Волк. Рождение.

— Вот, укройся, Атти. А я пока быстро выстираю...

Поскольку я чист, и к тому же меня переполняет чувство гордости, безмолвно уступаю матушке свою одежду, и та колотит её вальком, трёт какой то густой смесью, и, к моему удивлению, кровь и нутряное сало оттирается и уплывает грязной неопрятной пеной вниз по течению. А я наслаждаюсь солнышком и заслуженным отдыхом, не замечая напряжённых взглядов досы Аруанн, которые она на меня время от времени бросает, отвлекаясь от стирки. Наконец всё выстирано и даже разложено на нагретых солнышком камнях для просушки. И тут нервное напряжение меня покидает, я чувствую, как нападет слабость. Похоже, что я не рассчитал силёнок бионосителя моего разума, и... В общем, я прихожу в себя опять в своих покоях и на кровати. Матушка, встревоженная донельзя, сидит рядом. Увидев, что я открыл глаза, обнимает меня. Тормошит, причитая:

— Атти! Малыш! Ну так же нельзя! Ты только-только встал после болезни, а уже столько всего сделал за день! И оружие починил, и на охоту сходил, и столько мяса принёс сам! Разве так можно?! Да ещё...

На секунду прерывается — не хочет говорить об убитом мной бастарде, и снова:

— Ты же умереть мог! Такой у меня слабенький сынок, и вдруг творит дела, что и взрослому то не по силам! Я уж поначалу подумала, что ты подменыш, что моего сыночка Нижайший забрал, а взамен демона подсунул...

И тут я прикусываю себе язык... Однако, материнское сердце не обманешь — оно чует... Разницу...

— Мама... А люди работают?

— Нет ещё, Атти, малыш. Разве им сейчас до этого?

Приподнимаюсь на локте, сердито выпаливаю:

— Ма! От того, что они сейчас будут делать, зависит наше будущее! Пировать будут, когда закончат! А сейчас мне нужно сгущённое вино! И как можно больше и крепче! Я пока встать не могу, так что следить за их работой придётся тебе. Помнишь, как я проверял, что получилось?

Доса бледнеет:

— Я столько не выпью...

— Вот же... Да не надо пить! Обмакни тряпочку на лучине, и подожги! Если горит, значит, нормально. Если же нет — то обратно в горшок и гнать по новой! Воду держать постоянно холодной!

Матушка кивает, и я машу рукой:

— Иди, мама. Пусть немедленно начинают!

— А как же ты?

— Всё в порядке. Мне просто надо отдохнуть и... Поесть.

Аруанн мгновенно вскакивает:

— Ох, совсем же забыла! А ведь ты...

Обрывает фразу на полуслове, торопливо уносится вниз, потому что я слышу, как стучат по доскам пола деревянные подошвы. Оставшись один вытягиваюсь на просышенных и проветренных шкурах, заложив руки за голову — эх, хорошо!.. В двери почтительно стучат, и я выпрямляюсь, одновременно разрешая войти. Появляется довольно миловидная, но грязная девчонка, по виду — моя ровесница, вносящая даже с натугой деревянное блюдо, на котором парит здоровенный, с мою голову, кус мяса, обложенный толстыми ломтями уже знакомого серого хлеба с отрубями. Ещё кувшин, источающий слабый запах вина и глиняная кружка, довольно чистая. Даже, как я вижу, ещё влажная. Ну-ну...

— Ваш ужин, сьере Атти.

Она улыбается, но я вижу, как хитро поблёскивают её глазёнки. Неужели мой носитель на неё западал? Или просто девочка хочет воспользоваться моментом? Посмотрим. Сейчас меня кроме еды ничего не волнует. В желудке разом звучит императорский гимн на тридцать три серебряных фанфары. Потому выхватываю блюдо из её рук, вцепляюсь в мясо обеими руками и погружаю в него свои зубы. К счастью, у носителя они белые и крепкие. Бурчу с набитым ртом:

— Налей мне.

Та послушно выполняет требование, я делаю глоток — ого! Слабенькое, почти сок, но вкусное! Аромат тонкий, приятный. Потому уминаю кусок, время от времени запивая его винцом. Не рано ли? Всего то четырнадцать годков биологического возраста. Да нет, наверное. В напитке градусов шесть, может семь от силы. Оно просто слегка бодрит. Голова же чистая, никакой замутнённости...

— Сьере Атти, а как вы смогли убить сразу двух хайтарутов? Да ещё один?

На меня смотрят любопытные глазёнки, этак, постреливая, и я, вспоминая Цезаря, отвечаю:

— Пришёл. Увидел, и убил.

— Но они же ужасно злые! И очень много людей пострадало от них! Ваш сиятельный отец...

Умолкает, сообразив, что ляпнула лишнее.

— Что? Он же погиб при Аквилисе!

