#duo

'Мать твою, поверить не могу: передо мной — блондинка, которая в 'Меге' нахально и самоуверенно промаршировала мимо меня!' Стервозная девчонка с ногами от ушей и лицом зеленоглазой мадонны даст фору не то, что Алле — самой Даутцен Крёз ! Воистину, этот мир просто полон красивых женщин. Вот только женщины в нём давно не красивы сердцем. Наученный горьким опытом, я прекрасно выучил, что под маской красоты женщины часто делают гадости. И если б я сразу взял Аллу в оборот, то всё было бы по-другому. Но с этой Катей DUO у нас получится неплохой дуэт. Я бы даже сказал, особый. Вот только он её вряд ли обрадует. Впрочем, мне-то какая разница?..'

II.

'В субботу утром Димка, на прощание чмокнул меня в нос и опять убежал в свой офис. В последнее время в его сервисном центре что-то не заладилось, и он пропадал на работе все выходные. Вопрос со свадьбой тоже подвис, но я принимала Димку таким, какой он есть, и не доставала его расспросами. Правда, однажды я предложила ему помочь, на что он самолюбиво ответил, что в моей помощи он не нуждается и решит все вопросы сам. И я отступила — никогда не любила навязываться. К тому же, все свои проблемы я тоже привыкла улаживать сама, и именно по этой причине не стала говорить Димке, во что мне обошёлся вчерашний день и общение с модератором 'Звёзд самиздата'. Я не хотела лишний раз расстраивать своего жениха.

Слоняюсь по квартире и думаю, чем бы заняться? Мои размышления прерывает звук почты. Беру телефон. В отправителях значится Герман. Похоже, моё письмо и ставка на фотографию всё-таки сработали? Улыбаюсь, открываю 'входящие', ищу письмо.

'Добрый день, Катя...'

'Добрый день, Катя. Я получил Ваше письмо и прочитал Вашу книгу. И я скажу Вам честно: я не уверен, что Ваш роман будет хорошо воспринят читателями. Вы, как я понял, автор молодой? И хотя в мои задачи не входит поддержка начинающих писателей, но я готов рискнуть и поставить Вашу книгу на ленту, если Вы докажете мне серьёзность своих намерений'.

'Не поняла... Что он хочет вымутить с меня? Деньги за публикацию?'. Внутри меня поднимается волна праведного возмущения. Продолжаю читать дальше: 'Я предлагаю Вам очень простое пари. Напишите то, что у Вас получается лучше всего. Удивите меня чем-нибудь. С уважением, Герман'.

'Ну ничего себе...'

'Добрый день, Герман! — быстро печатаю я. — Лучше всего у меня получается писать о природе. О чем бы Вы хотели прочитать? О зайцах или о погоде? С уважением, Катя'.

'Вот тебе...' Отправляю письмо. Проходит две секунды.

'Мне нравится Ваше чувство юмора, Катя, но роман у Вас не про 'заек', а про чувства. Ведь Ваша книга про любовь? Вот и удивите меня описанием какой-нибудь чувственной сцены'.

Теперь у меня вообще нет слов. Подумав, пишу:

'Герман, простите, а те четыре чувственные сцены в романе Вас не вдохновили?'

Я напечатала это и прикусила губу. Кажется, мы разругаемся. Но моя книга держит меня, и я начинаю молиться, чтобы хозяин сайта не оказался чересчур обидчивым. Впрочем, у Германа, видимо, есть чувство юмора, потому что ко мне приходит моментальный ответ:

'А что, там было про чувственность? Простите, но мне показалось, что все эти сцены взяты из Камасутры'.

'Даже в жизни половой надо думать головой', — вот что мне хочется написать ему. Но я — девушка воспитанная, к тому же Дьячков явно меня провоцирует. И я начинаю размышлять, как перевести диалог в то русло, которое станет неудобным ему. Обдумав коварной план чисто женской мести, печатаю Дьячкову:

'Герман, поскольку Вы по роду своих занятий читаете много книг, то, безусловно, можете показать мне хороший пример. Поэтому предлагаю поступить следующим образом: я присылаю Вам два небольших этюда собственного сочинения. А вы мне — два своих. Оценивать все четыре композиции будем мы с Вами'.

'А если я Вас обману и скажу Вам, что Ваши этюды мне не понравились?' — приходит ответ Дьячкова.

