Главная роль

Максим сделал вид, будто вытаскивает из-за пазухи нож, пальцем пробует остроту лезвия. Император переглянулся с начальником гвардии. Последний потребовал, чтобы Максим назвал имя убийцы.

Прорицатель заупрямился. Звезды предупреждают об опасности, но не называют имен.

В комнате воцарилось зловещее молчание. Ни император, ни начальник гвардии не верили в астрологию. Оба полагали: чужак проник в чью-то тайну. Знает имя злоумышленника.

Элиан снял с шеи тяжелую золотую цепь, покачал на ладони. Вторую ладонь выразительно опустил на рукоять меча. Посмотрел на Максима: "Выбирай".

Актер снова прикоснулся к глазам: "Не вижу". Домициан неожиданно улыбнулся, отдал короткое повеление Элиану. Тот в свою очередь дернул губами и положил руку Максиму на затылок. Заставил повернуться — точно осматривая ряды людей: потребовал, чтобы прорицатель отыскал и показал заговорщиков.

Максим без особого восторга подумал, как же от него станут добиваться покорности?

С места поднялась императрица. Лицо ее выражало досаду. "Прорицатель не глуп, сказал все, что хотел. Со временем, возможно, сказал бы больше. Под пыткой либо смолчит, либо солжет". Она в упор посмотрела на императора. Домициан не успел ответить на ее взгляд. Начальник гвардии внезапно схватил Максима за плечо и что-то воскликнул. Император недоуменно приподнял брови.

Тут Максим с величайшим изумлением обнаружил, что Касперий Элиан онемел. Превратился в чужеземца, ни слова не понимающего по латыни. С чего бы иначе принялся объясняться жестами?

Он вскинул руку, точно загораживаясь от яркого света. Потом медленно опустил и растерянно огляделся по сторонам с видом человека, шагнувшего на яркий свет из темноты и не понимающего, где он находится. В лице его читался страх, изумление, и крайняя растерянность. Он оглядывался по сторонам, словно озирал несметную толпу, и прислушивался, будто пытался различить отдельные слова в неясном гуле.

Максим узнал.

Узнал самого себя, стоящего на арене цирка!

Конечно, Элиан тоже был в Колизее. Видел невероятное представление. Память начальника гвардии оказалась лучше памяти императора. "Вот почему так пристально меня разглядывал! Теперь напомнил властелину"...

Элиан продолжал выразительно хлопать глазами.

Максим оскорбился. "Зачем же утрировать? Я выглядел совсем не так глупо. И вовсе не трусил. Ну, если только чуть-чуть... Да и вообще, отправить бы Элиана веков на двадцать в будущее! И посмотреть, как станет озираться!"

Между тем вмешалась императрица. Представление она пропустила, и жаждала выяснить подробности.

Тут Элиан себя показал. Вернее, показал многих. Ловко изобразил какого-то зрителя, от напряжения скосившего глаза и высунувшего язык; служителя арены, застывшего с копьем наготове. Почтительным взмахом руки обрисовал великого Цезаря. Не забыл и самого себя: поза строга и безупречна, взгляд ясен и тверд, устремлен к арене. По ровному белому песку несется разъяренный лев...

Императрица переводила взгляд с начальника гвардии на Максима. Сам актер застыл, приоткрыв рот. Давно не испытывал такой зависти. Давно не видел столь великолепной импровизации (не считая, конечно, собственного вдохновенного исполнения).

Элиан был львом, был бестиарием, был и гладиатором-новичком. Максим словно воочию видел, как лев осел на задние лапы, как споткнулся и растянулся во весь рост незадачливый бестиарий, и как вертелся на месте, не зная, против кого сражаться, гладиатор-новичок. Элиан явно стремился подчеркнуть комическую сторону битвы, вместо героической, но сыграл великолепно. "Такой талант пропадает зря! — негодовал Максим. — Элиан не подозревает об истинном своем призвании!"

Начальник гвардии безупречно продемонстрировал странный способ боя, избранный новичком. Странный, но победоносный! Императрица захлопала в ладоши. Максим слегка поклонился, полагая, что аплодисменты заслужил не только Элиан.