— Погиб то погиб... Но поговаривают, что это случилось ещё до битвы, на охоте. Он будто бы ранил одного, а второй убил его копытом.

Копытом? Вполне реально. У зверюги на голени настоящий выкидной костяной клинок. Я еле выковырнул из дерева обломок лезвия. Вошёл сантиметров на пятнадцать! Из-за чего, собственно, хайтарут и провалился мне под арбалет... Тем не менее, сплетни надо пресекать, и я строго говорю:

— А не боишься, что я прикажу тебя раздеть, привязать к столбу во дворе и выпороть с солью?

Вроде бы стандартное наказание для прислуги в это время... Но девчонка нагло отвечает:

— Сьере Атти, вы меня и так уже раздевали, и не раз. Только без розог...

И улыбается... Понятно. Парнишка то из молодых, да ранний... Протягиваю руку, цепляю за пухлый подбородочек, от чего та сразу начинает улыбаться и на щечках образуются симпатичные ямочки и подаётся ко мне, наваливаясь ощутимой грудью мне на колени:

— Вы... Хотите, сьере Атти? Доса Аруанн сейчас занята на кухне, поэтому нам никто не помешает...

И всё с таким придыханием... Только вот запах изо рта у неё сразу отбивает всё желание, на миг появившееся. А ведь не врёт — реакция организма это подтверждает...Задумчиво смотрю на неё, потом тоже с придыханием отвечаю:

— А сейчас, моя милая...

Она просто расцветает, но тут же улыбка сменяется испугом, потому что я заканчиваю фразу совсем не тем, что девица желала услышать:

— ... ты пойдёшь вниз, к досе Аруанн, и скажешь, что я велел тебя выпороть!

Последние слова я буквально выкрикиваю, и девчонка в страхе сжимается.

— Живо! Пошла вон!

Она всхлипывает, подхватывает уже пустой поднос, удаляется походкой идущей на смерть, давя на жалость. Зря. Может, прежний Атти бы и растаял, но я не видел её ни среди тех, кто работал прошлой ночью, ни среди тех, кто ходил за мясом. Следовательно, девочка просто пользовалась своей привилегией хозяйской подстилки и обнаглела до невозможности... Хлопает дверь, а я поднимаюсь и одеваю чистую одежду. Моя нижняя рубашка уже аккуратно подшита, прочее же чистое и пахнет рекой. До чего приятно ощутить прохладную ткань. В дверь скребутся, и я снова кричу:

— Что ещё непонятно?!

Но это не давешняя наглая служанка, а сама доса Аруанн.

— Ты действительно приказал высечь Ираю?

Киваю.

— Она обнаглела. Я не видел её ни ночью, ни днём. Значит, сознательно отлынивает от работы, прикрываясь моей симпатией.

Теперь и она кивает в ответ:

— Я пыталась призвать девчонку к порядку, но она пожаловалась тебе, и ты, сам, лично, велел мне не трогать её... Догадываюсь почему. Почему же ты теперь переменил своё отношение к ней?

Затягивая пояс и думая о том, что надо сделать застёжку, а не крутить эти узлы, задаю ей встречный вопрос:

— Мама, я же тебе говорил, что я забыл всё? Или почти всё?

И вдохновенно лгу:

— Высочайший забрал большую часть моей памяти, но взамен вложил в мою голову другие знания и умения. Не знаю, откуда и чьи, но... Прошу тебя не удивляться ничему. Ни сейчас, ни в будущем. И эта... Ирая... Она мне ничего, кроме отвращения не внушает. Уж извини. Так что если ей вправят мозги на место и вышибут наглость — буду этому только рад.

Доса Аруанн снова задумчиво смотрит на меня, но на этот раз без всякой тревоги. Просто прикидывает, что же мне мог запихнуть в мозги Бог? Я улыбаюсь про себя — много чего, мама. Скажем, полный пятнадцатилетний курс военной Академии Его Императорского Величества, плюс опыт боевых операций против Американского Доминиона и Синдиката Хань. Я и на транспортах то оказался потому, что врачи после последнего ранения прописали мне год спокойной жизни... Поэтому меня и перевели пока на 'Рощицу', командиром...И этот изученный курс, моя дорогая вновь обретённая матушка, предусматривает много чего интересного, в том числе и навыки Робинзона — как имея в наличии голову, две руки и две ноги выжить в любом из известных человечеству миров. Начиная от вечных льдов и заканчивая пустынями. Мало ли где, и в какой ситуации окажется десантник Его Величества... Поэтому, дорогая матушка, жизнь всех, кто живёт в баронстве Парду изменится очень и очень скоро...

