Остерия "Старый конь"

— Я выйду отсюда своими ногами или буду вынесен в виде трупа. — закончил за него дознаватель.

— Грубость и емкость формулировок — ваш конек! — снова улыбка.

— Говорите, с чем пришли, раз так все серьезно. — Мерино откинулся на спинку стула, незаметно опуская одну руку к сапогу и спрятанной там фальке23.

Визитер же напротив выложил обе руки на стол, как бы подчеркивая свою миролюбивость. Впрочем, Мерино сомневался, что он пришел один и сам будет делать грязную работу.

— Я думаю вам известна причина нашей встречи, синьор Лик. Вы ведете расследование по делу Гильдии воров. Вернее, вы его уже практически закончили, это свое расследование, и даже сделали выводы. И мне известны эти выводы.

— И? — левой рукой дознаватель поднял кружку и глотнул вина. Рука с ножом лежала на бедре, пряча клинок за кистью.

— И мне не хочется, что бы вы озвучивали эти выводы своему начальнику, к которому приехали на доклад.

— Вот как? Уж не потому ли, что в тех выводах многократно упоминается фамилия…

— Да, именно поэтому! — дворянин резко перебил Мерино злым шёпотом. — Не стоит упоминать имена и названия! Особенно здесь, где каждый может услышать!

— Конечно, меня ждет хорошее вознаграждение, если я вас послушаюсь, синьор Одетарэ? — словно не заметив резкости собеседника, Мерино сделал еще один укол. Он намеренно опустил дворянскую приставку родового имени собеседника, а карфенакское дворянство крайне щепетильно в этих вопросах. Укол попал в цель. Щека кавалера дернулась от сдержанного гнева. В драке или в разговоре Мерино придерживался простого принципа: сперва выведи противника из равновесия душевного, а уж потом — бей.

— Конечно, — спокойным тем не менее голосом ответил дворянин. — Вексель на пять империалов24 мне кажется очень достойно платой за благоразумие.

— Пять империалов? — сделал вид, что ослышался, дознаватель. — Целых пять империалов за молчание о заговоре Карф… кхм… сами знаете кого против императора?

— А вы оцениваете это в большую сумму? — дворянин поднял бровь. — Назовите ее! У меня весьма широкие финансовые полномочия!

— Дайте подумать! — Мерино в раздумьях покрутил пустую кружку по столу. — Может пятьдесят империалов?

— А унесете? — усмехнулся ди Одетарэ.

Дознаватель подобрался. Он прекрасно понимал, что весь этот разговор не более чем попытка усыпить его бдительность, и с самого начала бросал короткие, но очень выразительные взгляды и жесты по сторонам. И вот теперь разговор подходил к концу.

— А чего ж не унести-то в векселях? Что пять, что пятьдесят — в карман войдут одинаково.

— Согласен! — лицо кавальера осветила еще одна улыбка, на этот раз довольная. Разговор явно складывался так, как ему хотелось. — Но это все-таки, большая сумма, как вы понимаете, синьор Лик, я не ношу с собой таких денег. Это было бы неблагоразумно!

— Прекрасно понимаю, синьор Одетарэ! Мы должны встретиться еще один раз, что бы вы оплатили мое предательство?

— Как я уже говорил, вы умеете очень емко выражать свои мысли. Хоть и грубо.

— Ну, я благородные речи вести не обучен, куда мне до дворянской обходительности, как у вас. — время заканчивать этот разговор пришло и Мерино поднялся. — Но, оставим это. Вы были довольно честны и открыты со мной, я это ценю. Поэтому — честность за честность. Вам не показалось странным, что для вечернего отдыха я выбрал именно это место?

Кавальер огляделся по сторонам, словно впервые увидел то место, в которое пришел. Выдал направлением взгляда своих людей, их расположение. Заметил, как нехорошо группируются вокруг них местные головорезы. Как близко к их столу стоят люди, которых совсем недавно тут не было.

— Показалось, — наконец молвил он.

— Я вам объясню причину. Дело в том, что здесь собирается очень много людей, которые должны мне. Услугу, а часто и не одну. Кого-то я спас от виселицы, кого-то от карточных долгов, за кого-то замолвил слово перед конкурентами. Бандиты ценят такое, а я, гончая, которая работает именно с бандитами. Так что каждый из этих не самых законопослушных людей считает своим долгом помочь мне, если мне помощь потребуется. Другими словами, я прихожу в эту грязную клоаку вовсе не потому что мне нравится местная кухня или выпивка. Просто это одно из немногих мест в столице, где я практически в полной безопасности от таких как вы. Посмотрите сколько здесь моих людей. А сколько людей привели сюда вы?

Лицо дворянина мрачнело с каждым произнесенным Мерино словом. Он уже понял, что проиграл.

— Троих.

— Что ж, я думаю у них еще есть шанс, спокойно допить свое пиво и уйти. Как и у вас. Что скажете?

— И вы просто дадите мне уйти?