И тотчас оказался под перекрестьем взглядов. Императрица, император и начальник гвардии молча смотрели на него. В глазах троих читался один вопрос. "Откуда взялся этот прорицатель-гладиатор?"

Максим честно все объяснил. Сколько знал сам, столько им и сказал. Точнее, показал. Воздел руку вверх: мол, свалился с неба.

Как это часто и бывает, честность успеха не имела. Ему никто не поверил.

Снова наступила тишина. Максим перевел дыхание, готовясь к новому допросу. Домициан хлопнул в ладоши. Актер невольно напрягся, но в комнату проскользнула всего лишь рабыня, погасила светильники и отодвинула занавеси на окнах.

Оказывается, наступило утро. Золотистый свет вливался в комнату. На стенах и полу обозначились легкие тени.

Император отдал какое-то приказание Элиану. Начальник гвардии коротко наклонил голову. Оба посмотрели на Максима. Их взгляды истолковывались легко. "Узнай, кто этот предсказатель". — "По косточкам разберу".

Императрица направилась к дверям. На пороге оглянулась. Вот ее взгляда Максим не сумел расшифровать.

* * *

Максима сопровождали двое солдат. Теперь уже именно стража, а не почетный караул. Отвели в маленькую комнату, где не было ничего, кроме низкой кушетки.

Оставшись в одиночестве, Максим прежде всего попытался протиснуться в крохотное оконце. Это ему не удалось и, возможно, к лучшему: вниз уходила гладкая стена, облицованная мрамором. Комната располагалась на высоте примерно четвертого этажа.

У дверей стояли часовые. Путь к бегству был отрезан.

Тогда Максим решил поступить наиболее разумно и — раз уж ему дается такая возможность — спокойно выспаться. Повалился на кушетку. Перед сном хотел повторить слова, которым обучил его благодетель, но в голове вертелось почему-то только: "Memento mori — помни о смерти". С этой утешительной фразой он и уснул.

Когда Максим открыл глаза, красноватые лучи все так же проникали в комнату. Он вообразил было, что проспал не дольше нескольких мгновений. Но, судя по тому, как отдохнул и проголодался, солнце клонилось к закату. Шли вторые сутки его пребывания в Древнем Риме.

Перевернувшись на спину и закинув руки за голову, Максим попытался обдумать свое положение. Нашел, что оно не так уж плохо.

Неведомо как — без предупреждения, без подготовки — он попал в прошлое. Оказался в чужом мире, отделенном от его собственного почти двадцатью веками.

И — не сошел с ума, не впал в отчаяние. Уцелел на арене, спасся на лестнице Рыданий. Избежит гибели и в императорском дворце!

До этой минуты ему везло. Нет, одним везением не объяснишь. Выручало актерское ремесло.

Максим рывком отбросил покрывало, сел. Не напрасно он следовал призванию, поступая в институт. Не напрасно отказывался играть уголовников, ждал настоящих ролей. Вот и пришла — главная роль его жизни.

Нет, он не смеет роптать на судьбу. Представить только, каково пришлось бы в Древнем Риме программистам, или космонавтам, или даже шоферам!

Услышав шаги, Максим вскинул голову. Дверь отворилась. Худенький юноша поманил актера за собой. Вскоре они оказались в уже знакомой Максиму бане для слуг.

Плескаясь в бассейне, актер размышлял, кто бы пришелся "ко двору" в древнем мире.

"Художники и скульпторы... Те, разумеется, кто творит в традиционной манере. Здравомыслящие римляне абстракцией не увлекутся".

Выбрался из бассейна, завернулся в поданный ему кусок полотна, присел на скамью. "Искусство здесь в почете. Римляне охотно переняли бы у наших поэтов секрет рифм, у музыкантов — нотную грамоту".

Раб опустился на колени, желая помочь ему обуться. Максим отстранил его. "Спасибо, я не калека". Перехватил удивленный взгляд. Заметил, что раб украдкой пощупал ремешки из искусственной кожи — актер все еще носил театральные башмаки.

"Математики и географы принесли бы в этот мир свои познания... Военные сказали бы новое слово в тактике и стратегии... Наверняка нашли бы работу столяры, плотники, каменщики... Врачи и учителя"...

Максим поднялся, натянул тунику. Чувствовал себя свежим и бодрым, готовым к любым испытаниям. Последовал за худеньким проводником обратно.

В комнате уже были зажжены светильники. В центре, на трехногом табурете восседал маленький смуглый человечек, накануне провожавший актера в императорские покои.

Резким, отчетливым голосом человечек произнес свое имя:

— Гефест.

Максим невольно фыркнул. "Римляне дают рабам имена богов!" Человечек строго поглядел на него. Максим сделал серьезное лицо и в свою очередь назвался. Гефест недоуменно сдвинул брови, удивленный, что чужеземец носит римское имя.

Затем все так же громко и внятно произнес несколько фраз. Как показалось Максиму — на разных языках. Актер ответил пожатием плеч. Гефест вздохнул и сокрушенно покачал головой. Указал Максиму на свободный табурет.

Когда актер сел, Гефест подал ему металлическую палочку, заостренную с одного конца и закругленную с другого, а также — деревянную дощечку, покрытую воском. "Таблички для письма", — сообразил Максим. Начинался урок латыни.

— Недурно бы, сперва, подкрепиться, — заметил Максим, поднося сложенные щепотью пальцы к губам и выразительно облизываясь.

Гефест внимательно прислушался к незнакомым словам. Затем строго постучал плоским концом палочки по деревяшке. Вероятно, придерживался мудрости: "Сытое брюхо к учению глухо".

Положил на колени вторую восковую дощечку, острой палочкой процарапал на воске букву и показал Максиму. Произнес:

— А.

Максим хмыкнул и написал на своей дощечке весь алфавит.

Гефест был чрезвычайно поражен. Попытался еще раз заговорить с чужеземцем. Максим дал понять, что алфавитом его познания и исчерпываются. Неожиданно вспомнил одно из слов, которым обучил его Тит Вибий.

— Лео (лев).

Гефест тут же выдавил на воске: "Leo".

— Либум (сырная лепешка).

Учитель тут же изобразил и это слово: "Libum".

— Паллий (плащ).

Гефест уже чертил: "Pallium".

И понеслось: осел — asinus, печать — signum, столб — pila, трактир — taberna, письмо — epistula, соль — sal, теплый плащ — paenula...

Когда учителю с учеником трудно стало объясняться жестами, перешли к рисункам. Гефест схематично изобразил семь холмов, на которых располагался Рим. Прикрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, Максим повторял за учителем:

— Авентин, Палатин, Эсквилин, Виминал, Квиринал, Целий, Яникул.

Затем, наблюдая за его рукой, записывал дни недели:

"Dies Solis, Lunae, Martis, Mercurii, Jovis, Veneris, Saturni". (Дни Солнца, Луны, Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры, Сатурна).

Гефест чертил на табличках: ekuites — всадники, deus — бог... Максим вдохновенно зубрил слова. Радовался, когда узнавал знакомые: machina — машина, candelaber — подсвечник, bestia — зверь.

Однако его непрерывно занимал вопрос: "Для чего все это понадобилось Домициану?" Ясно, что пройдет несколько недель, прежде чем он сможет хоть как-то объясняться на латыни. "Или идея принадлежит Касперию Элиану? Но не намерен же он заставить императора ждать?!"

Максим поинтересовался, как будет по латыни "начальник гвардии".

— Praefectus praetorio.

— Префект претория, — задумчиво повторил Максим.

Вскоре почувствовал, что буквы начинают плясать перед глазами. Несколько раз крепко зажмурился. Гефест заметил это, смилостивился и завершил урок. Удалился, оставив Максиму восковые таблички. "Спасибо, домашнего задания не задал!" Чуть позже двое рабов забрали табуреты и принесли еду: сырные лепешки, финики, начиненные какой-то сладкой смесью, орехи и вино. По окончании ужина Максим получил воду для умывания и — к величайшему удивлению и удовольствию — зубную щетку и порошок!

