Приказано - спасти...

— Семен, вот что я тебе скажу. Брод есть, там можно пройти. Но, дай мне слово, если будешь уходить, возьмешь с собой Фиру. Здесь ей оставаться нельзя. Обещаешь?

Чекунов не отводя взгляда, смотрел в глаза санитарки. Которая даже сейчас заботилась о других больше чем о самой себе.

— Анастасия Ивановна, а как же остальные? Почему я должен уйти?

Женщина тяжело вздохнула и отвернулась к окну:

— Не надо Семен... Ты же все понимаешь. Немцы придут сюда не сегодня — завтра. Мы с Борисом Алексеевичем раненых бросить не можем. Их осталось мало и мы справимся. А Фира еще молодая, ей жить нужно. Но одна она до наших не дойдет. Борис Алексеевич со мной согласен. Я объясню тебе, как найти брод. Фира, кстати, тоже знает это место. Забирай её и своего товарища и ночью уходите. Ждать больше нельзя.

Что мог сказать Семен человеку, все уже для себя решившему? Разубеждать? Но что тогда предложить взамен? Правда в словах санитарки была неоспоримой.

Такое удобное оправдание для своей совести...

Красноармеец просто кивнул. Не время для уговоров. Пусть думает, что он полностью согласился. Сейчас нужно разведать брод. А без раненых Чекунов все равно уходить не собирался.

— Ну, как? Согласен?

Семен сообразил, что стоявшая к нему спиной санитарка не видела его кивка. Но произнести слова вслух оказалось трудно:

— Да, я сделаю так. Но сначала нужно проверить путь, чтобы не искать в темноте.

Женщина махнула рукой:

— Ладно. Слушай. Ниже по течению реки, километра два отсюда, на берегу растет кривая сосна. Брод начинается от неё. Берега конечно крутые. Однако проход есть. Нужно по воде дойти до середины реки. И повернуть вправо, по течению. Коса идет метров сорок. Затем снова повернуть к берегу и идти к песчаной отмели. Там будет выход.

Возьми Фиру. Она покажет дорогу. Все понял?

— А откуда вы знаете про этот брод?

Санитарка ссутулилась и опустила голову. Голос ее стал глухим и тихим:

— Я выходила там с красноармейцами из своей дивизии. Когда разведчики нашли этот брод, было решено обеспечить прорыв. Наши командиры организовали отряд бойцов в полсотни человек с пулеметами и самозарядками. Для усиления отряду придали легкий танк, пулеметный "Т-26". Также, для отряда у других бойцов собрали патроны и гранаты. Я была санитаром этого отряда. У нас был приказ дойти до дороги на Преображенское, закрепиться и продержаться, пока будут выходить из окружения остальные бойцы дивизии. Сначала все шло хорошо. Мы вышли ночью и в полночь были у брода. На танке был очень опытный водитель, который смог провести машину через реку. Но когда мы поднялись на берег, выяснилось, что напрямую через лес пройти нельзя. Там где прошли разведчики, для танка было слишком топко. Поэтому отряду пришлось забирать в сторону, чтобы обогнуть болото. Этот обход привел нас на поле. Отряд двигался вдоль опушки леса вперед. Дорога была уже близко. Но и времени мы потеряли много. И возле самой дороги отряд столкнулся с немецкой засадой. У них там пулеметное гнездо было. Эти сволочи стали в упор бить длинными очередями по нашим пехотинцам. Танк двинулся вперед, но тут от Преображенского начала стрелять артиллерия. В темноте бойцы заметались под обстрелом, не зная, что делать. Потом стали отходить назад. И тут к немцам подошло подкрепление из деревни — танк и броневик. У нас началась паника, все побежали в лес. Наш танк пятился вдоль леса, отстреливаясь от наступающих. Но что он мог сделать одними пулеметами? А потом ему сбили гусеницу. Машина встала, но экипаж продолжал стрелять. Пока в него не попал следующий снаряд. И он вспыхнул как свечка. Никто не выпрыгнул...