'В таком случае, я выложу всю нашу переписку в Интернет или на Вашем сайте, и предложу читателям высказать своё мнение. Уж от этого-то Вы точно не отвертитесь!'

Да, я пустилась на мелкий шантаж и откровенно рискую, но мне почему-то кажется, что этот человек заглотит мою наживку.

'Ладно, Катя'.

'Вот ты и попался!'

'Отлично, — быстро, пока Герман не сообразил, что к чему, печатаю я. — Тогда Вам и карты в руки. Жду от Вас первый этюд. Две тысячи знаков, срок — два часа. Время пошло. Катя'.

Посмеиваясь, жду, что он мне ответит. Письмо Германа приходит только через десять минут. Недовольство сквозит в каждой букве:

'Ладно. Хорошо. Я согласен'.

Глава 4. Переплёт

Переплёт — плотная оболочка книги, состоящая из передней и задней сторон, соединённых в корешке.

'Википедия'

21 мая 2016 года, суббота.

I.

'Вы думаете, я хороший бизнесмен? Я — идиот! Попал в переплёт хитрой стерве, с которой решил чуть-чуть поиграть. Я-то рассчитывал, что она соскочит с пари и предложит мне денег, которые я, псевдо-Герман, попрошу её передать через своего друга. Ну, а дальше включается банальный съём: 'Здравствуйте, Катя, меня зовут Артём... И мне тоже очень приятно... Ой, а не вас ли я как-то видел в 'Меге'? Надо же, как забавно, что нас снова свела судьба... Да-да, Герман — мой хороший приятель. Он мне всё рассказал про вашу с ним переписку и попросил меня встретиться с вами только с одной целью: он просит искренне извинить его за ту глупую шутку с этюдами... Почему он сам с извинениями не пришёл? Ну, ему это не к лицу, он, знаете ли, всё-таки владелец портала... Нет-нет, какие взносы, что вы, что вы... Я, кстати, тоже пробую писать. Вы не могли бы дать мне совет, как начинающему автору?'

Дальше обмениваешься с девочкой телефонами, ведёшь себя по-дружески. Потом включаешь прикосновения и лёгкий шёпот на ухо. Затем следуют объятия, поцелуй и — опля! — вы уже переспали. Дальнейшее — по обстоятельствам. Например, ты можешь намекнуть Кате DUO, кто такой Дмитрий Бергер. Или — с её помощью найти на него такой компромат, который прельстит налоговую и прикончит созданный мной сервисный центр. Или же — ты отправляешься к Бергеру и объясняешь ему, что его девушка у тебя в любовницах. В общем, у меня была целая куча вариантов, как наставить Бергеру рога. Вместо этого я, самоуверенный осёл, сам угодил в историю. Правильно говорят, что если мужчина приобретает хитрость, то женщина с ней рождается.

Так, а сейчас-то мне что делать? Нанять за пару сотен какого-нибудь графомана, который за пару часов состряпает мне две тысячи знаков о чувственности? Но, во-первых, за это время никого приличного я не найду, а во-вторых, хоть я и не большой спец в литературе, у меня пока хватает мозгов, чтобы понять: невозможно подделать оригинальный стиль автора.

В очередной раз обозвав DUO 'хитроумной гадюкой', как приговорённый к смертной казни, ползу к столу и сажусь за ноутбук. Настраиваюсь на 'творчество'. Господи, как люди вообще пишут книги, романы, истории? Ведь в голове — масса мыслей, куча образов, горы сюжетов, а попробуешь переложить их в слова — и всё, ты не у дел. Или у авторов есть тот особый секрет, который зовётся Музой? Но Муз в наше время фимиамом не призовёшь. А может быть, авторы — как те пылесосы? Втягивают в себя всё, что видят, читают, чувствуют и слышат, после чего перетряхивают полученный сбор и выуживают самое ценное? И если это так, то у меня есть шанс написать свой этюд.