...Мы спускаемся вниз, на кухню, где доса подтверждает мой приказ о наказании наглой девицы. Её утаскивают двое мужчин, и спустя пару минут я слышу прелестные вопли и визги, ласкающие мой слух. Остальные слуги со страхом косятся на меня и прибавляют темп работы — дрова жарко пылают, варево булькает в котлах, воду на противнях и в тазах постоянно меняют на свежую. Пробую экстракт на горение и остаюсь довольным. То ли вино покрепче, или народ уже приспособился, но работа идёт явно лучше, чем вчера. А может и мясо помогло...

— На сколько дней нам хватит дичи?

Матушка вздыхает:

— Недели на две. Если не экономить...

— Отлично. Я попробую подстрелить ещё чего-нибудь, но позже. Завтра пойду на рыбалку...

Появляется зарёванная, с распухшим лицом Ирая, и я отдаю очередное распоряжение:

— Будет отлынивать от работы — дайте ей добавки.

Показываю на двор. Там уже, кстати, темнеет, становится прохладнее, и потому работа идёт лучше. Несколько раз снимаю пробу с продукта — тот исправно вспыхивает каждый раз, когда я подношу тряпицу к огню. Неплохо. Даже очень неплохо! А перегнали всего полторы больших бочки, примерно пятьсот литров кислого испорченного вина. Может, чуть больше, может, меньше, получив взамен уже пятьдесят литров самогона. Жаль, попахивает уж слишком вонюче... Твою ж мать! Хвала Высочайшему, что я говорю это про себя!

— Мама, найдёшь пару ненужных тряпок?

— Каких, сынок?

Показываю руками размер. Матушка кивает, уходит за ними, а я спешу в кузницу: древесного угля в наличии мешок. Должно хватить. Возвращаюсь, неся реагент на собственном горбу, быстро дроблю куски на мелкие кусочки прихваченным оттуда же молотком, и когда доса Аруанн приходит с тканью, на один кусок высыпаю уголь, вторым накрываю. Затем беру бочонок с продуктом, зачёрпываю оттуда полный кувшин жидкости, показываю маме:

— Чувствуешь, как пахнет?

Она кривится, а я подмигиваю:

— Сейчас увидишь одно маленькое чудо... Помоги ка мне...

Вдвоём мы натягиваем над чистым бочонком мой импровизированный фильтр, и я выливаю в него кувшин. Жидкость медленно сочится, а запах исчезает... Практически полностью! Это из какого же дерева делается такой замечательный адсорбер?! В очищенный продукт сую тряпочку, подношу к огню — вспыхивает ну просто очень здорово. Принюхиваюсь к нему — нет. Мой нос меня не обманывает! Получилось великолепно! Зову к себе одного из мужчин, таскающих вино, тыкаю в грудь пальцем:

— Видел?

— Видел, сьере Атти.

— Вот так всё готовое сгущённое вино пропустите через эти тряпки. И уголь из них не выкидывать!

Мужчина кивает. Потом спрашивает:

— Сейчас начинать цедить?

— Как закончите работу. И учти — проверю лично.

Он опять кивает:

— А сколько нам надо этого сгущённого вина?

— Сколько на телегу влезет. И лошадь увезти сможет.

Мужчина опять кивает. И опять спрашивает:

— А...

— Ещё одно 'а' — пойдёшь к столбу. Всё объясню потом. Пока же знай сам, и скажи остальным — от того, как поработаем и сколько сделаем, зависит моя и ваша дальнейшая жизнь. Считайте, что для себя стараетесь. Если всё будет нормально — получите по десять диби!

— Понял, сьере Атти. Всё сделаем в лучшем виде!

Торопливо кланяется. Убегает во двор за дровами. Спустя минуту возвращается с громадной охапкой и криком:

— Сьере Атти пообещал, когда вернётся из города, каждому, кто здесь работает, по десять диби!

...Что за... Ишь, как засуетились, зашевелились! Прямо всё горит в руках!

-Э-э-э! Только не испортите — всё должно быть нормальным, качественным!

— Не волнуйтесь, сьере Атти! Мы понимаем!..

Выходим с досой Аруанн на улицу, где нас обдаёт свежим ветерком. На кухне из-за раскочегаренного на совесть очага дышать нечем. Проходим с матушкой на стену, и я задумчиво любуюсь на светящуюся в темноте ленту Парда, протекающую через долину окружённую зубцами гор. Над вершинами плывут обе сиреневые луны, и сияющее скопление звёзд центра Галактики, отсюда кажущееся огромным светящимся шаром. Где там, на другой стороне, моя родина, моя Империя. И я верю, что в один прекрасный миг будет тот самый шаг с трапа на землю, и я скажу:

— Вот я и дома...

Глава 4

На следующее утро у меня опять забот полон рот. Надо кое-что подготовить к поездке, и потому после уже привычного поскрёбывания матушки в двери, я выхожу одетый с ног до головы, и мы идём завтракать. Народ уже закончил работу, и там священнодействует полная женщина, которая при нашем появлении наваливает знакомую полбяную кашу в миски — мне, естественно, побольше, чем у мамы. Только на этот раз еда густо сдобрена мясом и даже маслом:

— А где масло взяли?

