Двойник

А вот что оказалось вовсе не каплей, а вполне ощутимым ковшом дегтя, так это реакция Семена Яковлевича. Перепачканный в пыли Кацман с зажатой в руке бутылкой злополучной минералки орал так, что Андрею даже стало немного страшно. Сраженный мгновенным перевоплощением добродушного толстяка в разъяренного монстра, он даже не пытался объяснить, что все случилось совершенно нечаянно, и что никакому спонсору наверняка не нужен скандал на концерте. Впрочем, и это тоже стало неожиданностью, спас растерянного Андрея от наскоков рассвирепевшего администратора не кто иной, как продюсер. Вячеслав Михайлович решительно вклинился между ним и Кацманом.

Что он сказал финансовому директору, Андрей разобрать не сумел, однако для взбесившегося толстяка эти слова стали настоящим ушатом ледяной воды, разом охладившей весь его пыл.

— ...Тогда сам и расхлебывай, — произнес Кацман странным голосом, развернулся и вышел из тесной гримерки, даже не взглянув на Андрея, все еще сжимающего в охапке букет цветов.

Вячеслав Михайлович открыл было рот, собираясь, как видно, что-то сказать, но тут дверь вновь распахнулась, и в комнату, распространяя вокруг крепкий спиртной выхлоп, ввалилась троица лохматых парней, которые, как успел понять Андрей, составляли группу аккомпанемента.

— Андрюша, сволочь, ну ты и дал! — восторженно закричал первый из музыкантов, владелец столь полюбившейся Андрею гитары. — Когда ж ты играть-то выучился? Ну да что там... молоток, уважаю! И концерт спас, и вообще. Толково исполнено...

— Да погоди ты, — вмешался ударник, — ты главное скажи, скажи. Чьё это все? Слова, музыка? Кто автор? Целый блок свежака отрыл где-то, и ведь ни словечка. Почему ты раньше... И чего ты там про какое-то окончание выступлений говорил?..

— Стоп! — Вячеслав Михайлович сделал короткий шаг и решительно поднял руку. — Ребята, я вас отлично понимаю. Сам в шоке. Но... всему свое время. Андрей Сергеевич устал. Как никак — сольник отпахал. Давайте... давайте. Все после. А пока... ступайте-ка вы к господину Кацману. Семен Яковлевич вам за прошлый концерт денежки выдаст. В полном объеме. И девчонкам скажите... пусть подтягиваются, пока он... добрый. А то, что сегодня так вышло, ну... вы ж не виноваты. После отработаете. Так, ведь?

— Да мы... да... ну какой разговор!.. — троица активно закивала лохматыми головами, преданно глядя на продюсера.

— Пусть Яковлевич с ними разбирается... — усмехнулся продюсер, плотно затворяя дверь, и закончил уже совсем с другой интонацией: — А нам с тобой нужно серьезно поговорить.

Андрей осторожно положил букет и опустился на стул, стянув с головы бандану.

— Думаю, ты заметил, что я был не слишком приветлив, — Вячеслав Михайлович дернул щекой, изобразив усмешку. — Так оно и есть. Мне вся эта история была крайне не по душе. Дело в том, что мы тебя обманули. Такое совпадение... У нас солист пропал. А без него все гастроли медным тазом. И вот вдруг ты... Нам, ведь, только и нужно было, чтоб кто-то, похожий на Андрея, вышел, под фанеру рот пооткрывал. Согласен — не слишком честно вышло... — продюсер тяжело вздохнул и тут же добавил: — Некрасиво, признаю. Но я потому на авантюру Семкину поддался, что уж слишком много от этого концерта зависело.

Видя, что Андрей собирается вступить в разговор, торопливо закончил: — Зато теперь у нас время будет отыскать настоящего Андрея. А тебе я твердо обещаю: тебя в Москву отвезем и в клинику устроим. Даже за выступление заплатим.

— Да я что-то такое и сам подозревал... — невесело усмехнулся Андрей. — Я ж память потерял, не мозги. И костюмы его мне не по размеру немного, и лицо... если присмотреться, не то. Да и вообще... не стал бы этот ваш, Кацман, со звездой так себя вести. Да много чего еще...

