Танцы на стеклах (общий файл)

В эту ночь Атан впервые лег отдельно. Не смотря на протесты Милады. Он устроился на полу, укрылся старым тулупом и мгновенно заснул.

Милада, наблюдая за ним с печи, сдерживала ярость и рыдания, рвущиеся наружу до тех пор, пока странник на грани сна и яви не стал дергаться всем телом. Милада, зная об этой его особенности, хотела прикоснуться к нему, прижаться всем телом и унять крупную редкую дрожь (оставшуюся ему в память о далекой схватке с демонами, о которой Атан говорил всего один раз, пьяный), прошибающую его тело всякий раз, как он засыпает. Но он не хочет, чтоб она была рядом. Причину Милада найти не могла, но она всегда была умной девочкой.

Звук глухого стука деревянных кружек смешивался с ровным гомоном мужских голосов, смехом подавальщиц, призывно улыбающихся на каждый похотливый шлепок. Кислый запах бражки и дым самокруток витали над головами посетителей.

В темном углу в полном одиночестве сидел Владимир Самойлов. На интересном лице молодого мужчины застыло отсутствующее выражение лица. На красивые, цвета прелой листвы, глаза мужчины сложно было не обратить внимания. Глубоко посаженные, под резко очерченными светло каштановыми бровями, с густыми, не особо длинными ресницами, они привлекали внимание, завораживали и пьянили девушек, девочек, женщин. Кружка за кружкой он вливал в себя бражку в надежде затопить печаль поселившуюся в его сердце.

Она бросила его. Да как она могла! Семь лет они знали друг друга. Пять лет были помолвлены. И вот, Анна Михайловна Соколовская разорвала помолвку. Она нашла другого. Побогаче, поудачливей, посговорчивей, получше...

Анна пришла к нему с сумерками. В сад, где он любил проводить вечера. Уже после того, как ее отец приехал и объявил о разрыве помолвки по причине, которую деликатно завуалировали и представили, как вспышку нежной любви между ней и сыном градоначальника Креждена.

Она говорила отрывисто, все время смущалась и отводила глаза, не смея посмотреть прямо. Она сбивчиво объясняла, что намеревалась хранить верность, но когда появился он, страсть пересилила голос разума. Она пыталась объяснить Владимиру, что все, что было между ними, было не любовью — дружбой. Они слишком хорошо друг друга знали, чтобы испытывать тот водоворот страсти и чувств, который захватил ее и ее новую пассию — Карниля.

— Владимир, — говорила она, и в голосе ее было столько раскаяния и сочувствия, что этот звук резал по живому, рвал натянутые нервы, выжигал былые чувства и оставлял руины, прах и тупую боль. — Я не хотела делать тебе больно, но пойми, я не любила тебя так, как люблю его.

— Для чего ты пришла? — тихо начал Владимир. В голосе звенела сталь. Анна ни разу за все время, что знала его, не слышала подобного тона. — Меня не надо жалеть... Или ты за столько лет не поняла, что жалость мне абсолютно не нужна? — вкрадчиво спросил он.

Анна отступила на шаг. И нерешительно продолжила:

— Я просто подумала... мне нужно было поговорить с тобой. Я не могла просто так вычеркнуть тебя из своей жизни, я думала, что ты будешь страдать...

— А если ты придешь и поговоришь со мной, то я сразу перестану страдать? Я сразу пойму тебя и с радостью отпущу, буду рад за тебя и благословлю вас на свадьбу? — красивые губы причудливо изогнулись в презрительной усмешке.

Тень падала на его лицо, скрывая глаза. Анна чувствовала почти физическую потребность заглянуть в них, узнать, что он на самом деле думает, насколько сильно его ранил отказ. Не отдавая себе отчета, она хотела знать, что сделала ему больно. Эгоистические терзания и привели девушку в сад.

— Ну зачем ты так? — тихо произнесла Анна, снова опуская голову.