Доса Аруанн снова испугана:

— Атти, только не ругайся, я тут послала в деревню переговорить насчёт лошади для поездки в город и заодно сменять немножко мяса...

— Мам, ведь на дело пошло. Чего мне ругаться?

Она оттаивает, и снова на лице появляется робкая улыбка. И — вера. Кажется, мама начинает мне доверять. Поэтому пользуюсь моментом и начинаю расспрашивать о том, что мне понадобится. Ведь я ничего, если честно, ещё не знаю. Итак... В государстве Фиори используется золото, серебро и медь в качестве платёжного средства. Деньги чеканит Совет Властителей на своём монетном дворе. Один золотой фиори составляет двадцать серебряных бари. А один серебряный бари — сорок медных диби... Ну, название то у меня само слетело с губ вчера, когда я пообещал награду. Но вот конкретно номинал я, каюсь, не знал. Теперь зато... Далее — сьере Ушур является монополистом винной торговли в Фиори. И за её пределами. Может, определение монополист не совсем верно, но что он самый крупный скупщик вина — это точно. Платит честно, без обмана, что создало ему определённую репутацию среди продавцов. У нас, оказывается, во владении тоже имеются большие виноградники, и наши арендаторы сплошь занимаются виноделием, а я то думал — хлебопашеством. И расплачиваются за использование принадлежащих Парда земель и лоз готовым продуктом. Вот отчего его у нас так много. Просто основное количество вина низкокачественное, поэтому сьере Ушур покупает его сравнительно мало, предпочитая более дорогим сортам, которых, к величайшему сожалению матушки, у нас мизер. Вчера, кстати, я пил именно такое вино, припрятанное ещё в мой день рождения. И кувшин, который был выпит с таким наслаждением, стоит примерно серебряный бари. Ого! Однако... Кроме торговли вином сьере Ушур держит разветвлённую цепь трактиров и постоялых дворов, куда и поставляет большую часть продукции пониже качеством, Лучшие же, так сказать, элитные сорта, идут за границу, в соседние государства. А уж народ в Фиори пить умеет, проверено. И делает это зачастую в ущерб всему прочему. Что уже само по себе плохо... Когда я услышал, что торгаш держит ещё и местный общепит, то едва не подпрыгнул от радости. Ведь всякому известно, что крепкое спиртное вызывает бешеный аппетит... А значит, сьере Ушур убьёт сразу двух зайцев одним выстрелом — увеличит продажи и вина, и закусок! Убедить же его я сумею. Гарантированно. И если он не дурак, а думаю, что владелец огромной торговой империи и обладающий филиалами за границей, говоря известным мне языком, вряд ли будет идиотом и упустит такую возможность. То, что самогон может делать кто-то ещё, я сильно сомневаюсь, потому что возгонку вина начинают делать к концу железного века. Скажем, на Пра-Земле водку изобрели лишь в конце девятнадцатого века. Имею в виду классический рецепт Менделеева... Так что, тьфу-тьфу, тьфу про себя, чтобы не сглазить, я ожидаю, что и наша поездка себя полностью окупит, и удастся приобрести самое необходимое, и подумать о покупке крепостных и прочем. Ну, не сразу — кто знает, о какой цене мы договоримся, но что когда процесс будет отработан и окончательно отлажен, то хватит на всё... Эти планы я строю уже сидя на берегу Парды с мордой в руках. Среди валунов куча очень симпатичных для рыбы мест, а сплёл я снасть из гибких прутьев минут за тридцать. Мясное меню приятно разнообразить рыбой. А в замке двадцать душ мужчин и женщин. И всем надо есть. Ладно, потом, после продажи, я закуплю и нормальной муки, и масла, и всякого другого. Но сейчас то... Первая заповедь феодала — хочешь, чтобы твои сервы нормально работали? Корми их получше! И потому я ползаю среди камней с плетёнкой в руках, и время от времени на берег летят, сверкая серебристой чешуёй здоровенные рыбины. Тем временем из замка появляется одинокая женская фигурка с корзиной в руках. Та довольно большая. Кого-то послали за хворостом? Не вижу смысла — дров во дворе полно, тогда что? Точнее, кто и зачем? С удивлением вижу трущую отчаянно глаза Ираю. Какого... Я же утром сам видел, как она пошатываясь, уходила вместе со всеми, кто проработал всю ночь. И вот, спустя два часа, уже здесь, на берегу... Нет, я конечно, феодал и самодур, разумеется. Но если человек честно отпахал в ночную смену, то почему ему не дают отдохнуть? Девчонка приближается, и я вижу её красные от недосыпа глаза.