Андрей покрутил головой, отыскивая снятую перед концертом одежду, и вопросительно глянул на продюсера: — Мне бы переодеться? Да и устал я что-то...

— Да-да. Сейчас, — Вячеслав Михайлович провел ладонью по волосам, явно не собираясь покидать комнату. — Ты, вот, песни пел...

— А что? Не стоило? Ну, извините тогда, я ж не знал...

— Да я не про то... — смутился продюсер. — Все как нельзя лучше вышло. Более того, если бы не песни эти, я, может, и не стал ничего... Ну, в общем, не стал бы вмешиваться. Но вот когда послушал, мнение изменил. Так чьи песни-то?

— Не знаю, — Андрей наморщил лоб. — А ведь я, пожалуй, сейчас их и не вспомню. Просто, вот... в тот момент в голове возникла песня. Слова, музыка...

— Неужели ты это все... экспромтом? — охнул Вячеслав Михайлович. — Да нет. Такого быть не может, — он даже махнул рукой, отрицая саму возможность столь невероятного факта.

— В то же время, если бы кто-то их уже на эстраде пел, я бы точно вспомнил, — пробормотал он, словно про себя, и закончил: — Ладно, с этим потом разберемся. А сейчас переодевайся, машину я вызвал. Понимаю, что устал, но придется потерпеть. Вылет сегодня. В восемь вечера регистрация.

— Кацман словно с цепи сорвался — уже билеты успел заказать. Но тебе, как я понимаю, это и лучше. Чем раньше прилетим, тем раньше с нормальными врачами встретишься.

Вячеслав Михайлович запнулся, невольно поежился, однако вынул из кармана паспорт: — Мы тут подумали... нет тебе пока смысла о себе заявлять. Пусть на какое-то время все идет так, как идет.

— В смысле? — Андрей недоуменно глянул на седоволосого.

— Ну, в смысле... немного еще нашим Андреем придется побыть. Билет-то на его паспорт взят. А кроме того... если все как есть сказать — долго ведь объясняться придется. В клинике скажем, мол, так и так... на гастролях... внезапно ... память исчезла. Свернулись и срочно назад.

Андрей с сомнением покачал головой:— А как потом выкручиваться? По мне, так у вас уже вопросов возникло... А чем дольше, тем сложнее будет их распутать.

— Как бы так не вышло, чтобы вам от меня избавляться не пришлось. Прикопав на пару метров, — пошутил он, не заметив, как по лицу продюсера скользнула непонятная тень.

— Что ты такое говоришь?.. — начал Вячеслав Михайлович, но осекся. — Да ты шутник... парень. Слушай, неужели совершенно не помнишь, кем раньше был?

— Вертится что-то такое... — совершенно серьезно отозвался Андрей. — Боюсь ошибиться, но когда разговор насчет прикопать зашел, явственно так всю процедуру представил... Стремное ощущение, надо сказать, — он тряхнул головой и весело рассмеялся: — Да ничего я такого не помню... пошутил. Пусто в голове, хоть вместо колокола стучи. Одна надежда, что московские врачи помогут.

Он сноровисто, по-военному быстро, скинул эстрадный костюм, переоделся в обычную одежду и вытянулся по стойке смирно.

— Ну что... попрыгали... — думая о чем-то своем, пробормотал Андрей, засунув в карман легкого летнего пиджачка паспорт и блестящую корочку авиабилета. — Можно и выдвигаться. Вот только, что с цветами делать?

— Не понял? — обернулся Вячеслав Михайлович. — Что сказал?

— Я про букет, — Андрей ткнул пальцем в охапку роз. — Завянут. Жалко.

— А до этого?

— Брр, — Андрей нахмурил брови, добросовестно стараясь сообразить, чего от него добивается спутник.

— Ладно, проехали, — Вячеслав Михайлович покосился на цветы: — Ну, если хочешь... С собой возьми, подаришь, может, кому. Не знаю... Администратору, там.