Анастасия Ивановна судорожно вздохнула, будто пытаясь сдержать слезы, но справилась с собой и продолжила говорить:

— Мы стали отходить в глубь леса. Но немецкие снаряды продолжали взрываться и в лесу и на поле. И близким взрывом меня контузило. Отступившие красноармейцы смогли унести меня с другими ранеными назад, за реку. Немцы нас преследовать не рискнули. Когда очнулась — рядом была Фира. Потом она пошла за мной сюда.

Немцы, же, видимо решили, что танк с отрядом пришел по берегу от Преображенского, и брод не нашли. Или и не искали. Немцы не торопятся, понимают, что нам деваться некуда...

Так что, если пойдете маленькой группой — глядишь вам и удастся проскочить по лесу.

— А почему из вашей дивизии никто больше не пытался уйти через брод? И вы сами?

Анастасия Ивановна пристально глянула на Семена:

— Командование повело бойцов дивизии на прорыв в другом месте. Хотя, какой, там дивизии. Одно название. Технику всю, так там и пришлось бросить. И раненых пришлось оставить, кто не мог идти сам. Не знаю, удалось ли им прорваться...

А идти я и сама не хотела... Командиром того сгоревшего танка, был мой муж...

Семен вышел из барака наружу. Плотно притворил за собой дверь. Нужно было обдумать новые сведения. Посмотрел на ЗиС, все так же ожидавший хозяина на краю вырубки и решил, что лучшего места для размышлений он не найдет.

Сел в кабину, положил руки на руль и задумался: "Вот значит как. Брод все же есть. И дно там твердое, раз танк прошел. Но какая глубина? Ведь ЗиС, по проходимости, танку в подметки не годится. Одно хорошо, если путь через реку такой "хитрый", то немцы его могли и не разглядеть. Однако, нужно все проверять самому. Пока у меня есть преимущество: я знаю, что немцы сунутся сюда только завтра днем. Пойдут вдоль реки, где-то напротив Преображенского ввяжутся в бой и, видимо, получат по зубам. Так как, в тот раз, я видел, как они отходили назад на Ядрицу, вынося своих раненых. И еще, завтра с обеда начнется дождь, который к вечеру перейдет в ливень. И это будет мой последний шанс на прорыв. Что здесь происходило дальше, я не знаю. Если не удастся использовать этот "туз в рукаве", придется играть с немцами на равных. А у них все козыри на руках. И результатом проигрыша будет вовсе не щелбан.

Только бы переправить раненых через реку и пересечь дорогу. И не попасть в засаду, как тот отряд, про который рассказала санитарка. Дальше — леса, там не найдут. И даже если не удастся дойти до своих, можно будет выйти в какую-нибудь глухую деревушку. Не бросят, помогут.

А еще нужно попытаться найти топливо и продукты. Вот, хорошо, что моя машина использовалась тогда для перевозки раненых. По приказу, мне залили топливо из резерва. Иначе, стоял бы с пустым баком.

Но если пытаться прорваться — то нужна еще горючка. И оружие.

Решено, нужно брать Фиру и ехать смотреть брод. Конечно, это риск — лучше бы пешком, но у нас уже нет времени"

Опять "ЗиС" громыхает бортами, двигаясь по узкой лесной дороге. Ветки скребут по кабине и кузову, и сорванная листва сыплется в выбитое стекло правой дверцы. Двигатель обиженно подвывает всеми шестью цилиндрами и тянет, тянет машину по глубоким колеям. Несмотря на задувающий сквозняк в кабине жарко.

Семен крутил тугую баранку руля и время от времени косился в сторону своей пассажирки. Фира сидела, неестественно выпрямившись и глядя прямо перед собой. "Как будто лом проглотивши" — хмыкнул внутри Семена ехидный Лексеич.

Оставить раненых и уйти с Семеном Фира отказалась категорически. Все попытки объяснить, что так будет лучше для всех, наталкивались на глухое упрямство. В конце концов, военфельдшер Сиваков своею властью объявил девушку мобилизованной в Красную Армию. И отдал приказ довести Семена до брода, провести разведку и потом вернуться в лагерь. Вопрос об уходе был отложен до получения результатов разведки. Прямому приказу старшего по званию, свежеиспеченный красноармеец Дольская Эсфирь Михайловна была вынуждена подчиниться. Но свое неодобрение тактики командования выражала очень явно, хотя и, слава Богу, молча.

