Чертополох. Том 2

Небольшую заминку Олдер позволил себе лишь раз — в одном из коридоров он остановился и, вытащив из-за пазухи давнишний платок, вновь посмотрел на украшающую его вышивку. Этим напоминанием о лесовичке Олдер обзавёлся совершенно случайно...

После договора с Крейгом, когда войска амэнцев уже возвращались на родину, Олдер на одном из привалов застал Антара за странным занятием. Сидя на земле — сосредоточенный, с полузакрытыми глазами, тот медленно водил пальцами по линиям вышивки расстеленного перед ним платка... Олдеру хватило одного взгляда, чтобы узнать эту работу, эти мелкие стежки, образующие почти живой рисунок... Тысячник шагнул вперёд.

— Антар!

Чующий вздрогнул и открыл глаза.

— Глава. — В следующий миг он попытался спрятать платок, но Олдер, заметив движение Чующего, лишь слегка качнул головой.

— Я узнал эту вещь Антар. Зачем она тебе?

Антар поднялся, покорно склонил голову.

— Я захватил платок из сруба перед уходом. Хотелось узнать, выжила ли девочка...

На губах колдуна, внимательно наблюдающего за смущением пожилого Чующего, мелькнула слабая улыбка.

— И как? Узнал?

Антар не стал отпираться.

— Да, глава. Она жива и благополучна настолько, насколько это возможно...

— Что ж, значит эта вещь тебе больше без надобности. Отдай. — Олдер протянул было руку за платком, но встретившись с настороженным взглядом Чующего, вновь усмехнулся. Правда, в этот раз усмешка была невесёлой.

— Я не собираюсь причинять ей вред, Антар. Лесовичка честно выиграла свою свободу, а для меня эта вещь будет напоминанием...

Антар, не осмелившись больше перечить, отдал Олдеру платок лесовички, и с тех пор вышитая руками дикарки ткань всегда была при тысячнике. Вещь ещё несла в себе отпечаток души создавшей её женщины. Взяв платок в руки, Олдер мгновенно ощущал так запомнившееся ему мягкое тепло, и это ощущение нравилось ему уже само по себе.

Конечно же, со временем отпечаток на платке ослабнет, а потом и вовсе исчезнет, но кроме этого, тысячнику нравилась и сама вышивка. Лесовичка по праву могла оправдать прозвище дикарки, ведь на ткани она вышила не розы или лилии, а самый, что ни на есть, настоящий чертополох. Разлапистый, гордо несущий свои соцветия, сорняк, казался живым и даже на вид — колючим и упрямым. Несколько его стеблей были сломаны так, точно по нему конь прошёлся, но вышитое растение словно бы излучало упрямое упорство и всем своим видом показывало, что никакие невзгоды не в состоянии пригнуть его к земле, и Олдеру думалось, что между ним, и колючим упрямством с вышивки есть нешуточное сходство... Его тоже ломали, и не раз, но он всегда вставал с колен и находил выход... Найдёт и теперь — ради Дари...

Тысячник знал, что одним из любимых ходов Владыки было вытребовать к себе, в качестве малолетнего чашника или иного слуги, любимого отпрыска того или иного аристократа. Ребёнок, находясь при князе, становился, по сути, заложником и мог погибнуть из-за любого проступка родителя: безразлично, явного или мнимого... Так уже бывало, и Олдер уже давно поклялся себе, что его Дари никогда не попадёт в руки к Арвигену, и именно поэтому даже не выказывал слишком явной приязни к сыну...

Проведя рукою по выпуклому рисунку, Олдер вновь спрятал платок и направился за слугой... Ещё через несколько поворотов и коридоров тысячник с сопровождающим вышли в один из обширных внутренних дворов княжеской твердыни и направились в сторону соколятни. Это можно было бы счесть доброй приметой — в окружении столь любимых им птиц Владыка редко выказывал свой гнев, но кто мог сказать, что на уме у князя Арвигена...

Войдя в помещение Олдер, завидя князя, преклонил колено и опустил голову.

— Моя жизнь принадлежит тебе и твоему роду, Владыка...

