Последний брат

Вор мигом тормознул, и затравленно озираясь, начал искать хоть какой-то проулок. Но дома на улице стояли стена к стене. Тогда он развернулся, едва не поскользнувшись на булыжниках мостовой, и пихнув в сторону завизжавшую девку, бросился обратно. Чернявого моряка он заранее обогнул по большой дуге, и решил было, что уже выбрался, но тут увидел развернувшихся ему на встречу в цепь шестерых друзей. Лицо вора выразило гремучую смесь злобы и отчаянья.

— А ну стой, шакаленыш! — рявкнул Тит.

Народ вокруг между тем, наконец начал соображать, что происходит, в результате вокруг вора образовалось пустое место, и он оказался как бы в центре арены с границей из волнующихся людей. Вор сделал еще одну попытку проскочить в месте, где не видел угрозы, заметался, попробовал прорваться, но там его оттолкнул обратно какой-то седой человек. Тем временем к месту действа, распихивая граждан, протиснулся декарх со своими солдатами.

— Иди сюда, — властным голосом привычного повелевать человека сказал декарх, и этим неуловимо напомнил Трофиму оптиона Плотина. — Не заставляй моих людей бегать. Иначе они будут злы с тобой.

Вор остановился, зыркнув вокруг, и потерянно застыл. Декарх кивнул своему солдату, тот отдал копье товарищу и двинулся к вору, на ходу доставая из-за пояса популярную среди городской стражи приспособу, похожую на маленькую фалаку, которую здесь, на городском жаргоне называли 'приворот'. Вещь широкого распространения, которую любили и палачи, и работорговцы, и городская стража, и воинские разведчики. Деревянная палка с просверленными ближе к середине на небольшом расстоянии от центра двумя отверстиями, в которые вставлены и закреплены узлами два конца веревки, образующие петлю. Стражник подошел, первым делом отвесил вору хороший подзатыльник, потом ловко завел тому руки за спину, и накинув петлю, быстро закрутил палку винтом — веревка фалаки, накручиваясь вокруг себя, тут же стянула руки вора тугой петлей.

— Больно, дяденька! — пискнул вор жалостливым голоском.

— Радуйся, что не за шею, — отбрил стражник, и подтянув палку вверх, так что вору пришлось согнуться в три погибели, потащил его обратно к начальнику.

— Кто кричал 'держи вора'? — сурово спросил декарх патруля.

— Я кричал, — выступил давешний чернявый детина. Поглядев на него без торопливости, Трофим увидел, что морячок изрядно выпивши, но держится твердо.

— Этот? — Старший патруля показал на запутанного фалакой парня.

— Он.

— Что у тебя украл?

— Не у меня, — ответил чернявый. — Вон, у Панайота...

Чернявый показал рукой, но декарх, проследив за его взглядом, увидел только сомкнувшиеся вокруг любопытствующие физиономии.

— Расступитесь! — скомандовал декарх.

Народ от его возгласа раздвинулся, аки воды Красного моря перед Моисеем, и декарху открылся блаженно отдыхающий у стены морячок, которого, стало быть, звали Панайот.

— Как тебя зовут? — спросил декарх чернявого.

— Коста.

— Откуда знаешь его?

— Мы с ним нанялись на одно судно. Оба с 'Играющей волнами'.

— Так что не последил за ним?

— Не нянька...

Декарх хмыкнул и повернулся к вору.

— Ты его уложил?

— Да я пальцем его не тронул! — задохнулся от возмущения вор. — Иду, смотрю, лежит. Я помочь наклонился, как нам Христос заповедовал. А теперь за любовь к ближнему, безвинно страда...

— Заткнись, — оборвал его декарх. — Посмотри, — бросил он своему солдату.

Солдат подошел, ткнул лежавшего древком копья, не дождался реакции, наклонился, сморщился от могучего сивушного духа, и сноровисто ощупал матросу голову.

— Ну что? — поторопил декарх.

— Пьян как Вакх, — скучным голосом отрапортовал солдат. — По голове вроде не бит. Кошель не срезанный, но пустой.

— Что он взял? — повернулся декарх к чернявому.

