Вертать Алясочку назад не придется

Попробовав свою стряпню, еще чуток её подсолил и принялся за еду. Без хлеба было немного непривычно, однако меня это сильно не напрягало. Когда оприходовал весь котелок, греть чай было уже лень. Поднявшись, я положил в костер несколько валежин, и улегся в метре от них на спальник, расстеленный на куче лапника. Ружье, заряженное пулевыми патронами, было у меня под рукой. Я, конечно, не особо боялся медведя-людоеда, но, кто его знает, ведь труп Евграфова медведь объел, почему бы теперь ему не напасть на меня.

Валежины разгорались медленно, видно были сыроваты, но меня это вполне устраивало — реже нужно будет подкладывать следующие. От тепла меня быстро разморило и я провалился в сон. Спустя часа полтора стало холодать, поэтому пришлось проснуться и подложить еще пару дровин. После этого я уже почти не спал и открывал глаза при малейшем шорохе.

Но, видимо, все же под утро слегка задремал, потому что, когда открыл глаза в очередной раз, уже начало светать. На берегу около лодки темнела какая-то туша. Неожиданно эта туша шевельнулась, и послышалось тихое чавканье.

-Это же медведь, кишки от рыбы доедает! — пришла в голову разгадка и по спине побежали мурашки. Я, не вставая, дотянулся до ружья, прицелился и, как ни старался осторожно сдвинуть предохранитель, его щелчок резко прозвучал в утренней тишине . Медведь поднял голову и посмотрел в мою сторону.

-Пора! — решил я и плавно нажал на курок. Медведь повернулся, как будто хотел убежать и тут же рухнул на землю.

Я быстро поднялся, держа ружье в руках, зверь, лежащий наполовину в воде, не шевелился. Переломив стволы, я сунул пустую гильзу в карман и вновь зарядил ствол патроном с жаканом. Кто-то мне рассказывал из охотников, что если медведь еще живой его уши будут прижаты к голове. К сожалению, мне от костра ушей видно не было, а тратить еще один патрон, душила жаба, поэтому взяв ружье на изготовку, я начал медленно подходить ближе.

-Да где же эти уши,— раздраженно думал я,— как их охотники разглядывали, хрен их знает.

В этот момент медведь с коротким рыком вскочил и бросился на меня. От неожиданности я нажал оба курка, и меня отдачей откинуло назад. Промахнуться с такого расстояния было невозможно, обе пули попали зверю в голову и сейчас я лежал на земле, шипя от боли в локте. А на моих ногах лежала изуродованная пулями медвежья голова. Пахло от нее препаршиво. Я задергался, пытаясь выдернуть ноги из-под туши и понемногу выбрался на свободу. Руки тряслись, сердце бешено стучало в груди. Чувствуя, что сейчас вновь упаду, присел рядом с убитым зверем, не обращая внимания на исходящий от него запах.

Через десять минут я немного пришел в себя и встал. Первым делом проверил сухие ли у меня штаны. Оказалось, что сухие, чему я немало удивился.

-Просто не успел обоссаться,— подумал сам про себя с усмешкой,— а то пришлось бы еще брюки и трусы полоскать.

Оставив временно медведя в покое, я повесил над костром котелок.

-Сейчас крепкого чайку надо выпить пару кружек, привести себя в тонус немного, а затем браться за разделку туши, — думал я , насыпая чай в бурлящую ключом воду.

Немного подкрепившись, взял нож, на всякий случай и топор, после чего решительно направился к медведю, над которым уже жужжали мухи. По идее, чтобы снять шкуру, зверя надо было перевернуть на спину. Сначала я лихо попытался это проделать, уперевшись в его бок, но не сдвинул тушу даже на миллиметр. Вздохнув, взял топор и отправился вырубать ваги, чтобы с их помощью перекантовать полутонную громадину.