Это было традиционное приветствие, но Владыка не торопился с ответом. У Олдера уже затекло колено, а Арвиген, словно бы и не замечая склонившегося перед ним тысячника, продолжал беседовать с сокольничим о плохом пищеварении у одной из птиц... И лишь закончив этот, без сомнения, важный разговор, словно бы рассеяно заметил.

— Ты так быстро пришёл, Олдер из рода Остенов — я даже не ожидал... Встань... К чему церемонии...

Тысячник немедля воспользовался предоставленной ему возможностью, не забыв при этом мысленно фыркнуть: все слова, произнесённые Владыкой — ложь. Арвиген наверняка продумал эту встречу до малейшего жеста, и теперь привычно лицедействовал, а ему, Олдеру, оставалось лишь подчиняться...

Арвиген же, передав крупную самку ястреба слуге, слегка кивнул головою Олдеру, приглашая его тем самым следовать за собой, и двинулся вдоль устроенных для птиц клетей с насестами.

— Я слышал, в этом походе тебе пришлось столкнуться с множеством препятствий?

Услышав вопрос Владыки, Олдер чуть дёрнул плечом.

— Трудностей было не больше, чем в других кампаниях, Владыка...

Арвиген повернулся к тысячнику, уголки его бескровных губ поднялись в едва заметной усмешке...

— Мне нравится, что ты никогда не оправдываешься, Олдер... Другой бы на твоем месте — да хоть тот же Ревинар! — уже бы рассказывал мне о полученных им в сражении ранах, о коварстве крейговских лазутчиков, непроходимости тамошних болот и о том, что в Крейге неожиданно появились полководцы, которые смогли бросить ему вызов.

Лицо Олдера при последних словах Владыки осталось непроницаемым, но кулаки чуть заметно сжались. Уже донесли, расписав во всех подробностях... Мрази... А Арвиген, так и не дождавшись от Олдера ни единого слова, продолжил.

— На самом деле я хоть и сержусь, когда мои пожелания не выполняются, но понимаю, что любой мой воин имеет право на ошибку, ведь даже великолепно обученные соколы порою промахиваются во время охоты...

Произнеся это, Арвиген подозвал одного из сокольничих и, велев принести ему Стремительного, неспешно принялся осматривать поднесённого ему на перчатке сокола. Олдер же молча, наблюдал за Владыкой, в который раз поражаясь тому впечатлению, которое Амэнский Владыка производил на большинство людей...

Ростом чуть пониже тысячника, с худой и словно бы ломкой фигурой, Арвиген со спины мог показаться гораздо моложе своего уже весьма почтенного возраста, тем более, что его тусклые волосы, с уходом в столь нетипичную для амэнцев рыжину, почти не несли в себе седины. Но стоило князю повернуться к кому-либо лицом, как это наваждение рассеивалось без следа.

Крупные залысины не только делали зримо выше и без того немалый лоб князя, но ещё и подчёркивали его орлиный нос и надменно-хищные черты. Впечатление несколько портила по-старчески дряблая, покрытая коричневыми пятнами кожа, но всё это искупалось гипнотическим взглядом водянистых, почти бесцветных глаз... Лишённые всяческого выражения, равнодушные, словно бы у змеи — они вызывали у людей подспудный страх, но Олдер испытывал лишь настороженность и какую-то непонятную гадливость, которую ему с годами становилось всё труднее скрывать...

Между тем Арвиген, осмотрев и накормив птицу, вновь взглянул на Олдера и продолжил прерванный им же самим разговор.

— Единственное, чем ястребы и соколы отличаются от людей, так это тем, что неудача не ослабляет их, и я хочу знать, не сломала ли тебя твоя ошибка... Излови мне крейговского беркута, Олдер!

Услышав такой приказ, тысячник позволил себе удивиться. Вопросительно вскинул брови.

— Речь идёт о младшем Бжестрове, Владыка?

Арвиген ответил ему лёгкой усмешкой.

— Именно... Он поставил под сомнение нашу силу и должен поплатиться за это... Приведи его ко мне живьём, но, охотясь за молодым беркутом, помни, что мы пока не будем нарушать заключённый с Крейгом договор...

Пытаясь скрыть обуревающие его чувства, Олдер склонил голову.