Ветер тронул кроны деревьев, листья весело зашептались в вышине. Как это контрастировало с тем, что происходило в душе Владимира. Как ему было тошно от Анны. Он видеть ее не мог. Не мог слышать ее, чувствовать. Ветер донес до него ее запах. Аромат, который он так любил, по которому тосковал все это время, теперь раздражал, вызывал головную боль и до скрежета зубов бередил раненое сердце и тревожил истерзанную ожиданием душу.

— Уходи, — Владимир устало махнул рукой, едва сдерживая себя от того, чтобы схватить Анну за хорошенькую шейку и придушить.

— Владимир, мне... жаль, — еле слышно произнесла она и, развернувшись, торопливо пошла прочь, глядя под ноги. Через десять шагов она остановилась, все еще не поднимая головы. Владимир смотрел ей вслед, запоминая каждое движение, каждый изгиб этого молодого, сильного и чужого теперь тела. Анна резко развернулась и закричала:

— Ты никогда не старался меня понять! Я была нужна тебе только потому, что во мне ты видел тихую девочку, которая будет тебе во всем потакать! Ты нравился мне, действительно нравился, но в наших отношениях тебе был нужен ты! А я — лишь средство для поддержания твоего престижа! Ты не умеешь любить, Владимир, не умеешь! И сейчас ты страдаешь только от того, что тебя бросили. От того, что все твои надежды рухнули не по твоему велению, а по желанию другого. Я пришла объяснить тебе все, в надежде, что, когда ты встретишь ту, которую на самом деле полюбишь, то не повторишь своих ошибок!

Она развернулась и, чеканя шаг, спешно скрылась из виду, понимая, что все сказанное — не правда, а только способ сделать ему больнее. Сделать так, чтоб он никогда не забыл ее, никогда никого больше не полюбил. Анна не любила быть второй. И даже первой, если есть другая, способная затмить ее.

...Эта сцена вновь и вновь прокручивалась в голове Владимира. Мысли его все время возвращались к ней. Несмотря на солидное количество выпитого спиртного, он был трезв, хотя хотелось напиться до беспамятства, чтобы не помнить, не видеть, не слышать...

— Ты не права Анна, — шептал Самойлов, вдыхая табачный дым и выпуская его колечками, — Ты никогда не была тихой девочкой. Ты всегда делала мне больно. Ты научила меня тому, что лучше действительно не любить... Найти тебе замену? Вряд ли...

Молоденькая подавальщица с миленьким личиком, ладной фигурой и высокой грудью приветливо улыбнулась ему. Владимир вынырнул из воспоминаний и улыбнулся в ответ.

— Если спиртное не действует, — подумалось ему, — будем вышибать клин клином.

Леся проснулась рано. С первыми петухами. Она подскочила, как ужаленная, и стала собираться. В голове ее хороводом бродили мысли. Скотину покормить, кур выпустить, воды принести, приготовить завтрак... Утренние дела стройным списком появлялись перед мысленным взором девушки, выстраиваясь в очередь. "Стоп, — сказала она себе, оглянувшись по сторонам, — я не дома". Воспоминания накатили снежным комом. Девушка вздрогнула. Милада ложится спать поздно и спит до полудня. Можно полежать и не беспокоить хозяев.

Леся разделась и залезла обратно под пуховое одеяло. Оно согревало своим теплом, обволакивая и успокаивая... Девушка была "мерзлячкой", даже летом она спала под теплым одеялом, выставляя голые пятки наружу.

Как резко изменилась ее жизнь. Еще вчера она и мечтать не могла о том, чтобы спокойно лежать и думать, греясь в лучах весеннего утреннего солнца, падающего в маленькое окошко.

Будущая поездка страшила девушку. Она привыкла к размеренной жизни в хуторе. Когда знаешь, что нужно делать, когда каждый день рассчитан по минутам. Ее жизнь изменилась, Леся принимала это, но страшилась неизвестного. Как они поедут? Денег у нее совсем не много. Вряд ли хватит на поездку втроем... хотя у Атана и Милады тоже что-то будет.