Дорога пошла вниз, сделала резкий поворот... И Семен, до судороги в колене, вжал в пол тугую педаль тормоза. Однако автомобиль продолжал катиться вперед, нацелившись пробкой радиатора прямо в выщербленный задний борт остановившегося посреди дороги ГАЗ-АА. Механические тормоза без гидроусилителя не могли мгновенно остановить тяжелую машину. Только вывернув руль вправо Чекунов смог избежать столкновения со стоящим на дороге грузовиком. "ЗиС" уткнулся передком в кусты и заглох.

— Твою ж дивизию!!! Понакупили прав, а ездить не умеют!!! — Семен выскочил из кабины и обежал стоящий грузовик...

Остановился. Выругался. Сплюнул под ноги. "Черт, надо быстрее отвыкать от мирных привычек". Прислушался к лесному шуму. Хотя в ушах все еще гулко отдавался лихорадочный стук сердца, но, вроде бы, ничего подозрительного не слышалось. Повернувшись, полез в кабину за карабином. Пассажирка сидела на месте, зажав руками лицо и подозрительно хлюпая носом.

— Фира, ты что?

— Что, что... странно гнусавым голосом ответствовала красноармеец Дольская — дурак ты, и ездить не умеешь. Посадили пацана за руль...

Семен возмущенно набрал воздуха в грудь, что бы поставить нахалку на место — и тихо выдохнул его обратно: "А ведь действительно, кто я для нее сейчас — пацан восемнадцатилетний".

Тем не менее, не обращая внимания на протесты Фиры, Семен отвел ее руки от лица и облегченно вздохнул: видимо при резком торможении девушка просто ткнулась лицом в лобовое стекло. И теперь из опухшего носа текли две тоненькие струйки крови, размываемые потоком слез. Заставив "раненую" сесть, откинув голову назад, Семен вручил ей чистую тряпку.

— Сиди здесь, я скоро приду.

— А ты куда? Я с тобой — Фира зашевелилась на сиденье, и пришлось придержать ее за плечи.

— Сиди. Там наши машины брошенные. Посмотрю и вернусь.

Взяв карабин наизготовку, Семен двинулся вперед. Картина внезапно остановленного движения разворачивалась перед ним. Автомобили стояли на дороге или съехав на обочину. И не только автомобили. Вот застыл трактор с прицепленной пушкой. А вот и брошенная трехдюймовка с передком. Два танка и трактор виднеются на просеке. Один танк прицеплен тросами к трактору. Еще машины. Трехтонки и полуторки. Оставленные своими хозяевами, с раскрытыми дверцами кабин, с поднятыми створками капотов, и просто замершие на дороге — как будто в ожидании зеленого сигнала светофора. Нет ни разбитой, ни горелой техники. Просто колонна, ждущая сигнала к началу движения. Но сигнала не будет. Люди ушли. Остались только машины, мертвое железо.

Шуршит трава под ботинками красноармейца. Семен медленно идет вдоль ряда оставленной техники, примечая следы ушедших людей.

На обочине, в потухшем костре ветерок шевелит обрывки недогоревших тетрадей, завернутых в гимнастерочную ткань. Возле штабного автобуса валяются рассыпанные литеры походной типографии. На деревьях развешаны поблескивающие медью духовые трубы. Армейское снаряжение, автомобильные принадлежности, одежда и конская упряжь — все это лежит на дороге и в лесу, как на прилавке гигантского магазина. Исправное и сломанное, нужное и бесполезное — разнообразное имущество смешалось на узкой полосе лесной дороги.

Здесь не было боя. Не пикировали на колонну, хищно выставив обтекатели шасси, немецкие "Лаптежники". Не рвались снаряды тяжелой артиллерии. Не сталкивались автомобили, пытаясь уйти от чужих танков. Просто, все это описывалось одним словом — "окружение".