С помощью ваг туша была перевернута к десяти часам утра. Мокрый от тяжелой работы, я с тоской смотрел на часы, обещанное возвращение в отряд полностью срывалось. Но бросить просто так мясо и шкуру я не мог. Поэтому взял в руки охотничий нож и уверенно вспорол медвежью шкуру от паха до шеи. Справился я со шкурой, неожиданно быстро, порезав ее всего лишь в трех местах. Затем выдрав внутренности, начал торопливо разделывать тушу. Куски мяса складывал в лодке, на брезент. Предварительно лодку стащил подальше в воду, чтобы не мучиться, стаскивая ее потом с грузом. Разделка прошла гораздо легче, чем снятие шкуры и около часу дня я, закончив все дела и собрав вещи, уселся в лодку и отправился в лагерь.

Когда причалил к месту, где располагался лагерь, меня уже ожидал обеспокоенный старший буровой мастер.

-Александр Юрьевич,— с упреком обратился он ко мне,— ну, разве так можно? Вы же обещали вернуться, в крайнем случае, к середине дня, а сейчас сколько? Я уже собирался за вами людей отправлять.

Я открыл брезент и показал свернутую медвежью шкуру.

-Простите Владимир Матвеевич за опоздание, пришлось долго с медведем разбираться, — сказал я извиняющим тоном.

Озабоченность на лице Лескова пропала.

— Ну, Юрьевич, молодец! Теперь можно тушенку в сторону отставить, да свежего мясца поесть!— воскликнул он. Потом уже тише сказал:

-Надо бы радировать в экспедицию, что у нас медвежатина появилась, все равно мы столько не съедим, испортится.

Я удивленно посмотрел на него.

-Владимир Матвеевич, ты чего говоришь, забыл про вечную мерзлоту?

Лесков досадливо махнул рукой.

-Да это я так, к слову, конечно, я все помню. Но поделиться нужно, сам понимаешь,— он скорчил такую гримасу, что я невольно рассмеялся. Все было понятно — сегодня вы нам, завтра вы нам. Известная философия.

Вечер у нас проходил оживленно, набившийся в самый большой балок народ с аппетитом пожирал вареную медвежатину, вместо надоевших консервов и уток. Уже несколько раз поднимались тосты за удачливого охотника, то бишь меня. Я, выпив пару стопок разведенного спирта, захмелел и на какое-то время забыл про свои проблемы. Как и все собравшиеся, отдал должное мясу, которое было сварено по некоему якутскому рецепту. Но всё же надо было соблюсти, как начальнику определенную дистанцию, поэтому нужно было покинуть этот незапланированный сабантуй. Я уже вставал, когда в балок зашел растерянный радист.

Александр, Юрьевич, вам тут радиограмма пришла,— сказал он и сунул мне в руку листок бумаги с написанным текстом. Свет в балке был хреновый и я, сунув в карман мятую бумажку, отправился к себе, не преминув сообщить оставшимся, что завтра у нас обычный рабочий день.

У себя я разделся, включил настольную лампу и начал читать радиограмму.

Прочитав, я несколько минут сидел, ничего не соображая, перечитал второй раз и до меня, наконец, дошло, что понял все верно.

Там было написано:

Нач. бур. Отр. Столярову А. Ю. ваша жена Столярова Е.Е. умерла вчера 29 июня 1963 года.

Нач. эксп. Егоров А.Е.

Подойдя к шкафчику, достал оттуда бутылку водки сдернул за ушко пробку из фольги и залпом выпил полбутылки.

Но хмель, ни черта не брал. Усевшись на нары, я пытался понять, отчего могла умереть Лена.

Может это ошибка?— в тысячный раз пришло в голову. Если бы не позднее время, я бы сидел у радиста и пытался бы выяснить, что произошло.

Просто сидеть не мог, поэтому спрыгнув с нар, начал собираться.

На обратную дорогу в Магадан получилось совсем мало вещей. Небольшой рюкзак и ружье. Когда почти все было собрано, раздался легкий стук и в дверь зашел Лесков.

-Александр Юрьевич, извини за позднее вторжение, увидел, что у тебя свет горит вот и зашел,— оживленно сказал он и с недоумением уставился на разбросанные вещи.

-Ты куда это собрался друг ситный,— спросил он,— снова в лес хочешь податься?

Вместо ответа я протянул ему каракули радиста.