— Серьгу из уха.

— Мы тоже видели, — сказал Трофим. — Украл серьгу.

Декарх посмотрел на Трофима и его товарищей.

— Военная школа в Студионе?

— Да.

— Хорошо. — Декарх посмотрел на вора. — Где?

— Что?

— Не зли меня. Серьга.

— Не было серьги, — сварливо ответил вор. — Совсем пустой морячок валялся. Видать, в таверне до нитки обобрали. Лучше бы там порядок навели, чем мне руки безвинно крутить...

Декарх приказал обыскать вора, но серьги на нем не нашлось.

— Сбросил, — констатировал декарх. — Ну да и так все с тобой понятно.

— А вон серьга! — Юлхуш отодвинул нескольких человек, пройдя в центр круга, поднял из пыли между булыжников сверкающую каплю и аккуратно бросил её декарху.

Декарх ловко поймал серьгу и покрутил её в руке. Блестящий дельфинчик, с крепежом...

— Дешевка, — резюмировал он. — Бронзяшка, даже не драгоценная. И подбирать-то никто не стал. Дурак... — Он презрительно взглянул на потухшего вора, потерял к нему интерес и повернулся к обступившим людям.

— Граждане и гости, — провозгласил он зычным голосом, — спасибо за помощь. Представление окончено. Не толпитесь, пока у вас у самих под шумок кошели не посрезали.

— А с этим что? — стоявший подле бесчувственного морячка стражник снова ткнул лежащего концом копья.

— А чего? — вопросом же ответил декарх. — Брать у него нечего. Не холодно, не замерзнет. На-ка! — Он бросил солдату сережку. — Положи ему в кошелек и затяни. Найдет, когда проспится. Если другой дурак по этой улице не пойдет.

— Пошли, — скомандовал декарх своим, и они, прихватив печального вора, двинулись вверх по улице. — Хороший глаз, — похвалил декарх на прощанье, обернувшись к Юлхушу. — Молодец парень.

Народ начал медленно рассасываться. Трофим, глядя вслед уходящему патрулю, подумал, что вор был на лицо симпатичным парнем. Сейчас он имел до того несчастный жалкий вид, что, наверное, в других кварталах вызвал бы сочувствие и сердобольные женские вздохи. Но здесь народ был тертый, моряки представляли себя на месте пьяного коллеги. А местные в лучшем случае расценивали случившееся как профессиональный урок. Так что вслед уводимому парню смотрели в лучшем случае безразлично, а в худшем — зло.

* * *

Трофим вошел первым и огляделся с порога. В 'Святом Эльме' оказалось бодро. Занято было не больше половины столиков, но зато за ними так азартно кучковались, выпивали и гомонили, что посетителей казалось куда больше, чем было на самом деле. Терпкий винный дух и запах разгоряченных тел не сдавались распахнутым настежь двери и окнам. Между столиками лавировали две девицы с подносами. Заведением управляла хозяйка — плотного вида бабища неопределенного возраста с лицом меланхоличного кербера. Свой широкий круп она расположила на мощном табурете, разместившись рядом с небольшой стоечкой прямо у входа. Рядом была прислонена клюка. Трофим поглядел на вмятины, сплошь покрывавшие клюку, и подумал, что нередко клюке доводилось преграждать путь той части клиентуры, которая пыталась выбраться из питейни, не заплатив по счетам. Вряд ли на их лбах оставались вмятины меньше...

Друзья вошли, на них никто не обратил внимания. Пара взглядов не в счет.

Трофим подступил к тетке с клюкой.

— Свободный стол есть, хозяйка?

— Сам видишь, — проскрежетала бабища, неторопливо обведя зал рукой.

— Тот, у окна.

— Садись, — разрешила хозяйка.

— К нам подойдут?

— Мне все скажи, девчонки принесут. Да заодно объяви деньги. Плата вперед. Я моряцкое семя в долг не кормлю.

— Мы солдаты, не моряки, — вставил Тит.

— Все одно — голытьба.

— Есть деньги, хозяйка, не беспокойся, — сказал Трофим и придавил ладонью кошель контубернии на бедре. Скрипнули друг о друга монеты.