Откидываюсь в кресле, открываю фотографию DUO и представляю, каким могло бы быть наше знакомство, если бы Аллы и Бергера никогда бы не существовало на свете. Наверное, я сидел бы в каком-нибудь маленьком кафе, но, увидев Катю, подошёл бы к ней и сделал всё, чтобы она от меня не сбежала. Рассмешил бы её какой-нибудь шуткой, а она бы мне улыбнулась. Пригласил бы её в кино, или на чашку кофе, а она бы согласилась. И, сидя в тёмном зрительном зале — или же рядом с ней на мягком и низком диване в маленьком кафетерии — я бы в первый раз взял её за руку. И если б она не отдёрнула ладонь, то я переплёл бы с ней пальцы. Проводил бы её до дома, и, устроившись рядом с ней в такси, всю дорогу смотрел на неё, замирая от аромата её духов, прикосновений, взглядов. И там, у её подъезда, я обязательно попытался бы её поцеловать...

'Ты не знаешь ни моего лица, ни тела, ни запаха. Я никогда не касался тебя. Я не приходил к тебе даже во снах. Но ты мне очень нравишься, и я точно знаю, чего я хочу от тебя. Помнишь, ты описывала в своих книгах, как целуются влюбленные? Но ощущала ли ты настоящий поцелуй, сама? Я расскажу тебе, как это могло быть у нас.

Представь себе свой дом, подъезд и лишённый прохожих двор. В темноте нет звуков, шорохов и голосов — здесь сейчас только ты и я. Я отпускаю такси и, когда оно отъезжает, я делаю шаг к тебе. Ты отступаешь, но я подхожу к тебе ближе. Теперь мы стоим вплотную. Моё лицо — над тобой. В протесте или испуге ты вскидываешь вверх руки. Я перехватываю твои ладони и кладу их себе на шею. Ты в первый раз прикасаешься ко мне. Пока ты узнаёшь меня, я наклоняюсь и легко целую тебя в губы. Вот так я забираю твоё смущение и жду твоё первое 'да'. Ты не ожидала, что я проявлю столько нежности, ласки и доброты?

Пока ты размышляешь, что у меня на уме, я быстро кусаю тебя в губы. Набрав воздух в лёгкие, ты учишься ровно дышать, а я закидываю назад твою голову. Твой первый полувздох-полустон даёт мне понять, что я к тебе очень близко. Ты упираешься мне в грудь и изгибаешь спину. Обхватив твой затылок одной рукой, второй я провожу под твоей грудью. Твоё сердце срывается в быстрый такт. Выгибая тебя на руке, я осторожно прикусываю мочку твоего уха. Чтоб приглушить твой стон, я шепчу тебе, как сильно ты мне нравишься. И это действует на тебя возбуждающе, а близкое расположение моего рта усиливает звук шёпота.

И всё равно ты по-прежнему не торопишься мне отвечать, поэтому у меня есть право решать, как мне целовать тебя. И я завожу ладонь тебе на талию. Моё дыхание обжигает твой рот, и я касаюсь кончиком языка твоих губ, пробуя приоткрыть тебя. Ты отворачиваешься. Но я упрям, поэтому обязательно повторю это позже. А пока я опускаю лицо к изгибу твоей груди. Мой Бог, как сладко ты пахнешь...

Твои ладони становятся влажными, а сердце ускоряет ритм. И я возвращаюсь к твоим, теперь уже приоткрытым, губам. Я чувствую твоё дыхание и проникаю в твой рот. Я знаю, как творить с тобой чудеса, ведь мой талант — изобретательность. Сила, с которой я впиваюсь в тебя, решает всё. Я беру тебя за подбородок и поднимаю твоё лицо в направлении нашего поцелуя. Я помню, как тебе нравилось, когда я тебя трогал. Но теперь я хочу, чтобы ты сама прижалась ко мне. И ты мне поддаёшься. Твоё дыхание становится рваным и перемешивается с моим. Казалось бы, всего одно движение — и ты уже моя'.

Прочитав то, что я сам написал, захлопнул ноутбук, разыскал сигареты и пулей вылетел на балкон. Стою, курю, рассматриваю пустой двор и думаю, плакать мне или смеяться? С одной стороны, 'проза', несомненно, удалась. С другой, я — взрослый дяденька, хозяин крупного сайта, описываю свои чувства и поцелуи к девочке. Да тот же Дьячков будет ржать надо мной, как конь над овсом, если только узнает об этом! Так может, ну её к дьяволу, эту Катю DUO? Поставлю её роман на ленту и дело с концом. От меня не убудет. Правда, в этом случае мне также придётся признать, что я ни черта не смыслю в деле, которым я занимаюсь. А значит, выхода у меня нет. Фак. Меня 'сделали'. Она меня сделала!