-Умерла жена,— пьяно по слогам прочитал буровой мастер и, подняв голову, недоуменно спросил:

-Чья жена?

-Моя,— устало сказал я, и разлив остатки водки, спросил:

-Выпьешь со мной за упокой?

Лесков потянулся чокнуться кружками, но я убрал руку и в несколько глотков выпил свою дозу.

Буровой мастер, сказав несколько утешительных слов, поспешил уйти, оставив меня одного.

Я выключил свет и лег на нары. Сна не было ни в одном глазу, голова была полна воспоминаниями о нашей недолгой совместной жизни. Только когда зашмыгал носом, понял, что плачу. Слезы тихо лились сами собой.

Все же на какое-то время я засыпал, снова, просыпался. В один из таких моментов, когда на улице уже начинался рассвет, встал, на автомате вытащил из тайника оба мешочка с золотым песком, завернул их в свитер и положил в рюкзак.

В семь утра я уже собрался в дорогу. Зашел к радисту и попросил его связаться с экспедицией, чтобы навстречу выслали ГТТ или хотя бы дядю Колю с лошадьми. Потом сообщил Лескову, что отряд вновь временно переходит под его руководство.

Повар уговаривал что-нибудь съесть на дорогу, но после спиртного в рот ничего не лезло, поэтому я выпил кружку чая и отправился в путь.

Периодически меня навещали нехорошие мысли насчет золота, но я отбрасывал их в сторону.

-Пристрою куда-нибудь, на похороны деньги нужны, потом на памятник,— думалось мне.

Сначала идти было тяжеловато, сказывались последствия бессонной ночи и алкоголя. Но понемногу я разошелся и через два часа прошел балок, в котором ночевал на пути в отряд. А еще через час услышал рокот дизеля и лязг гусениц и мне навстречу минут через пятнадцать выкатился гусеничный транспортер.

-Нехреново ты успел отмахать! — сказал мне молодой парень в перепачканном мазутой комбинезоне. Когда я уселся рядом, он лихо развернулся, так, что во все стороны полетели комья грязи, и мы помчались в сторону поселка.

-Егоров, вчера вертолет задержал, специально из-за тебя,— сообщил мне водитель. В ответ я только кивнул, говорить не хотелось, слова не шли на язык.

Видя мое нежелание разговаривать, парень умолк. Так молча, мы доехали до поселка.

Начальник экспедиции Алексей Ефимович, встретил меня у конторы вместе с двумя хмурыми вертолетчиками, вылет которых он задержал. Мы успели перекинуться парой слов, пока я писал заявление на отпуск по семейным обстоятельствам. А потом пришлось, почти бежать к вертолету. Я уселся в кабине, заваленной кернами, мешочками со шлихом и прочим имуществом. Когда взлетели, бортмеханик вышел ко мне, держа в руках плоскую фляжку.

-Будешь!? -крикнул он мне. Я взял фляжку и сделал несколько глотков.

Вытерев губы рукавом, поблагодарил и вернул фляжку. В ней оказался неплохой коньяк.

-Неплохо живут авиаторы,— промелькнуло в голове,— не то, что мы, один спирт разведенный употребляем.

Бортмеханик потряс фляжку и допил ее до конца. После чего похлопал меня по плечу и сказав:

-Крепись браток! — снова ушел в кабину пилота.

Этих несколько глотков, на старые дрожжи мне хватило, чтобы заснуть. Сквозь сон я слышал, как вертолет садился еще где-то, в кабину забрасывали груз, но мне было все равно. Ближе к вечеру хмель начал проходить и я нетерпеливо ждал, когда мы прилетим в Магадан.

Выйдя с аэропорта я остановился в замешательстве, не зная, с чего начать, потом все же решил поехать в общежитие. Поймал такси и в скором времени входил в знакомые двери. Увидев меня, комендант охнула и залилась слезами.

-Зоя Петровна, пожалуйста, перестаньте,— начал я ее уговаривать, расскажите лучше, что произошло?

Сквозь всхлипывания она рассказала, что Лена не пришла два дня назад с работы. Шума никто не поднимал, все-таки взрослый человек, могла пойти к к кому-нибудь в гости. Однако на следующий день ее не было на работе, все начали беспокоиться, звонить в милицию, Там, в ответ предложили приехать в судмедэкспертизу и опознать труп молодой женщины.