— Нет, конечно, не просто. Вексель на пять империалов все же придется оставить на столе, он то у вас с собой. Я приму его как плату за попытку препятствовать имперскому правосудию и подкупа должностного лица.

Щека у кавальера дернулась отчетливей и когда он заговорил, в голосе явственно звучали нотки сдерживаемой ярости.

— Хорошо, синьор Лик. Эта партия за вами. Вексель вы, конечно, можете взять. Но запомните, сейчас вы совершили ошибку. Не стоило заводить такого врага!

— Ох, не начинайте, синьор Одетарэ, не я сел за ваш стол…

— Ди Одетарэ! — рявкнул кавальер, в конце концов сорвавшись. Резко поднялся и бросив на стол кожаный сверток, видимо вексель на озвученную ранее сумму, зашагал к выходу, давая знаки своим людям идти следом. Мерино, в свою очередь, пару раз кивнул, давая понять посетителям корчмы, что все в порядке и убивать вспыльчивого господина не нужно, поднял со стола вексель и развернул его. Пять империалов на предъявителя. Он найдет им применение.

Выпив еще одну кружку вина, Праведник еще долгое время сидел молча, глядя в одну точку. Затем наконец поднялся и слегка пошатываясь направился к столику, за которым сидели Марина и Люсия.

Сцена третья

в которой Мерино рассуждает и готовит морского окуня с южными травами. Здесь также присутствует экскурс в новейшую историю Империи, упоминаются взаимоотношения провинций и ищутся мотивы.

3 октября 783 года от п.п

Мерино Лик, кабатчик. Город Сольфик Хун.

После ухода кансильера коронного сыска Мерино еще некоторое время сидел в кабинете. Просто сидел, не размышляя и не пытаясь сложить головоломку, в которую барон подбросил новых деталей. Спроси его сейчас, о чем он думает, — не смог бы внятно ответить. Обо всем и ни о чем. Мысли плавно перетекали от цен на мясо на встречу с Крысюком, затем на надвигающиеся разборки между двумя молодыми бандами пыльников, с которыми бы не мешало устроить встречу и объяснить, что кровью дело, конечно, решиться, только не будет у этого дела никакого будущего. Затем, без перехода в голове трактирщика возник образ вдовы Тотти, а с ним — какое-то неоформленное решение о том, что нужно что-то решать. На уровне рефлекса эти мысли были изгнаны в самый дальний угол мозга, тут же пришла самоирония, какой, дескать, ты типичный мужчина, Мерино Лик, чуть дело до женщин доходит, и куда деется весь жизненный опыт? Налоги на землю, которые платить уже через два месяца; необходимость найти хорошего повара, желательно с опытом по димаутрианской кухне, она сейчас на пике моды у состоятельных людей; куда пристроить мальчишку-беспризорника Гвидо, которого он взял поваренком, да так парень и прижился, третий год уж пошел; необходимость самому съездить в деревню к поставщику вина и обговорить с ним особые условия.

Ровный ход мыслей Мерино прервался на чертежах корабля со странным названием кьята. Он представлялся ему почему-то как огромный галеас, с пятью рядами весел, мощным парусным оснащением и носовой фигурой грудастой женщины, у которой (опять!?) было лицо Карлы Тотти. Это видение одновременно насмешило и разозлило трактирщика.

— Нет, с этим действительно что-то нужно делать! — пробормотал он себе под нос. — Как мальчишка, чтоб тебя! Скоро сны непристойные снится начнут…

И Мерино взялся за дело. Правда, оно было совершенно не связанно с синьорой Тотти. Покинув кабинет, через общий зал он направился на кухню, где, тщательно вымыл руки с настоем мыльного корня, и сообщил ни к кому конкретно не обращаясь:

— Готовим морского окуня с лимоном и южными травами!

Повар, усатый и носатый келиарец Фабио, и поваренок Гвидо оторвались от своих дел (чем уж там они занимались Мерино не заметил), и Фабио спросил:

— Заказ? Или…

— Или! — отрезал Мерино. И добавил чуть мягче: — Для себя готовим. Подумать надо.

Повар и Гвидо практически синхронно кивнули и на кухне, без суеты и лишних движений, началось «таинство приготовления пищи для души», как это называл сам Мерино. Фабио отправился на ледник за рыбой, а Гвидо за дровами для печи. По возвращении он принялся аккуратно раскладывать на столе посуду, ножи и другие необходимые для готовки предметы.

Была у Мерино такая методика для обдумывания сложных вопросов — готовка. Пока руки работали с продуктами, голова трактирщика составляла удобный для пользования каталог фактов и сведений. Он научился этому еще в юности, задолго до того момента, как смышлёного паренька заприметил дознаватель из Тайного имперского сыска.