— Сделаю всё по твоему слову, Владыка...

На этот раз Арвиген усмехнулся уже совсем явственно.

— С учётом того, как этот Бжестров повёл себя на переговорах, эта охота должна прийтись тебе по вкусу, Остен... И ещё, на поимку беркута я даю тебе четыре месяца, так что у тебя будет время повидаться с семьёй...

Олдер поднял голову, спокойно взглянул в змеиные глаза князя.

— Благодарю, Владыка... Но первым делом я проверю, как обстоят дела в имениях...

Глаза Арвигена чуть заметно прищурились.

— Ненадёжный управляющий?

Олдер пожал плечами.

— Любой управляющий надёжен лишь до тех пор, пока знает, что его счета могут проверить в любое мгновение, Владыка...

Арвиген согласно кивнул головой.

— Ты разумен, Олдер... Надеюсь, что через четыре месяца я вновь смогу назвать тебя своим лучшим военачальником! А теперь — ступай!

Выходя из соколятни, Олдер не смог сдержать облегчённого вздоха — Арвиген ни разу не упомянул о Дари, и это не могло не радовать, хотя полученное Олдером задание являлось отнюдь не простым. Но об этом тысячник решил поговорить не с Дорином, а с по-прежнему коптящим небо Ириндом. Старый вояка и теперь не утратил былой хватки, так что вполне сможет помочь ему парой советов, а ещё Иринд должен был купить для Дари подарок...

В отличие от Владыки, годы оказались к Иринду беспощадны: старый "Карающий" усох до невозможности и почти полностью облысел — похожие на пух волосы сохранились у Иринда лишь на затылке и возле ушей. Этот встопорщенный венчик вкупе с морщинистой шеей и оказались как раз теми штрихами, что придали отставному тысячнику полное и окончательное сходство со старым грифом: теперь лишь глаза под красноватыми веками остались у согнутого прожитыми годами Иринда прежними — внимательными, умными, с острым, проницательным взглядом...

Впрочем, характер и манеры Бывшего "Карающего" тоже не претерпели особых изменений...

— Мог бы и ко мне сперва зайти, прежде чем к нашему Владыке дурным козлом переться... — Иринд начал привычно ворчать, едва Олдер, устроившись напротив своего давнего знакомца, упомянул о вызове к Арвигену. — Владыка наш хоть и считается непредсказуемым, в своих настроениях весьма логичен... И определить их можно по последним событиям в Милесте, так что я вполне мог тебя просветить...

Иринд перевёл дух и чуть покачал головой — по всему было видно, что он собирается прочесть своему давнему выкормышу ещё одно нравоучение, но, увидев мелькнувшую на губах Олдера невесёлую усмешку, Иринд решил отложить ворчание на потом и, прищурившись, спросил:

— Если я не разучился понимать твои гримасы, Олдер, то моё брюзжание несколько запоздало и всё обошлось?

— Как сказать... — Олдер не торопился с ответом. Глядя на то, как Иринд разливает по принесённым слугою стопкам васкан — распитие лендовского напитка за неспешным разговором уже давно стало у Иринда едва ли не ритуалом — тысячник вспоминал совсем иные времена, и иные разговоры... На какой-то миг время, казалось, изменило свой бег — прошедшие годы ухнули в никуда, и Олдеру почудилось, что он очутился в той самой, отмеченной взятием Реймета, зиме и теперь беседует с Ириндом о Мартиаре Ирташе...

Уже в следующее мгновение наваждение сгинуло, а Олдер ещё раз взглянул на руки Иринда, затянутые, несмотря на тёплое время года, в некое подобие вязаных перчаток без пальцев, и уточнил:

— Суставы?

— Нет. — Иринд закончил священнодействовать над стопками и придвинул к себе свою порцию. — Холод... Теперь я мёрзну даже летом — смерть уже вплотную дышит мне в затылок и выхолаживает кровь, а я всё никак не соберусь на свидание к этой красотке...

Словно бы в подтверждение своих слов, Иринд поплотнее запахнул свою тёплую куртку с высоким воротом и поправил укутывающую ноги медвежью шкуру. Лишь после этого он, опрокинув стопку, довольно крякнул и наградил Олдера ещё одним цепким взглядом.

