Вторая жизнь гридня Степана

Слушая Ефимкины оправдания, я пытался понять чего, собственно, его дразню, хотя знаю прекрасно, что не может он хозяев защитить от лихих людей.

— Ну, в чем же тогда твоя служба заключаться будет?— спросил я.

Домовой почти по-человечески пожал плечами.

-Ну, ежели мы с тобой ряд уговорим, тогда, что в нем упомянуто, то и сделаю,— заявил он. После чего молча продолжал сидеть на стуле, поблескивая маленькими, глубоко посаженными глазками.

Тут мне пришла в голову интересная мысль, что домовой знает о людях с даром. Однако на мой вопрос Ефимка сообщил только, что последнего одаренного видел зим триста назад. А отчего они все пропали, не имеет понятия. Но с тех пор большая часть нежити тоже стала угасать.

-Подумать только,— печально сообщил он.— Около Гривок только одна кикимора в Михеевском болоте осталась. А когда-то их там цельный десяток обитал.

Я вспомнил последнюю, упокоенную мной кикимору, и содрогнулся, вспомнив гнилостный запах, исходящий от человекообразной нежити, лишь отдаленно напоминающую костлявую старуху, с огромными когтистыми лапами. А Ефимка сожалеет о них, как о лучших подругах.

На следующий мой вопрос, каким образом он попал в город, домовой небрежно сказал:

-Да на таратайке вашей вонючей вместе с Мишкой. Я, вишь, как бесёду его с матерью послушал, понял, что надо к тебе попадать, а то уедешь в Швенцарию свою, и лови тебя там, как ветра в поле.

Я сначала не понял, о каком Мишке он говорит, а когда сообразил, понятливо усмехнулся. С Ефимки станется и бабушку Павлину, Пашкой обозвать.

Значит, в Швейцарию попасть, тебе не по зубам? — поддел я его.

-Отчего же могу и в ваши Швейцарии пройти, тока для начала силушки мне подкинь,— вернулся домовой на прежнюю тему.

Дразнить Ефима мне надоело, поэтому мы быстро обговорили все вопросы и он, с легкостью опустошив мой источник, растворился в воздухе.

-Ежели, что, зови!— набатом в голове прозвучали его прощальные слова.

Оставшись один, я начал разбирать постель, но тут в комнату зашли родители.

-Сынок,— обратилась ко мне мама. — Мне надо с тобой серьезно поговорить. Папа хочет, чтобы мы ехали вдвоем, он обещал снять нам домик, или квартиру, если же ты поедешь один, то будешь жить в пансионате. Скажи, ты хотел бы, чтобы я была с тобой.

Отец за маминой спиной начал энергично жестикулировать, было вполне понятно, чего он добивается.

Я мысленно вздохнул — свобода, махнув крылом, удалялась от меня.

-Конечно, мамочка, — сказал я. — Было бы очень здорово, если бы мы жили с тобой.

Отец удовлетворенно подмигнул и поднял вверх большой палец.

Мама повернулась к нему, и он тотчас принял невозмутимый вид.

-Хорошо, Еремин,— сказала она. — Пользуйся моей добротой. Но смотри, у меня есть те, кто сможет доложить о твоем поведении.

Они снова начали ругаться, но я прервал их разборки, спросив, каким образом отец сможет отправить меня в колледж и главное, на какие шиши.

И тут я понял, что Сережка, действительно не знал ничего путного об отце и его деньгах. Оказывается, тот уже второй год входит в правление Стандартбанка и является одним из его крупных акционеров. В прошлом году банк смог привлечь средства одного из небольших швейцарских банков. И пока шли переговоры, отец успел завести неформальные знакомства с его сотрудниками.

Об учебе в Лозанне речь зашла еще весной, но тогда это все было на уровне пожеланий, а буквально неделю назад, его новый знакомец Томас Борнхольт, позвонил и сообщил, что решил все вопросы с визами и поступлением на подготовительное отделение колледжа.