"Хватит, — остановила она себя, — хватит уже думать о глупостях. Ты хотела вообще бежать одна. Куда глаза глядят и тебя не страшила перспектива остаться без денег или нарваться на разбойников. Но, тогда я была одна... отвечать только за себя, всегда легче, чем отвечать еще за кого-то". Легким движением руки Милада переложила всю ответственность с Лесиных плеч на плечи Атана.

Подруга умела обращаться с мужчинами. Ни один из них, ни стар, ни млад, не мог отказать молоденькой красавице. Где бы она ни появилась, на нее тут же устремлялись заинтересованные взгляды...

Леся так не умела. Она считала себя непривлекательной. Уродом с непонятными магическими замашками, что в настоящее время означает лишь одно — смертный приговор. А ей так хотелось спокойной жизни... а еще хотелось приключений. Хотелось доказать всем, и в первую очередь самой себе, что она тоже может быть такой, как Милада. Красивой, дерзкой, умной, язвительной, вызывающей всеобщее восхищение... Она хотела, чтоб в ней видели привлекательную молодую девушку, а не хмурую девицу, от взгляда которой волосы становятся дыбом.

Леся резко села. В бане у Милады было зеркало, чтоб можно было рассмотреть себя в полный рост. Она себе там целую комнату оборудовала, чтоб красоту наводить. Все Лесю туда зазывала, да у той времени не было. Если и выкраивала время, чтоб к подруге забежать — то были дела поважнее. Леся подскочила и стала одеваться.

Девушка на цыпочках пробралась мимо спящих Атана и Милады и выскочила во двор. Настроение у Леси улучшилось. Решение привести себя в порядок, как любила выражаться Милада, пришло к ней спонтанно. Для кого прихорашиваться? Для самой себя. Леся решила, что с этого дня, раз уж получается, что дорожка ее жизни убегает за новый поворот, — она должна измениться. Когда-то Милада объясняла Лесе, что люди сторонятся белокосой, только из-за напущенного ею же морока. Леся решила, что настало время проверить так ли это.

Войдя в предбанник, девушка разулась и, решив, что баню растапливать пока не нужно, пробралась в комнату красоты. Прикрыв за собою двери, девушка огляделась. На левой от входа стене висело большущее зеркало в Лесин рост, неслыханная роскошь для жителей хутора. Интересно, откуда оно у подруги? Хотя в способностях Милады особо сомневаться не приходилось. Ее травки и гадания пользовались спросом, один раз к ней даже из Крегждена приезжали. А из города до Верховцев ехать неделю. Под зеркалом уютно примостился деревянный столик, заставленный всякими баночками, скляночками с мазями, ароматными настоями и притирками. Тут же лежал кусочек розового мыла. Возле столика стояла маленькая дубовая табуреточка, для удобства наведения красоты.

Леся подошла к зеркалу. Из ровной глади на нее смотрела странная девица. Бледное мраморно-белое лицо без единого намека на румянец. На нем резко выделялись большие чуть раскосые глаза цвета безлунной полночи в обрамлении густых, коротеньких темных ресниц. Они совсем не сочетались с белыми, словно лен бровями. Прямой не большой носик, пухлые бледно-розовые губки. Твердый решительный подбородок.

"Серость, — пришла к выводу Леся. Ничего красивого в своем лице она не находила. — Толи дело Милада!"

Леся распустила неровную косу, которую наспех заплела несколько минут назад. Волосы рассыпались по плечам, укутав девушку снежно-белым одеялом. Лицо преобразилось и Леся, всмотревшись в свое отражение, решила, что уродом ее назвать, конечно, сложно. Что-то такое, притягательное, было в этом бледном, отнюдь не болезненном лице. "Во всяком случае, — подумала девушка, критически рассматривая свое лицо, — такая внешность — редкое явление. Матрена говорила, что такую, как я, еще поискать надо".