Андрей подхватил хрустящую охапку распространяющих аромат роз и шагнул к дверям. На пороге замер, оглядел гримерку.

— Опять Кацман свою минералку забыл, — усмехнулся Андрей, заметив оставленную финансовым директором бутылку. — Захвачу с собой, что ли. Вдруг, в самолете пить захочется.

— Да... в нынешних самолетах ты, явно, не летал, — усмехнулся продюсер. — Билет, ведь, смотрел. У нас места в бизнес классе. А там и воду, и сок, и виски по первой просьбе дают. Сервис, понимаешь.

— Да... — Андрей прислушался к себе, — Действительно, у меня самолеты, и вправду, с куда более спартанскими условиями ассоциируются. Но смутно, совсем, как в тумане...

— Ничего, ничего... дай Бог, вспомнишь, — уже на ходу подбодрил его Вячеслав Михайлович.

Мерный гул турбин старенького, но вполне комфортабельного Боинга Тувинской авиакомпании нагонял легкую дремоту. Взлет прошел буднично и даже незаметно. Несильные толчки и тряска сменились плавным спокойствием.

Андрей отстегнул ремень, поудобнее устроился в мягком кресле, поправил теплый клетчатый плед, принесенный ему услужливой стюардессой, и вновь вернулся в памяти к такому богатому на события прошедшему дню. А впрочем, чем еще заняться человеку, вся предыдущая память которого оказалась стерта, словно карандашный набросок с белого листа бумаги. Зато все события недавнего прошлого, стоило лишь прикрыть глаза, всплывали, словно на большом экране. Незаметно для себя Андрей задремал. Суету и всполохи сцены сменил спокойный и вовсе не богатый на события сон.

Снилось ему, что так же мерно шумят моторы, тихо посвистывает, приятно обдувая щеку, тугая струйка холодного воздуха. Только вокруг совсем не чистенький, безликий уют комфортабельного лайнера, а просторное, уходящее в темноту помещение, куда более похожее на ангар, изогнутые стенки, крашенные серой краской, испещрены точками частых заклепок. И вовсе уж никаких окон-иллюминаторов.

Посредине жесткий, неподъемный даже на вид, кусок брезента, укрывший нечто угловато-бугристое, и смутно различимые фигуры людей, сидящих вдоль бортов на узеньких откидных креслицах.

И тут картина сна, пусть нечеткая и размытая, но не сулящая ровным счетом никакой угрозы, мгновенно переменилась. Стала пугающей.

Все вокруг накренилось, пополз вдоль по проходу, сминая кажущийся таким жестким брезент, лежащий под ним груз. Царапая, цепляя жесткими углами прижатых к стене пассажиров. А еще через миг полутьму начал наполнять удушливый дым. Он застилал глаза, мешал вздохнуть, ел глаза. А крен все возрастал... Еще миг, и пролетел мимо, падая почти отвесно, кто-то из тех, сидящих в хвосте, у самой ребристой аппарели...

— Что с вами? — негромкий женский голос вырвал из кошмара, вернул в теплую и уютную реальность.

Андрей вздрогнул, неловко оглянулся, стараясь поскорей убедиться, что все это ему приснилось. Облегченно выдохнул, смахнул рукавом выступившую на лбу испарину. Откашлялся.

В горле мучительно першило, словно он и вправду наглотался едкой гари. Он задрал голову, вспоминая, куда засунул свою сумку с лежащей там бутылкой воды. Привстал, потянувшись к дверце расположенного над головой отсека для ручной клади.

— Вам что-нибудь принести? — улыбчиво спросила стюардесса, которая разбудила его.

— Что? — Андрей смущенно опустился обратно в кресло, сообразив, что пить теплую минералку, вдобавок из горлышка, в данных условиях будет не совсем прилично.

— Воды, если можно...

— Одну секундочку, — девушка развернулась и профессионально ловко двинулась вдоль салона.

"Стюардесса по имени Жанна..." — вынырнула откуда-то из глубин памяти Андрея затертая фраза.

"Причем тут Жанна? — удивился он. — Елена Николаевна... старший бортпроводник".

Оказалось, что он совершенно непроизвольно умудрился рассмотреть не только миловидный профиль белокурой проводницы, но и прочитать висящий на ее груди жетон-бейджик.

"Лет двадцать пять, а то и все двадцать восемь. Ребенок. Но не замужем, вернее, была, но недавно развелась. Курит... Перед тем, как подойти ко мне, что-то резала".

"Стоп... стоп, — Андрей тряхнул головой, прогоняя вереницу несвоевременных мыслей. — И откуда вообще такая твердая уверенность в своих заключениях?"

"Ладно, с последним. Может быть, остался след от ножа... Но с ребенком, и остальное?" Раздумья оборвала стюардесса: — Ваша вода, — она чуть склонилась, протянув пассажиру легкий пластиковый поднос с запотевшим стаканом.

— Простите... Андрей... А можно автограф? — девушка вынула из нагрудного карманчика блокнот и простенькую ручку.

Он озадаченно глянул на листок, нахмурил брови, но быстро справился с собой и вывел на клетчатой поверхности размашистую подпись.

Он мог поклясться, что автограф почти один к одному повторяет виденную им только мельком подпись в чужом паспорте.

Белоснежные облака за стеклом иллюминатора навевали странные ощущения. Отчего-то показалось, что он знает, как они пахнут. И как обдирает ледяными иглами кожу эта невесомая кисея.

"Тьфу, — он даже мысленно сплюнул от реальности представленной картины. — Ну что за дичь... Нет, с головой надо что-то делать. Иначе я не только без памяти, но и без рассудка останусь. Успокаивает только одно — скоро врачи в этом всем разберутся. Или хотя бы попробуют..."

Он отвернулся от вызвавшей столь несуразные представления картины за бортом, скосил глаза на сидящих в соседнем проходе, через ряд позади него, спутников.

А там шла оживленная беседа. Впрочем, скорее, это был монолог. Говорил один Кацман. И при всей эмоциональности он умудрялся произносить слова едва слышно, приблизив голову к уху неподвижно сидящего в своем кресле продюсера.

"Я ведь так и не знаю, как его фамилия, — отстраненно подумал Андрей. — Вячеслав Михайлович и все..."

Он зевнул, уже было собираясь вновь вернуться к дремоте. Однако замер. Вновь незаметно всмотрелся в беззвучно шевелящего губами Кацмана.

— Ты за словами следи... поц! — рявкнул вдруг Вячеслав Михайлович с такой неприязненной брезгливостью, что эти слова услышал не только Андрей, но и добрая половина соседей. — Парень талант. Куда больше, чем этот твой обглодыш Питерский. И если ты, сволочь, хоть попытаешься... только пальцем шевельнешь, я тебя...

— Ша... — Кацман вытянул руки, стараясь успокоить своего собеседника. — Я понял. Не шуми... Я понял. Но и ты имей в виду... Чечен ждать не будет.

Он опасливо крутанул головой и неожиданно встретился взглядом с Андреем. Разговор мгновенно прервался.

Глава 5

Из истории болезни Пирогова Андрея Сергеевича, двадцати семи лет.

" ...Пациент поступил в приемное отделение института им. Сербского 18 октября 20**года с жалобами на избирательную потерю памяти. В результате первичного осмотра был установлен следующий диагноз: "Синдром биографической амнезии второго типа.

Наследственной отягощенности психическими заболеваниями в анамнезе не выявлено. Психические расстройства, черепно-мозговые травмы в анамнезе отсутствуют.

Со слов доставивших пациента в стационар, перед тем, как у больного развился синдром биографической амнезии, имели место различные социальные неурядицы и стрессы: финансовые проблемы и "неудовлетворенность собственной жизнью".

Длительность периода расстроенного сознания является приблизительной, т.к. отсутствуют точные анамнестические сведения о времени потери памяти и выхода из состояния расстроенного сознания.

У пациента отмечается нарушение восприятия окружающего. В ходе исследований отмечено, что наиболее пострадала функция памяти, в то время как запоминание и ретенция остались более сохранными.

В момент поступления в стационар при обследовании у больного выявлено замедление темпа психической деятельности.