Я злюсь на себя, на Дьячкова, на Бергера. На эту Катю с немыслимым псевдонимом, так ловко навязавшую мне свою игру, и... так, стоп. Для этой Кати я кто? Герман Дьячков — или Артём Соболев? А раз для DUO я Герман, то с него и весь спрос. Конечно, рано или поздно, Катя узнает, кто я такой. Но ведь и я всегда могу сказать, что я не писал никакой 'прозы'? Например, совру, что нанял автора, вот и весь сказ. И кстати, подобное 'творчество' может сблизить нас с ней раньше и проще, чем я себе распланировал.

От этой мысли у меня повышается настроение. Щурясь на яркое солнце, с удовольствием докуриваю сигарету, возвращаюсь в комнату, сажусь за стол. Вычитываю текст и, ощущая себе Пелевиным, Остером и Николаем Глазковым в одном лице, направляю Кате своё первое 'произведение'.

'Ловите, Катя, — пишу я. — С Вас продолжение. Две тысячи знаков, но теперь уже через полтора часа'.

II.

'Да кто он такой, этот Герман? Нет, он, конечно, не мастер любовной прозы, но то, что прочитала я, меня несомненно тронуло. И если откинуть романтику, чувственность и включить рассудок, то разум подсказывает мне: Дьячков знает, как управляться с женщинами. А ещё — он провокатор, каких поискать. Приняв пари, он обставил меня и моментально навязал мне ставку. И если б я хорошо разбиралась в картах, то я бы даже сказала, что Герман Дьячков затеял дьявольский покер. Откуда я знаю об этой игре? Ну, Димка как-то рассказывал мне, что это — единственная игра, в которой не лгут, но всё — блеф и притворство. Именно поэтому 'акула' (так в покере называют настоящего мастера) никогда не делает 'бет' (ставку), если перспективы победить противника нет. Но все хорошие игроки умеют терпеливо ждать и всегда планируют свои действия. И когда видят возможность выиграть, то ставят на кон сразу всё. Димка любил играть в покер. 'Скажи, влюблять в себя — это тоже игра?' — спросила я у него как-то. Бергер промолчал, отвёл в сторону глаза и перевёл разговор.

И тут в мою голову приходит мысль. Я пишу Герману: 'Признаю, что этот раунд выиграли Вы. Но раз Вы подняли ставки, то мне нужна фора'. Ответ приходит через пять минут: 'Спасибо, что не солгали. В какой форе Вы нуждаетесь, Катя? Хотите больше времени на написание этюда или мне уменьшить количество знаков?'

'Нет, я хотела бы, чтобы Вы мне кое-что рассказали'.

'И что Вас интересует?' — забавляется он.

'Чтобы написать о Вас, мне нужно Вас представлять. Расскажите мне о себе, какой Вы?'

В этот раз ответ приходится ждать почти четверть часа. Я нервничаю, потому что время, отпущенное мне на написание этюда, уходит. Когда я начинаю грызть внутреннюю сторону щеки, приходит ответ: 'Я живу один. Хотите в гости? Увидите всё сами'.

Причём, в конце письма Герман в первый раз ставит 'смайлик'. Он что же, ещё и заигрывает со мной? И, хотя предложение Германа после этюда о поцелуях может раздразнить 'зайку', у меня пока ещё есть жених — и своя голова на плечах.

'Не в этот раз, — пишу я Дьячкову, стараясь оставаться вежливой. — Так Вы ответите мне на вопрос?'

'Хорошо, я попробую. Начнём с того, что я не люблю агрессивных женщин и сам никогда не добивался уважения силой, потому что быть мужчиной, на мой взгляд, это отвечать за свои слова и поступки. Я вспыльчивый и экспрессивный, но я умею ждать и никогда, ни к чему никого не принуждал. Но я и приверженец той мысли, что моя женщина никогда не одёрнет меня при посторонних, потому что в любых отношениях веду я. А я выбираю женщин толковых и разумных, со своей позицией. Ещё есть вопросы?'

И тут на меня снисходит озарение. Да ведь этот человек одинок! Одинок по-настоящему, потому что с такой позицией не смирится ни одна нормальная женщина.