Покончив с умыванием, он погасил светильники и подошел к окну. Была середина ночи. Лунный свет заливал кроны деревьев — за дворцом начинался парк. Ветер доносил тонкий аромат каких-то цветов.

Максим прилег на кушетку. Подозревал, что другого такого спокойного дня ему долго не выпадет. Следовало готовиться к новым испытаниям. Прежде всего — выспаться.

* * *

На этот раз его разбудили чуть свет. Явился Гефест — без табличек и палочек для письма. Принялся непрерывно подгонять Максима, хотя тот и так стремительно расправился с завтраком — белой лепешкой и горстью оливок.

Гефест распахнул дверь, взмахом руки велел Максиму идти следом. Они чуть не бегом миновали коридор и галерею — актер впервые подметил, что провожатый сильно прихрамывает. Вероятно, за хромоту и получил имя Гефеста — бог огня, если верить мифам, был хромоногим.

Максим пытался запомнить дорогу, но вскоре потерял направление в бесконечных коридорах и галереях. Неожиданно они оказались на открытом воздухе. Сбежали по ступеням. Максим оглянулся. Позади возвышалась громада дворца.

Гефест остановился подле просторных носилок, окруженных мускулистыми телохранителями, и призывно помахал рукой. Максим повиновался и занял место в паланкине. Гефест сел рядом, опустил полотняные занавеси. Тотчас рабы подхватили носилки и скорым шагом двинулись в путь. Максим испытывал некоторое смущение — не привык разъезжать на чужих плечах. Протянул руку, желая отдернуть занавеси.

Гефест издал предостерегающий возглас и сдавил Максиму запястье. Запрет был понятен, но необъясним, как необъяснима и выпавшая на долю обоих честь — путешествие в паланкине. Ни слугам, ни безродным чужеземцам такая роскошь не полагалась.

Вскоре рабы опустили паланкин на землю. Гефест осторожно раздвинул занавеси, прильнул глазом к щели. Затем предложил посмотреть Максиму. Велел соблюдать крайнюю осторожность. Подкрепил слова угрозой, сжав рукоять кинжала, висевшего на поясе. Максим осторожно выглянул в щель и с изумлением обнаружил, что оказался на Форуме. Паланкин стоял возле ступеней какого-то здания. Храма? Дворца?

"Что нам здесь нужно?" Обернувшись к Гефесту, Максим вопросительно поднял брови. Тот жестом посоветовал набраться терпения.

Шло время. Солнце поднималось все выше, в занавешенных носилках стало душно. Максим весь взмок, и даже пергаментное лицо Гефеста покрылось капельками пота. Неожиданно Гефест напрягся. Потянув Максима за плечо, заставил его посмотреть в щель. Выглянул и сам.

По ступеням поднимался невысокий полный человек в белой тоге сенатора. Максим вопросительно обернулся к Гефесту. "Кто это?" Похоже, Гефест готовился задать ему тот же вопрос. Максим пожал плечами и снова прильнул к щели. Теперь по ступеням шествовали уже трое: двое чрезвычайно похожих юношей и мужчина постарше, возможно, их отец. Максим снова обернулся к Гефесту за разъяснениями. Тот, пихнув актера под ребра, велел склониться к щели.

"Отцы-сенаторы" всходили по ступеням. Важные, исполненные достоинства, в белых парадных тогах с пурпурными полосами, в белых туниках. Юноши, старцы, мужчины средних лет. Пожилые негромко переговаривались, молодые смеялись от души.

Возле дверей все почему-то разом мрачнели. В угрюмом молчании переступали порог.

Гефест дернул Максима за руку. Кивком указал на поднимавшихся по лестнице людей. И тут Максима осенило. Вот для чего они с Гефестом спозаранок явились на площадь, затаились в закрытых носилках. Чтобы никого не пропустить! Сенаторы сходились на заседание. Он должен был, оставаясь незамеченным, увидеть всех. И указать заговорщиков.