Не дослушав, я сквозь зубы спросил:

-Что с ней произошло?

Зоя Петровна зарыдала еще сильнее и сказала:

-Убили ее, голубушку, изнасиловали и убили.

По телу прокатила жаркая волна, мне было плохо и стыдно, как никогда в жизни. Я почти не обращал внимания на утешения коменданта. В моей голове билась одна мысль:

-Я смогу жить дальше своей жалкой жизнью, только если эти твари умрут. И умрут не просто так, а испытают все, что чувствовала моя Лена.

Несколько минут пришлось бороться с собой, чтобы успокоиться и начать задавать осмысленные вопросы.

Вскоре выяснилось, что похороны будут завтра на Марчеканском кладбище. Вынос пройдет прямо из морга судмедэкспертизы. Расспросив Зою Петровну, насчет маршрута, я отправился туда, несмотря на позднее время. Комендантша ничего не сказала, только печально покачала головой.

Идти было не далеко, поэтому через двадцать минут стоял у деревянного барака с на дверях которого красной краской были небрежно выведены четыре буквы, складывающиеся в слово -морг.

Дверь, конечно, была закрыта, хотя в одном окошке горел свет. На мой стук долго никто не открывал. Потом, все же, внутри послышались тяжелые шаги и мужской хриплый голос спросил

-Какого х... надо.

Я начал объяснять ситуацию, однако голос посоветовал отправляться в известное место и шаги проследовали в обратном направлении. Пришлось идти к освещенному окну и крикнуть в него, что если сейчас не откроют дверь, высажу окно и начищу рыло всем живым, кто окажется внутри.

Дверь за моей спиной заскрипела и, обернувшись, я увидел, как из нее вышел здоровенный двухметровый мужик в когда-то белом халате.

Он насмешливо улыбнулся и сказал:

-Ну, вот он я, дай-ка мне в рыло!— и, встав в боксерскую стойку, поднял пудовые кулаки.

Я к этому времени был достаточно зол, поэтому скользнув в сторону, подсечкой уронил верзилу на землю, а когда он попытался встать легонько ударил по ушам. За шкирку втащив его внутрь, закрыл входную дверь на замок и, посадив у стенки, пошел по холодному коридору.

-Ну, чо, Петрович? — донесся до меня голос из полуоткрытой двери, откуда пробивался электрический свет, — начистил морду придурку?

-Ага! — громко сказал я, заходя в маленькую комнатушку. В ней было тепло от топившейся плиты. За небольшим столом со стоящей на нем початой бутылкой двумя плавлеными сырками и банкой консервов, сидел седобородый старик, вертя в руках, пустую стопку.

-Блин, весь кайф мужикам обломал!— подумал я с раскаянием.

Дед, увидев меня, побледнел, выронил стопку, вскочил и прижался к стене.

-Не ссы!— я махнул рукой, — бить не буду, а твой напарник минут через десять оклемается. Покажи лучше, где моя жена лежит, Столярова Елена.

С этими словами я поставил на стол бутылку Столичной.

Увидев, что я настроен миролюбиво, дед слегка пришел в себя и начал спрашивать, что я сотворил с его собутыльником. Сбегав к выходy, он удостоверился, что тот уже кое-что соображает, и пытается понять, что приключилось.

После этого дедок привел меня в большой холодный зал, где на длинных низких столах лежали, закрытые простынями трупы. На одном из столов стоял гроб, обтянутый красным кумачом. Он был открыт, а крышка приставлена к стене.

Я с внутренней дрожью подошел и заглянул в него. Лена лежала закрытая белым покрывалом. Ее лицо также было закрыто белой вуалью. Я дотронулся до изящной, ледяной на ощупь кисти и только сейчас окончательно понял, что произошло. От эмоций, переполнявших меня, я даже застонал.

-А вдруг это не она?— мелькнула сумасшедшая мысль. Я снял платок и содроганием увидел вместо знакомого лица бесформенное синее месиво.