Я слушал отца без особого интереса, потому, что не знал всех тонкосплетений этого мира. Но когда батя заявил, что плата за обучение, на удивление, не высока, меня кольнуло тревожное чувство. Сейчас я вспомнил этого Борнхольта, пожилого седого иностранца в толстых очках в черепаховой оправе, пристально смотревшего на меня в отцовском кабинете. Это было весной в марте, когда я после уроков забежал к бате, в надежде выклянчить деньги на жвачку.

Он уставился на меня, как будто увидел призрака. Из-за этих взглядов Сережка смутился и получив нужную сумму быстро свалил из кабинета.

-А не увидел ли этот Борнхольт искру Дара? -пришла логичная мысль мне в голову.

Если бы не сложившаяся ситуация, я бы ни за какие коврижки не согласился на эту поездку, да еще с мамой, которую мое подсознание мамой вовсе не считало.

-Это ведь придется наблюдать каждый день, как она ходит сверкая голыми ногами и грудью на вывале, как сейчас,— думал я, с трудом отрывая взгляд от молочно белых полушарий, выглядывающих в разрезе халата.

Но отец глядел на меня с такой надеждой, что я не смог, не оправдать его ожиданий и заявил, что с радостью поеду на учебу, и буду жить под строгим маминым надзором.

-Ладно, все обойдется,— успокаивал я себя. — В конце концов, никому там в страшном сне не сможет присниться, что в их колледж поступил гридень-экзорцист первого ранга, личного ЕИВ Атаманского полка, один из сильнейших псионов Ханьской империи. Ну, по крайней мере, ее Европейских губерний.

Следующие два дня были ужасны. Мама никак не могла сообразить, что ей взять с собой, поэтому гора платьев, туфель и всего прочего в гостиной все увеличивалась в размерах. Мы с отцом следили за ее мытарствами со снисходительными усмешками.

-Ничего,— думал я. — Переход из грязи в князи, дается нелегко. Женщина еще не поняла, что она теперь в другой категории, где к вещам совсем другое отношение. В испытании большими деньгами не у всех получается остаться нормальными людьми. Но пока, как мне казалось, Сережины родители проходят его довольно успешно.

Но все имеет конец, закончились и наши сборы. Оформлены документы, получены визы, и отец с довольным видом отвез нас в аэропорт.

Самолет, в котором мы должны были лететь, произвел на меня сильное впечатление. В первый раз за время пребывания в этом мире, я перестал думать о нем с пренебрежением. Человечество здесь вполне обходилось без одаренных, решая все проблемы умом, а не силами дара,

Конечно, мне доводилось летать на пассажирских дирижаблях, где имелись роскошные номера с гидромассажами и прочим, но одно только то, что мы будем лететь всего два часа, а не двое суток, перевешивало все достоинства дирижаблей.

Около входа на регистрацию мы попрощались с отцом, когда он обнял меня, я шепнул:

-Будь осторожен, не лезь на рожон. И вали всех наглухо. С бандитами, не церемонятся.

Он удивленно уставился на меня и молча кивнул. Его прощание с мамой было более эмоциональным. Мама перечисляла ему имена своих подруг, о которых отец должен забыть и не вспоминать до нашего возвращения. Наконец, они оторвались друг от друга и мы, зарегистрировавшись на рейс, уселись в ожидании сообщения о посадке.

Когда самолет взлетал, у меня все-таки появился легкий мандраж. Я давно привык к тому обстоятельству, что мне по силам создать щит, сохраняющий жизнь при авиакатастрофе. Но сейчас мои возможности в этом плане, оставляли желать много лучшего. Поэтому я, как и остальные пассажиры, надеялся, что поломка самолета пройдет в другой раз и не со мной.

Шло время, двигатели лайнера мерно гудели. В иллюминаторе под нами виднелось бескрайнее море облаков. Пассажиры оживились, послышались разговоры и смех.

-Сережа, ты как себя чувствуешь? — обратилась мама ко мне.

-Нормально,— кратко ответил я, не отворачиваясь от иллюминатора.

-А я вот боюсь ужасно, — пожаловалась она.

-Не бойся, все будет хорошо,— сказал я и машинально погладил ее по бедру.

Я продолжал смотреть на облако, когда почувствовал напряжение, разлившееся в воздухе рядом со мной.

Оторвавшись от иллюминатора, я обнаружил, что мама с серьезным лицом внимательно разглядывает меня.

-Мам, ты чего? — спросил я.

-Сережа, ты, что только что сделал? — слишком спокойным голосом спросила она.

Я смотрел на нее и чувствовал, как краснею.

-Ничего,— пришлось ответить мне.

-Как это ничего? — возмущенно зашептала она. — Ты меня погладил по ноге, как будто я тебе подружка деревенская! Я, между прочим, мама твоя!

— Прости, я нечаянно.

-За нечаянно бьют отчаянно,— не успокаивалась мама.— Радуйся, что отца с нами нет, получил бы на орехи!

-М-да,— размышлял я. — Неловко вышло. А может и к лучшему, будет одеваться скромней и не дразнить меня своими прелестями. Не будешь ведь объяснять, что я теперь не совсем ее сын. Вернее, телом то сын, а вот разумом не очень.

-Ты совсем не слушаешь, паршивец! — тихо сказала мама, выкручивая мне ухо. Вместо того, чтобы завопить, я показал глазами в сторону соседа, с любопытством разглядывающего нашу возню..

Тут мама немного пришла в себя и, невинно тому улыбнувшись, оставила ухо в покое.

Сосед расплылся в улыбке и начал что-то экспрессивно говорить по-итальянски. Мама благосклонно его слушала, не понимая ни слова.

На мое счастье, стюардессы начали разносить еду, и неловкая ситуация временно рассосалась.

Мы перекусили кусочком курицы с картошкой, и запили ее стаканом сока. Я же завистливо наблюдал, как сосед оприходует вторую бутылку австрийского пива. Мне, к большому сожалению, выпить пива никто не дал.

Вскоре нам предложили застегнуть ремни и приготовиться к посадке.

Когда мы вышли из самолета, нас встретило серое небо и мелкий моросящий дождь. Бегом мы залезли в автобус и поехали к зданию аэропорта. К моему удивлению, особого столпотворения там не было. Мы совсем недолго ожидали багаж и, загрузив его на тележку, отправились к выходу. Там нас ожидал Томас Борнхольт собственной персоной. Он галантно поцеловал мамину руку, а мне добродушно взъерошил голову.

Было достаточно только одного взгляда на него, чтобы понять, передо мной находился низкоранговый одаренный.

Он также пробежал по мне взглядом, и я почувствовал легкую щекотку между лопатками.

-Давай-давай, старайся, — подумал я.— Поглядим, как ты сквозь мой "скрыт" пройдешь.

Я поставил "скрыт" на источник сразу при выезде из дома. И сейчас для любого одаренного во мне кроме тусклой искорки дара ничего не было видно. Если Сережу заметили всего полгода назад, то совсем не с руки светить быстрое увеличение источника. Интуиция подсказывала, с этой учебой не так все просто. Поэтому еще пару дней назад я продумал этот момент.

Зато источник Борнхольта был совершенно открыт для меня.

-Интересно, они тут живут, совсем мышей не ловят!— удивился я беззащитности швейцарца.

Втроем мы погрузили все вещи в багажник автомашины Борнхольта и отправились в путь. Поездка из Женевы до Лозанны не заняла много времени. Мы с мамой всю дорогу смотрели в окна на зеленые аккуратные пастбища и не менее аккуратные домики под красными черепичными крышами. Машина тихо катилась по ровному асфальту.

Я же вспоминал последнюю поездку в Альпийскую республику, так у нас называлась Швейцария, находящаяся под патронатом Тевтонского ордена. Меня с десятком поддержки командировали в Берн, в помощь тамошним инквизиторам. Генерал— аншеф нашего полка, которым по традиции не могли командовать офицеры ниже генеральского чина, граф Волконский Павел Дмитриевич долго размахивал перед моим носом листком бумаги, в котором, по его словам, вкратце перечислены мои заслуги, и требовал не менее добросовестно поработать на чужбине.

Уже потом я узнал, что командировкой обязан гроссмейстеру ордена Конраду Второму, написавшему письмо императору Константину, в котором среди прочих желаемых экзорцистов, упоминалась и моя фамилия. Если бы не это письмо, за звание гридня-экзорциста пришлось бы служить еще лет пять-шесть. Командировка оказалась тяжелой. Я выполнил свою задачу, оставив в подземных лабиринтах под Берном всех своих сослуживцев. Именно потому, сейчас разглядывал живописные пейзажи без всякого энтузиазма. В памяти навсегда осталась зловещая трехметровая фигура перерожденного в центре большой пещеры, Одним легким касанием силы он убил моих товарищей. Мне жутко повезло, в том, что ему приходилось держать создаваемый портал в Иной план и он не мог все силы отдать на борьбу со мной, как это сделала через десять лет одна ведьма. За доли секунды, что ушла у него на расправу, я успел схватить в ментальные тиски его разум. Не помню, как протекала схватка, знаю лишь то, что боевая пятерка инквизиторов, обнаружила меня без сознания рядом с разрушенным порталом. Меня посчитали мертвым, как и рядовых и лишь на поверхности поняли, что я еще жив.

Глядя в залитые дождем стекла автомобиля, я размышлял, что ожидает меня здесь на этот раз.

Когда мы въехали в городское предместье, дождь закончился и, тучи начали расходиться. С десяток минут наш автомобиль пробирался по узким улочкам в поисках будущего жилья, снятого для нас. И, наконец, остановился рядом с небольшим двухэтажным домом, сплошь увитым плющом. Когда вышли из машины, на улице нас уже встречала высокая пожилая женщина с натянутой на лицо маской гостеприимства. Радостно улыбаясь, она пригласила нас пройти.

Когда мы приступили к осмотру квартиры, мамино настроение начало портиться. И было вполне понятно от чего. Двух крохотных комнаток на втором этаже и не менее убогой кухоньки с газовой плитой и корзиной угля рядом с чугунной печкой, она никак не ожидала, поэтому то и дело разглядывала голые стены под окнами в пустой надежде обнаружить там радиаторы отопления.

-Странно, — она тихо сказала мне на ухо.— Папа перевел такие деньги за аренду, я думала, что здесь нас ждет роскошная вилла.

Я ничего не ответил, так, как внимательно слушал разговор между Борнхольтом и нашей хозяйкой Гертрудой Зайдерс. Они особо не стеснялись, в выражениях, уверенные в том, что мы их не понимаем. Но для меня южно-тирольский диалект немецкого языка был вполне понятен. Ничего особо я, конечно, не услышал. Но одно было совершенно ясно— жилье нам было ловко подставлено.

Мысленно я усмехнулся, решив, что в данном случае нам пока ничего не грозит, можно пожить и здесь. Однако мамино лицо выражало недовольство все больше и больше, особенно после осмотра совмещенного санузла со старым желтым унитазом и заплесневелыми стенами.

-Мы здесь жить не будем,— жестко сказала она, повернувшись к Борнхольту. — Платить тысячу франков в месяц за это убожество — выкинуть деньги просто так. Герр Борнхольт отвезите нас в ближайшую гостиницу. Мы с сыном поживем там, пока не снимем более приличное жилье, в котором будет, по крайней мере , чистый санузел и нормальное отопление.

Лицо Борнхольта отражало полную растерянность, а из его беседы с мадам Зайдерс я узнал много нового о себе и маме.

-Что они себе позволяют! — возмущалась мадам,— у меня в этих апартаментах сын арабского шейха жил. А этим дикарям из варварской страны, видите ли, они не подходят. Русские разве там у себя не в землянках живут?

Совсем растерявшийся Борнхольт необдуманно пожурил ее за грязь в туалете, после этого старуха совсем разошлась.

Мама схватила меня за руку и потащила к выходу, хлопнув напоследок дверью.

-Интересно,— размышлял я,— что бы она сделала, если бы знала, как о нас отзывается мадам Гертруда Зайдерс.