— Я даже в первую брачную ночь не беспокоилась, солдачонок, — мягко ухмыльнулась баба. — Первая брачная, ведь не значит первая. Да и была она, как ты видишь, давно. Чего хотите?

— Шесть порций гороховой похлебки, с сельдереем...

— Нет сельдерея.

— А петрушка?

— Ага, с петрушкой.

— Круг хлеба. Соус с яйцом, луком и перцем. Сыра, три литры. Что еще? — Трофим повернулся к друзьям.

— Мед, — подсказал Улеб.

— Меда, котилу.

— Старого урожая.

— Пойдет. Хойник белого вина. И вода, и емкость, чтоб разбавить.

Баба захохотала.

— Что-то не так? — спросил Трофим.

— Все так. — Прыснула напоследок баба. — Давно меня никто не просил разбавить вино. Выгодный клиент. Может, сразу разбавленным и принести?

— Не настолько выгодный. — Подмигнул ей Трофим.

— Всё?

— Всё. Сколько?

Баба на секунду отправила глаза куда-то под надбровные дуги и выдала подсчет. Трофим полез в кошелек, где бряцали самое большее деканумионы и пентумионы — монеты длинных названий, но увы, невысокого достоинства. Медяки они и есть медяки... Расплатился.

— Заказ-то помнишь?

— Это я твоего лица не вспомню, как ты отсюда выйдешь. А заказ у меня крепко сидит, — ответила и, обернувшись к двери в дальнем конце, закричала: — Кирикия!

Из двери секундой позже вынырнула, видимо та самая Кирикия, кудрявая девица с мортарией в руках, и баба емко и коротко воспроизвела ей весь заказ.

— Ждите, — сказала хозяйка Трофиму. Он кивнул, и все пошли к столу.

Когда расселись за столом по грубым скамейкам и огляделись, атмосфера заведения проступила полнее. Трофим увидел, что далеко не все громко гомонят и ухают кружками, за крайним в углу столом, наоборот, сидели за келейным разговором, собрав лица друг к другу и отгородившись от окружающего стеной спин. За соседним столом моряк с бородой, заплетенной в небольшую косицу, со знанием дела вырезал ножом на стенной балке изображение военного корабля с короткой мачтой, длинными веслами, и носом, увенчанным тремя таранами. Балки и столешницы в Эльме вообще были испещрены рисунками и посланиями разной степени мастерства. Имена любимых, проклятия недождавшимся, характеристики капитанам и их помощникам... Ближняя к столу друзей балка даже представляла собой своеобразную почту, где два адресата писали друг другу в течение нескольких лет короткие послания. Два друга обменивались весточками? Или два незнакомца свели беседу? Последняя надпись сообщала: 'Чудотворец' — корыто, обшивка — гниль, капитан — пьянь'. Ну и просто невнятные надписи в попытках оставить о себе память. 'Мы здесь пы...' А чего пы — не дописано. Забавно...

Компания за столом хорошая, да стол пока пустой. Вот и Амар тянет носом за смешанным сытным ароматом, что идет с кухни. А Тит поглядывает, что там у соседей на 'божьих дланях' наставлено. Питание в школе поставлено так, что ешь без роскошеств и не более необходимого. Воинская дисциплина и на желудки распространяется. Но та же школа приучила: вошел в столовую, сразу получил в едальник свою мису. А здесь еда вроде есть, но её пока и нет... Сиди и кукуй... Тяжко живется людям не на военной службе...

— Интересно, что теперь с тем ворюгой будет? — спросил Амар, поудобее разваливаясь на жесткой скамье.

— Надо ему было об этом подумать, прежде чем ручонкам волю давать, — ответил Улеб без всякой жалости.

— Скорее всего, пойдет на каторги, гребцом на суда. Василевсу не хватает гребцов.

— По справедливости, — сказал Улеб. — Украл у моряка — сам стал моряком.

— Эх, дайте мне тогда украсть что-нибудь у императора... — засмеялся Тит.

— Укоротись, Тит, — одернул Трофим. — Дурацкие шутки никого еще не доводили до пурпурных сапог, а вот до плахи — многих.

Тит замолчал, но кривился ухмылкой.

— У нас в степи люди живут кочевкой. — Юлхуш поправил ворот грубой рубахи. — Все добро возят с собой. Не как у вас — поставил дом, и копи в нем добро. Только очень знатные могут позволить себя возить вещи, которые не нужны в хозяйстве. Которые для роскоши, а не для нужды. Знатных мало.

— Их везде мало, — пожал плечами Фока.

— Да... — кивнул Юлхуш. — А у простых людей в наших краях каждая вещь, каждая голова в стаде человеку жизнь от смерти отделяет. Нет бездельных вещей. Поэтому если вор вещь крадет — он жизнь крадет. Мало есть грехов хуже воровства. За этот грех платят жизнью.

— А если человек крадет, потому что с голода умирает? — спросил Тит. — И тогда грех?

— Глупость сказал, — покачал головой Амар. — Если мугол умирающего от голода в степи встретит — ему сам все отдаст. Последнее отдаст. Поделится. Так зачем тогда человеку красть? А если умирающий не встретит другого — у кого он красть будет? Так и помрет с голоду.

— Гм-м... — Тит сперва даже не нашелся, что ответить, и некоторое время собирался, отыскивая брешь в логике Амара. — Если все так, откуда тогда у вас вообще воровство берется, про которое Юлхуш сказал, что оно страшный грех? Значит, все же бывает, что и у вас кто-то тырит?

— Люди с червивой душой везде есть, — развел руки Юлхуш. — У нас их просто меньше.

— С чего бы это? — удивился Тит.

— А у кого ты в степи воровать будешь? — улыбнулся Юлхуш. — У камней, у травы, у неба? Наш вор в обычное время, как и другие, кочует. Только если на сходе рода, или в город попав, у него есть возможность украсть. Чаще добыча случайно подворачивается, и человек свою гниль одолеть не может. У вас не то. Города людные, здесь вор все время с кражи живет, как шакал на охоту выходит.

— Так у вас просто искусов меньше, а не людей с червивой душой, — хмыкнул Фока.

— В городах отношение к жизни другое, — покачал головой Амар. — Людей вокруг много, жизней много, думают, чего их жалеть...

За угловым столом компания совсем разухабилась и заголосила песню. Выводил крепкий битый жизнью дядька с черными как смоль глазами. Компания подтягивала каждую строку выкриком 'Таласса!', и для акцента еще и бухала кружками по столу.

Владычица жизней, о, не гневись.

Море!

Прохладой своей ко мне прикоснись.

Море!

Дай ветра в парус, чтоб был он полн.

Море!

А если на веслах, — чтоб гладь без волн.

Море!

Не бей сварливо ударами в борт.

Море!

И выйти дай, и войти мне в порт.

Море!

А если все же пустишь ко дну.

Море!

Не делай могилой мне глубину.

Море!

Дельфином дай стать и скользить по волнам.

Море!

Чтоб мог помогать я другим морякам.

Море!

Взрезая волну своим плавником.

Море!

Я им укажу дорогу на дом.

Море!

За мной пусть скалы и мели пройдут.

Море!

Пусти их, хозяйка, их дома ждут.

Море!

Владычица жизней, о, не гневись.

Море!

Резвись на волне, дельфин,

Резвись...

— Море!!! — финально гаркнули моряки, и стуканули кружками по столу так, что у некоторых в руках остались лишь глиняные ручки. С других столов их поддержали одобрительными выкриками.

— За кружки придется платить, охламоны! — явила голос всевидящая хозяйка.

Трофим подумал, что заведению гораздо выгоднее именно глиняная посуда, чем другая, более прочная... Оглянувшись на выкрик хозяйки, он заметил, что в дверь с улицы вошел тот самый моряк Коста, который пытался отучить вора от его ремесла тяжелой сандалией. Теперь он разговаривал с хозяйкой. Видимо, он обходил все доступные ему кабаки... Между тем к столу контубернии подплыла темноволосая пышнотелая девица с большущим деревянным подносом.