Рано потеряв родителей в результате рейда пиратов морского народа, Мерино воспитывался при храме. За живость ума и постоянное желание учиться, монахи приставили его помощником к хранителю библиотеки. По первости он до слез злился, пытаясь найти тот или иной свиток или книгу на стеллажах, уходящих, как ему тогда казалось, в бесконечность сухого и полутемного подвала храма. И, хотя наставник рассказывал ему о каталогах, о том как все организованно, он не мог понять, почему книги про деяния пророков, лежат на полках рядом с Вторжением с Севера25. Когда же наконец до него дошел принцип, которым руководствовались монахи, храня реликвии прошлого, библиотека предстала ему абсолютно понятной, он стал ориентировался в ней, как рыба в воде, порой вызывая замешательство у своего наставника скоростью, с которой он находил нужные ему книги. Со временем, уже в Тайном сыске, он разработал свою систему, хранящую в его голове факты и воспоминания, что сделало его одним из лучших дознавателей. А уйдя на покой, Мерино обнаружил, что лучше всего ему думается, когда он что-то готовит. Правда, крайне редко, но бывало, мыслительный процесс так увлекал его и уводил от реальности так далеко, что в поварском деле на выходе он получал какую-то несъедобную бурду. Поэтому он старался не отвлекаться на посторонние мысли, когда готовил для клиентов.

Острый нож, двигаясь так быстро, что за ним почти не удавалось уследить, шинковал зелень, но Мерино не смотрел на него. В голове у него, ряд за рядом выстраивались стеллажи его личного архива. От входа (чуть пригнуть голову — низкая арка прохода!) свернуть направо. Налево располагались стеллажи с личными делами людей, а вот по правую руку — как раз события масштабные. Внешняя и внутренняя политика Империи Рэя с колониями и дальними странами, представляющими интерес для этой самой политики.

Украденные чертежи у Фрейвелинга — следствие. Очередная строчка в бесконечной летописи внешней и внутренней политики Великого герцогства. Которая, понятно, не сама по себе, а часть узора событий пространства бывшей Империи. У которой история такая, что будь он, Мерино, хронистом, написал бы по ней с десяток книг. Но если смотреть только на новейшую историю Империи, то можно вычленить интересные взаимосвязи…

Далеко искать не нужно — второй ряд стеллажей. Добротных, массивных, деревянных, с четырьмя полками у каждого. На каждой полке свитки, книги, отдельные листки с записями. Вот как раз то что нужно. Ранняя весна этого года. Развал Империи. Конечно, предпосылки для этого события, начали проявляться раньше, их нужно искать в глубине правого крыла архива, ряд десятый, а то и двенадцатый. Но нас интересуют события, а не предпосылки.

Значит тут у нас Хартия. Да, с нее все и началось.

Империя Рэя в самом начале 783 года распалась на провинции. Точнее сказать, именно в этом году, входящие в состав Империи провинции, окончательно понявшие, что вместе им не по пути, подписали Хартию и, практически бескровно стали самостоятельными государствами. Для простых людей мало что изменилось, особенно глухие деревни продолжали считать, что живут в Империи. Да и какая в сущности разница как называется сборщик налогов, раз в год приезжающий к тебе? И кому он служит? Императору или Великой герцогине? Медь и серебро он забирает так же, как и год, и десять лет назад.

На самом деле Империя прекратила свое существование значительно раньше, в 775 году, когда взбунтовавшееся дворянство, теряющее свою самостоятельность и свободы в результате реформ, проводимых императором Патриком26, низложили и казнили этого самого императора. Сам по себе институт правительства сохранился, власть формально перешла к старшей дочери Патрика, которой на момент гибели отца исполнилось шесть лет, на деле же страной правил Магистерий27, возглавляемый регентом императрицы и ее дядей ланд-графом Аароном Фурко.

Из реформ, проводимых покойным императором Патриком остался только общеимперский налог, собираемый с владетелей провинций, а все прочее: единая система судов, единая имперская армия и флот, даже зачатки внеклассовой системы образования, — было благополучно забыто. Владетели провинций, ранее еще как-то сдерживаемые сильной императорской властью, пошли в окончательный разнос. Пограничные конфликты провинций стали нормой жизни, в разных концах страны стали поднимать голову религиозные культы — одни на основе учения о Едином Боге, другие вообще опирались на какие-то языческие пантеоны. Некоторые владетели зашли настолько далеко, что вели самостоятельную внешнюю политику, воюя за пределами Империи и заключая союзы с иноверцами от собственного имени.

Как результат: провинция Скафил столковалась с северянами, с которыми Империя воевала уже не один десяток лет, и передала им секрет пороха; Табран вел наступательную войну на северо-восточные племена кочевников орьяк, Карфенак и Арендаль захватывали земли на юго-востоке, в Димауте; Товизирон, Таболергот и Оутембрийская лига вольных городов проводили свою церковную реформу, фактически вытеснявшую веру в Единого; Фрейвелинг отправлял корабли на поиск новых земель за морем на юге; а маленькое герцогство Келлиар, в страхе ожидая нападения одного из соседей, замкнулось в себе и почти не учувствовало в жизни Империи. Заговоры и политические убийства стали такими обыденными, что на них уже толком и внимания не обращали. За несколько лет Магистерий из органа управления государства превратился в чистую показуху, даже владетели перестали посещать его, предпочитая посылать вместо себя представителей.