Техника нужна Красной Армии для победы. И отступающие красноармейцы тащили по болотам машины и орудия, трактора и танки, подставляя свои плечи под железные махины. Булькала вонючая трясина, трещали бревна хлипкой гати, вхолостую прокручивались колеса и гусеницы, разбрызгивая черную торфяную жижу. Но колонна шла вперед, на соединение со своими. И когда уже вышли на твердый грунт, и до фронта оставался десяток километров, выяснилось что в болотах потеряно самое важное. Время.

Пока окруженцы шли лесами и болотами, немецкие части смогли перерезать их путь. Единственный мост через узкую реку оказался захвачен. И то, что с такими усилиями было дотянуто до реки — оказалось ненужным и мешающим.

Семен помнил тот вечер, когда был зачитан приказ об оставлении техники и выходе из окружения. Причем помнил как бы в двух вариантах. Один вариант, это память красноармейца Семки Чекунова, для которого все это было только вчера: тоска и стыд за оставляемую машину, как за верного коня, что не раз спасал жизнь хозяину. И другая память, старшины Чекунова: для которого этот ЗиС был только первым из машин, которые вел Семен на пути до Берлина. Машин несших своего хозяина по фронтовым дорогам — иногда несколько месяцев, а иногда только пару дней.

Шел вдоль ряда брошенной техники красноармеец Чекунов. Мимо того железа, что великая страна готовила к большой войне. Войне, оказавшейся столь не похожей на все расчеты. Грузовики ЗиС и ГАЗ, танки Т-26 и БТ, бронеавтомобили БА-10 и ФАИ-М, трактора ХТЗ и СТЗ — все застыли в мертвом строю, обреченные на гниение в течении следующих четырех военных лет. Дожди, снега и солнце расцветят краску корпусов пятнами ржавчины. Потрескается резина. Врастут в землю спущенные покрышки и закисшие в шарнирах гусеницы.

Конечно, что-то вытащат немцы для своих нужд, что-то удастся восстановить после освобождения. Но большинству суждено пойти на переплавку уже после войны...

Шорох шагов сзади прервал поток тоскливых мыслей и заставил Семена рывком развернуться назад, вскидывая карабин.

— Фира! Я же приказал тебе сидеть в машине.

— Тоже мне, командир нашелся. Пятнадцатилетний капитан будто — огрызнулась та.

— Нечего здесь смотреть, брошенные машины почти до самой реки стоят.

Семен посмотрел на раскрасневшееся лицо девушки со следами размазанной крови под носом и понял, что она просто бежала за ним, видимо испугавшись одиночества посреди мертвой техники.

— Ладно — примирительно согласился он. — Тогда показывай дорогу.

Дальше шли молча. На поляне, развороченной танковыми гусеницами, присели передохнуть на ствол упавшего дерева. Здесь оставленной техники было уже мало, видно река уже близко. "Наверное, это следы гусениц того танка, на котором ушел в бой муж Анастасии Ивановны" — подумал Семен, разглядывая перепаханную траками землю. "Значит, торопясь с созданием группы прорыва, они взяли танк, который стоял ближе к реке. Наверное, это была пулеметная машина разведбатальона. А ведь по дороге я видел и стоящие пушечные танки. Или они неисправны? Хотя даже пушечная машина вряд ли бы им помогла". По опыту старшины Чекунова, Семену было известно, что без поддержки обученной пехоты будут гореть даже тяжелые танки типа ИС.

— Фира, а ты здесь как оказалась? Ведь ты не военная медсестра? — спросил Семен чтобы прервать затянувшееся молчание. Та долго молчала, и когда Чекунов уже решил повторить свой вопрос, нехотя ответила:

— Я училась в институте. Нас мобилизовали на рытье окопов. А когда немцы прорвались, мы стали уходить вместе с другими беженцами. Во время бомбежки я потеряла своих друзей и дальше шла одна. В лесу вышла на палатки медсанбата. Сказала, что студентка мединститута и меня взяли помощником санитара. Дальше я отступала с ними...

Девушка замолчала, глядя на что-то невидимое Семену. И вдруг резко поднялась на ноги: