Горячий июнь. Главы 1-37

На ночлег остановились в Кочерове, рядом с какой-то частью, направлявшейся на запад. Выехали рано, до рассвета, и ещё до наступления ночи въехали в Киев.

9 глава

Проснулся я от звука сирены воздушной тревоги. Как же они надоели, их счастье, что 'тунгусок' ещё нет. Хрен бы так полетали спокойно. Правда, читая старые книги о войне, я считал, что у наших вообще авиации не оставалось к этому времени. Оказалось — была, только вот лётчиков подготовленных было мало. Поворчав на надоевших немцев, умылся и стал одеваться. Всё равно уже не усну, да и подъём скоро. Придёт в мою 'комнату' таварища капитана и начнём работу.

Комната у меня шикарная — камера, в подвале республиканского НКВД, облагороженная правда. Решили, что так я спокойно посижу до отправки в Москву ни с кем 'лишним' не общаясь. В этих стенах ещё не было, наверное, заключенных с телефоном в камере, по которому он может связаться с кем угодно, если дежурный соединит. Вспоминая наш приезд в Киев пять дней назад, я никак не мог отойти от чувства нереальности всего происходящего. Я довольно легко принял, что нахожусь в другом теле и времени, принял и вошёл в эту жизнь. Но встретившись в живую с людьми, которых видел на фотографиях и старых кинохрониках, про которых читал в учебниках и художественной литературе...Это оказалось для меня тяжелее, чем первая рукопашная под Гниличами.

Когда с Мартыновым я зашёл в кабинет Наркома УССР Сергиенко, я испытал настоящий шок. Реальный человек о котором я читал! Он, видимо заметив моё состояние вышел из-за стола и предложил нам садиться, попросив секретаря принести чаю. Почти упав на стул я уставился на него, Сергиенко, с не меньшим интересом смотрел на меня. Оказался он крупным, высоким мужиком с довольно тяжёлым взглядом. Принесли чай с сушками, Сергиенко предложил угощаться и всё поглядывал на меня. Видимо, ему было жутко любопытно видеть 'пришельца'. Неожиданно для самого себя я брякнул:

-Товарищ нарком, через два месяца немцы возьмут Киев.

Сказать, что реакция была бурной, это не сказать ничего! В первый момент я подумал, что вот она, смертушка моя. Вскочив со своего стула, Сергиенко так по нему зарядил ногой, что обломки картечью по стенам простучали. А потом он начал орать. Вернее нет, ОРАТЬ! Какие перлы он выдавал, оставалось только сидеть и восхищаться! Я был и траханым троцкистом, и выкидышем Геббельса, англояпонским паскудником и многим-многим другим. Потом пошёл в ход 'великий и могучий русский мат'. Сначала с сельскохозяйственным уклоном, потом пошёл в ход производственный его вариант, заканчивалась речь смесью этих двух тематик. Внезапно он успокоился, недоуменно посмотрел на охреневшего секретаря, стоявшего в дверях кабинета и устало буркнул ему:

— Выйди. И принеси ещё чаю.

Тут уже охренел я. Снова сев передо мной, отхлебнул свежеприготовленного чая и сказал:

-Рассказывай. Всё, что помнишь, рассказывай! Если хочешь — кури! Ну?

И я начал. Рассказал, что в той истории, которую я знаю, немцы взяли Киев 18 сентября, после того, как уничтожили в котле почти семьсот тысяч человек, захватив при этом сотни орудий, танков и другого добра. Как непродуманная оборона и 'талант' генералов привели к этой и . последующей за ней, катастрофами. Про будущее предательство Власова, про ставшего его заместителем полковника Баерского. Про многое рассказал. Брякнул и про 'кукурузника', что тварь он. Про Павлова, в действиях которого в наше время нашли столько странного и непонятного, что это выглядело предательством. Окончательно выдохся я часа через два. Большая часть того, что я рассказывал, были эмоции. Слишком мало я помнил имён, дат и цифр. Но, как оказалось, и этого хватило, чтобы Сергиенко воспринял всё серьёзно. Посидев немного с закрытыми глазами, он приказал посидеть пока в приёмной.

Там мы провели часа три. За это время, мимо нас, в кабинет и из кабинета наркома пробежало человек пятьдесят. И в форме, и в гражданской одежде. Наконец нас вызвали опять. Зайдя в кабинет, мы увидели стоящего перед столом невысокого лейтенанта, кивнув на которого Сергиенко сказал:

-Это лейтенант Васюткин, он покажет вам место, где будете жить ближайшую неделю. Вы, Стасов, отдыхайте там а ты, Васютин, через час ко мне. Идите.

Козырнув, мы вышли и дружно потопали в гостиницу. Ага, счаз, гостиницей-то и оказалась камера в подвале. Правда в ней стояла нормальная кровать, с нормальным бельём. Стол, четыре стула, тумбочка, со стоявшим на ней электрическим чайником и, естественно, унитаз и умывальник в углу. Что меня особенно поразило, так это телефон. Васюткин, объяснил, что по аппарату я могу связаться с кем угодно, если соединит дежурный, на которого и выходит линия.Сдав ему оружие и, наконец, оставшись один, я завалился на кровать. Состояние было странным. С одной стороны был страх, из-за наболтанного мною. С другой, чувство облегчения. Теперь, даже если погибну, хоть какая-то инфа попадёт по назначению. С этими мыслями я и уснул.

Разбудил меня звук открывающейся двери. Это был Мартынов, с которым зашли два бойца с подносами.

-Освобождай стол, ужинать будем, — жизнерадостно заявил он, — Заодно позавтракаем и пообедаем.

Живо вскочив с кровати я с энтузиазмом уставился на подносы. С трудом дождавшись, пока бойцы сгрузят тарелки с подносов на стол, я схватился за ложку. Утолив первый голод, спросил:

-Что дальше?

— А дальше веселиться. С завтрашнего дня устраиваем здесь филиал академии наук. Ты вспоминаешь всё, что только можно касающееся самой войны и людей, действия которых имели влияние на её ход. Мы это записываем на пронумерованных листах. Потом это всё копируется . опечатывается и...Дальше сам понимаешь. А то мало ли...

— Понятно. Значит поработаем.

Следующие четыре дня были настоящим адом! Мало того, что вспоминать не так уж легко, так Мартынов оказался ещё и хорошим следователем! Как он вытягивал из меня информацию, просто песня! Прицепившись к какому-нибудь слову, он заставлял вспомнить меня такие подробности, что я обалдевал. Вот что значит профи. Пару раз заходил и Сергиенко, мельком глядел бумаги, интересовался настроением и исчезал. В некоторые моменты, мы, с Мартыновым, начинали плохо видеть друг друга через табачный дым, стеной висящий в камере, тогда мы делали передышку приоткрыв дверь для вентилирования комнаты. Потом всё начиналось с начала.

И вот сегодня наступил знаменательный день — мы выезжаем в Москву! Вчера вечером об этом сообщил лично Сергиенко. Он сказал, что из Москвы пришёл приказ, отправить меня поездом, в сопровождении двух сотрудников. Мартынова, с документами, отправить самолётом. Видимо в Москве решили подстраховаться, так больше шансов, что информация не пропадёт.

Потянувшись, я услышал шаги в коридоре. Ну вот и 'товарища капитана' прибыл, значит поработаем. Но вместо Мартынова зашёл сам Сергиенко. Он сел к столу, снял фуражку. закурил и спросил:

-Почему, в первую нашу встречу, вы очень плохо отозвались о Хрущёве? Больше вы не разу не задевали эту тему, только пару раз мельком, я проверял все бумаги. Так почему?

Я уселся на кровать, тоже закурил и начал рассказывать. Рассказал про события после смерти Сталина, про то, как запретили чекистам и милиции вести следствие против высокопоставленных чиновников без санкции политбюро, про постепенный развал армии и флота, да и всего общества. Про съезд и судьбу Берии. Про всё.

Сергиенко сидел молча, только курил папиросу за папиросой. Потом спросил, совсем про другое:

— Вы назвали цифры потерь в этой войне, неужели так много?

Потом посмотрел на моё лицо, махнул рукой и сказал:

— Через час придут два сотрудника, с которыми вы поедете на вокзал и дальше, в Москву. Прощайте, — и ушёл.

Через час, пришли два лейтенанта, с которыми мне предстояла долгая дорога в Москву.

Отъезд прошёл буднично, погрузились в "эмку" и на вокзал. Да, железнодорожный вокзал в прифронтовом городе это нечто! Толпы военных и гражданских, свист паровозов, лязг и треск вагонов. Ужас! А ещё сплошные патрули, которых как магнитом тянуло ко мне с лейтенантами. Видимо их очень интересовал мой МП. Правда рассмотрев форму НКВД и увидев документы, патрульные ещё быстрее стремились от нас. Примерно с час поскитавшись по кабинетам, мы с выделенным провожатым добрались до нашего вагона. Как оказалось, место нам выделили козырное. Купе в мягком вагоне! Класс! Никогда не ездил в подобных. Мягкие диваны, обтянутые красной, бархатистой тканью. Какие-то бронзовые финтифлюшки, блестящие как золото. Одним словом — почувствовал себя большой шишкой. Сопровождающие меня летёхи оказались хорошими ребятами и мы быстро нашли общий язык. Когда поезд пересёк Днепр, мы уже сидели за столом, на которой стояла бутылочка водки и неплохая закуска: сальце, домашние огурчики и горячо любимые мною груши. Поездка началась здорово, надеюсь так и пойдёт дальше.