— Ну, рассказывай уже о том, чем тебя наш Владыка "порадовал"? Я, в отличие от тебя, колдуна, мысли читать не умею...

Усмехнувшись на привычное брюзжание Иринда, Олдер начал свой, отнюдь не весёлый, рассказ... Иринд слушал его, привычно прикрыв веки, а по окончании, тихо заметил.

— Хорошо, что я уже давно в отставке. Ради пустой прихоти "карающих" стали отсылать за добычей, точно собак...

Олдер на это чуть заметно качнул головой, а складки у его губ обозначились ещё резче, когда он сказал:

— В этом как раз вся соль наказания. Арвиген решил напомнить мне, что я — всего лишь орудие, ведь моя жизнь, согласно присяге, принадлежит ему... Но приказы исполняются по-разному...

— Ты прав. — Иринд откинулся в кресле и вновь чуть прикрыл глаза, раздумывая над создавшимся положением. Через некоторое время изрёк: — Дороги в Крейге и Ленде неспокойные — купцы даже не мыслят свои обозы без охраны, а крейговцы хоть и не любят нас, но ценят наше вино. Ты, с небольшим отрядом, вполне бы мог всем этим воспользоваться ...

Олдер чуть заметно качнул головой.

— Эта мысль пришла и мне в голову, но она не очень удачна. По мне и моим людям слишком хорошо видно, чем именно мы торгуем... Я оставлю эту задумку на тот случай, если ничего другого не останется...

Иринд со всем по-птичьи склонил голову к плечу.

— Прости, Олдер, но Бжестров сам к тебе в руки не приедет, а имения этой семьи — в Райгро...

Но тысячник на это возражение лишь упрямо мотнул головой, а потом Олдер слегка нагнулся вперёд, его чёрные глаза блеснули...

— Приедет... Если его желание пустить мне кровь — не простая похвальба, то Бжестров непременно появится на границе с Амэном, если вдруг узнает, что наш Владыка отправил меня за все заслуги в ссылку в одну из тамошних крепостей... Гарнизоны там небольшие, крейговцы это знают.

— Я понял тебя... — Иринд налил себе очередную порцию васкана и с усмешкой взглянул на Олдера. — И ты, шельма, очень своевременно озвучил свои желания, ведь мой племянник уже два месяца занимается крейговскими лазутчиками и принесенными ими сведениями. Так что можешь быть спокоен — весть о твоей опале и месте, где тебя можно будет сыскать, разлетятся по всему Крейгу так быстро, как только это будет возможно...

— Спасибо... — Олдер наконец-то опорожнил свою стопку, которую во время разговора лишь грел в ладонях, и тут же резко сменил тему. — А как обстоят дела с тем, о чём я просил тебя раньше?

— Неплохо. — Иринд усмехнувшись, вызвал слугу и, отдав ему короткий приказ, вновь повернулся к Олдеру.

— Это действительно дорогая вещь — не в упрёк тебе, Олдер, но не слишком ли это будет для твоего ребёнка?

Услышав такое замечание, Олдер мгновенно помрачнел.

— Я уже давно не видел у Дари улыбки — возможно, хоть это его немного развеселит...

Энейра

Я аккуратно выкопала Белый корень и положила его в корзину — к уже убранным с грядки собратьям, повернулась, чтобы взяться за следующий, да так и застыла на корточках с ножом в руке, пораженная одной простой мыслью: уже осень! И это будет первая моя осень, которую я встречу не в ставшем мне родным лесу, а среди суровых стен Дельконы...

На какой-то миг очень захотелось вернуться под сень так долго бывшего мне домом сруба, но я, тряхнув головой, отогнала это желание: даже если дом не порушен и удастся заново вдохнуть жизнь в пасеку, это не приблизит меня, ни к Мали, ни к Ирко... Их души уже далеко от тех мест — в ту беспокойную ночь дух Ирко сказал, что Большой медведь принял его и дочку под своё покровительство, а это означает, что души дорогих мне людей навсегда ушли по неведомым для меня тропам. Воскрешая и привязывая к прошлому их тени, я не помогу им — наоборот, принесу вред...