, произнёс барон. — Получив сообщение о смерти Рыгайло, дежурный офицер, как и положено, произвёл осмотр его кабинета. Ничего подозрительного не нашлось; имелась запись, что за сутки до этого покойный Вениамин Елистратович посещал спецхранилище. Мы, конечно, тут же поинтересовались. Итог — на месте не оказалось ноутбука, двух зарядных устройств и... — он близоруко наклонился к листку... — дисков оптических, номера хранения с 2001-го по 2014-й, всего — 13 штук. Это учебники по истории для ВУЗов и популярные энциклопедии по военной технике.

Каретников опешил:

— Он что, ухитрился выбраться из департамента с ноутбуком и охапкой дисков? Барон, что у вас творится?

— Дежурный офицер, жандармский поручик Маметинов признался, что как раз играл в штосс со своим коллегой корнетом Еремеевым — и не мог видеть момента, когда Рыгайло покинул департамент. Оба арестованы, но...

— Понимаю. поздно пить боржоми, когда.... так значит, компьютер и диски в посольстве? Да, оттуда их теперь никаким манером не извлечь.

— Очень сомневаюсь. — отозвался барон. — Посольскими с утра занимается Вершинин. Оказывается, Крейтон вчера в посольстве не появлялся, дома не ночвал; ночью похожий господин нанял у Николаевского моста паровой катер и отправился вниз по Неве.

— Удрал? — ахнул Каретников. — На катере, в Финляндию?

— Нет. Катер мы отыскали довольно быстро — хозяин, мещанин Тугодумов, показывает, что "господина с нерусским говором" забрала с катера шведская шхуна. Правда, никаких опознавательных знаков на ней не было, и название свеже замазано извёсткой — но упомянутый Тугодумов уверяет, что уже встречал эту шхуну, и каждый раз — под разными названиями. Это точно шведы, контрабандисты — третий год уж ходят к нам. И как только ещё не попались?

— Похоже, не просто контрабандисты. — невесело усмехнулся Каретников. Что-то мне подсказывает, что мы больше эту посудину в Петербурге не увидим. Как и вообще в Финском заливе.

— Мы дали знать пограничникам. — угрюмо отозвался Корф. — И военным в Кронштадте — тоже. Но, как назло — над морем туман, и штиль. Моряки уверяют — такая погода продержится дня два, не меньше. На шхуне Крейтон оказался сегодня утром; часов десять хода — и она уже минует Выборг. А там — ещё сутки — и всё, здравствуй, Швеция!

Значит, шхуна паровая? — уточнил доктор.

— То-то и оно! — развёл руками барон. Была бы парусная — как миленькие, дрейфовали бы где-нибудь в тумане, посреди Маркизовой лужи. А так...

— Зато паровую шхуну проще отыскать. — возразил Каретников. — да и описание её, как я полагаю, имеется?

— И самое подробное. — подтвердил барон. — Этот Тугодумов на всякий случай сидит у меня в караулке; пока сидел — мы сняли с него все подробности касательно этой посудины. Теперь, если увидим — нипочём не ошибёмся; только как её сыскать в эдаком-то тумане? Моряки только руками разводят: говорят — разве что нарочно повезёт и корабль прямо на неё выскочит... А вообще-то они не особо рвутся поиски устраивать. Боятся в тумане, ночью все мели пересчитать. Шведы-то, небось, не дурни, на главный фарватер не сунутся, под самым финским берегом пойдут. А дальше — мимо полуострова Ханко, к Аландам, и домой...

Доктор поглядел на карту.

— А если южнее попробуют? Решат, то мы там их не ждём; вполне даже возможно. Не думали?

— Хорошо бы. — усмехнулся барон. — Там, у эстляндского берега тумана почти нет, да и береговых постов поболе; враз попадутся, голубчики. Нет, доктор, они идут под финским берегом, и к гадалке не ходи...

Барон встал и позвонил в колокольчик. На зов явился давешний жандармский поручик — подтянутый, внимательный, вежливый.

— Вот что, Григорий Константинович. Что там моряки — ну, я вас просил?..

— Всё готово, ваша светлость. Катер ждёт у Адмиралтейской пристани. Пролётка готова.

— Поехали, Андрей Макарыч. — барон принялся выбираться из стола. Я попросил подготовить для нас кораблик пошустрее — пойдём прямиком Морским каналом, а потм фарватером, через весь залив. Встанем напротив Выборга — и посмотрим. Еще не вечер, как говорил наш дорогой Олег Иваныч, верно? Да, кстати — вы с рацией хорошо управляетесь? А то Роман Дмитриевич, как назло, в Москве, а Виктору у меня доверия нет. Я распорядился доставить её на катер заранее — пригодится. А вы, если что, поработаете у меня радиотелеграфистом. Договорились?

И Корф пружинистым шагом направился к выходу из кабинета. Каретников озадаченно пожал плечами и последовал за бароном.

* * *

— Воля ваша, Евгений Петрович, но вы зря так нервничаете. Никак они поперёд нас у Выборгского залива не окажутся, дело это невозможное. У шведской шхуны -много, если десять узлов парадный ход; обычно такие посудины хорошо, если идут 5-6, на экономическом. Да и на море-то что делается... — и командир крейсера обвёл рукой вокруг.

— Сами полюбуйтесь: сплошное молоко, ни видать ни зги. В такой туман, да под берегом, среди мелей и островов идти надо узлах на трёх, да еще и со шлюпкой, с промерами. Нет, батенька, если ваши злодеи не прут по фарватеру, не жалея ни угля, ни машины — то и думать нечего, раньше чем через двое суток у Бьёркских островов не будут.

— А по пути их никак не перехватить? — озабоченно спросил Корф. — Дать команду на канонерки, пусть обшарят финский берег...

— И-и-и, Евгений Петрович, сразу видно, что вы не моряк! — ответил командир. — В такой туман к берегу соваться — это или на мель сесть, или днище пропороть на камнях. Мы ведь, признаться честно, отнюдь не всё там знаем. В позапрошлую навигацию, пришлось мне сунуться к самому берегу на старичке "Ерше" — так тащились один-два узла, и всё время дно щупали — и это без всякого тумана! На карте половины мелей нет, ну их к чёрту... Нет, Евгений Петрович, ни один их командиров судов сейчас к берегу не полезет — хоть вы им разжалование сулите. Кому охота потом с мели стаскиваться да рапорта писать?

— Спозвольте, вашсокородие? — влез в разговор Тугодумов, невысокий, крепкий — поперёк себя шире, — дядечка, которого вместе с Корфом и Каретниковым доставили на "Лейтенанта Ильина". Тугодумов отслужил 15 лет на Балтике и вышел в отставку боцманом с броненосного фрегата "Адмирал Сенявин". Поднакопил деньжонок, купил вскладчину с сослуживцем большой паровой катер — и уже три года возил публику по Маркизовой луже, совершая рейсы до самого Выборга, Двинска и Либавы*

#* Двинск — старое название порта Даугавпилс; Либава — сейчас Лиепая, в то время военный порт.