Зато собственная фигура не вызвала у девушки никакого нарекания. Сегодня она надела портки и рубашку мужского покроя. Штаны плотно облегали стройные ноги девушки. Стянув рубашку на талии, Леся пришла к выводу, что фигура — это самое красивое, что в ней есть. Девушка скользила взглядом снизу вверх. Округлые довольно пышные бедра, тонкая талия, высокая небольшая грудь...

Можно жить и надеяться на то, что когда-нибудь один добрый молодец влюбится в "красоту сию ненаглядную" и заживут они счастливо, нарожают кучу детишек. И все будет как в старой сказке, где "и жили они долго и счастливо и умерли в один день". Девушка натолкнулась на собственный взгляд в зеркале. Угрюмый, настороженный, обиженный, недовольный. Быть может, если эти глаза научатся смотреть по-другому, то и люди перестанут сторониться?

Леся, не отдавая себе отчета в собственных действиях, отодвинула стул и села, не отпуская собственное отражение ни на минуту. Облокотившись, она положила руки на ровную поверхность теплого на ощупь стола.

— Что же нужно сделать? Что делать, — спрашивала она у себя, — если я сама навела на себя морок, значит и снять его я смогу... как это сделать, как?

Девушка зевнула, чувствуя усталость. Она положила голову на сложенные перед собой руки, и закрыла глаза. Все равно ничего путного в голову не приходит.

— Нужно вспомнить что-нибудь приятное. Что-то хорошее, что сделало тебя хоть на миг счастливой... — билась настойчиво мысль где-то на грани ее сознания.

Зима. Крупные белые снежинки кружатся в небе, белым покрывалом ложатся на землю, тают на Лесиной ладошке. Безветренно. Морозный воздух, снег скрипит под ногами. Сказка, настоящая зимняя сказка. Снег на крышах домов, на деревьях... Чистота, невинность, волшебство... все это приносит с собой зима.

Шумная толпа, пестрые юбки крутятся вокруг Леси в бешенном, сумасшедшем танце. Зазывалы на ярмарочной площади распаляются все больше и больше, приглашая мужчин принять участие в кулачном бою, на потеху зрителям. Суета, толкотня, и немыслимое ощущение радости, наполняющее тело и душу Леси легкостью и счастьем. Она впервые чувствует такую радость. Родители уехали кто куда. Отец, как всегда в лес, мать в соседнюю деревню до сестры. Ей строго-настрого запретили идти на центральную площадь, куда приехали городские скоморохи. Но Милада, ворвавшаяся к Лесе в дом, словно вихрь, отмела, отрубила все отговорки и причины на корню. Надев, на слабо сопротивляющуюся Лесю полушубок, она волоком потащила ее на ярмарку.

Милада, смешавшись с толпой, куда-то отбежала, совсем на чуть-чуть, и Леся осталась одна, оглушенная праздником и всеобщим весельем. Она поддается общему сумасшествию и уже через несколько минут охваченная безудержной радостью, танцует вместе с заезжими цыганами, смеется над представлением скоморохов, веселится и парит, словно птица, готовая отдать все, что у нее есть, лишь бы этот миг не уходил. Ее не смущает ни толкучка, ни то, что среди толпы вовсю гуляют мелкие карманники. Она даже не чувствует, что карман ее подозрительно пуст. Леся и не пожалела бы об этом никогда, слишком мало денег у нее с собой, слишком велико ее счастье.

Чья-то уверенная рука трогает девушку за плечо. Леся моментально разворачивается, оторвавшись от кулачного боя, в самом разгаре, для того, чтоб утонуть в каре-зеленых, цвета осенней прелой листвы, омутах. В этот момент она единственный раз в жизни теряет дар речи, она так и смотрит в бездонную манящую глубину, не в силах оторваться, будто от того, как долго она будет смотреть в эти глаза, зависит ее жизнь.

— Красавица, — у обладателя красивых глаз, так завороживших девушку, оказывается не менее прекрасный, чувственный голос, — если вы и дальше будете с таким восторгом глазеть, как ошалевшие и пьяные мужики мутузят друг друга, то рискуете остаться без сбережений, — на ладони молодого мужчины весело позвякивает ее узелок с монетами.