10 глава.

Люблю поезда. Конечно, на самолёте быстрее, но и скучнее. Ни тебе нормально пообщаться, ни покурить. Да просто природой не полюбуешься! Вот сейчас стоим с Коляном, одним из лейтенантов, курим в тамбуре, треплемся с хорошенькой попутчицей. Благодать! Как будто и войны нет. Бутылочка на троих, это самое то! И расслабились и при памяти остались. Правда второй лейтенант, Сергей, был против выхода в тамбур и из купе вообще. Мол риск и т.д. А я его спросил — что будет с нами, если купе через дверь прошьют из ППД? Он помялся и согласился, что перестраховщик. А мне просто жалко парней. Если 'кукурузник' узнает, что я рассказал Сергиенко, то меня и рота не спасёт. Да-а-а-а. Писец Никите Сергеичу. Времени теперь достаточно, может и котла у Киева никакого не будет? Дай-то Бог! Как мне повезло, что именно Сергиенко со мной общался! Когда-то меня заинтересовала тема детей первых лиц СССР. Узнал тогда много интересного. И про детей Сталина, и про сына Хрущёва. Как же поливали грязью его сына! Я себе и не представлял! И в сдаче к немцам в плен, и в убийстве, и ещё во многом другом. Поливая грязью погибшего в сорок третьем сына, 'брежневцы' хотели загадить 'хруща'. Вот только дерьмо к дерьму не липнет, оно в нём растворяется. Так вот, когда я рылся в интернетах, то и наткнулся на фамилию Сергиенко. Как же его ненавидел Хрущёв! Как понимаю, 'любовь' этих людей была взаимной. Грех не воспользоваться. Наверняка то, что я ему наговорил уже лежит на столе у Иосифа Виссарионовича. интересно, что он думает по этому поводу? Не думаю, что очень удивлён Хрущёвым, да и ещё парой-тройкой человек из 'ближнего круга'. Наверняка у Берии есть кой-какой материал на Никиту и его 'корешей'. Да и сам Лаврентий Павлович навряд ли простит ему свою 'смерть' и обливание дерьмом. Нет, тут я поступил правильно. Но вот если инфа дошла и до 'кукурузника', то может стать оченнна плохо! Ну да ладно, что сделано, то сделано.

Затягиваясь очередной папиросой, уже привычно поглядываю в небо. Нет, к счастью самолётов фрицев не видать. Или я плохо смотрю. Только про это подумал, как с диким скрипом колёс об рельсы нас бросило вперёд. Я влип спиной в стенку тамбура, в меня влетела весёлая блондинка Света, а завершил кучу-малу, Колян. По всему вагону слышались стоны и маты, которыми наш человек умеет выражать все чувства, доступные человеку. И тут раздался пронзительный, непрекращающийся свист паровозного гудка. Твою ж! Воздушная тревога! Руки работали быстрее головы! Секунда — и мы несёмся от поезда к близкому лесу, а сверху уже слышен гул приближающихся самолётов. Уже забегая под первые деревья, я оглянулся, и аж упал споткнувшись! От поезда, догоняя нас, вместе с другими пассажирами, неслась жутко смешная фигура. Сергей, с двумя вещмешками, тремя автоматами, сапогами. Всё это он тащил в руках одновременно, жутко матерясь при этом. Несмотря на всю опасность налёта, я начал ржать как ненормальный. Рядом хихикал Николай, так и не отпустивший от себя блондиночку, которая офигевшими глазами смотрела на нас, добавляя нам смеха. Но с первыми взрывами смех прекратился. Слишком страшно было. Улёгшись под прикрытием деревьев, я наблюдал, как рядом с полотном дороги вырастают огромные земляные кусты, вдруг сзади раздалась автоматная очередь. Подхватив свой автомат я перекатился на спину, оказалось вовремя! По тому месту, где я только что был, прошлась ещё одна короткая очередь. Увидев кто стрелял, я аж рот открыл. Блондиночка Света! Широко расставив ноги, искривив в какой-то жуткой гримасе лицо, которое я уже не назвал бы хорошеньким, она наводила на меня ППД. Его хозяин, Николай, скорчившись лежал у её ног. Повернуть автомат в её сторону я не успевал, да и увернуться тоже. Всё, подумалось мне. И тут, прямо на её белом платье, стали появляться быстро увеличивающиеся красные пятна, автомат в её руках стал задираться и длинная очередь раздалась в тот миг, когда она уже падала. Повернув голову я увидел Сергея, который быстро заменив магазин в 'вальтере' , поднял с земли свой автомат и начал подозрительно оглядываться.

— Вот про такое я и говорил тебе с Колькой,— нервно бросил он мне,— Сидели бы в купе...

-Сидели бы в купе, нам бы туда гранату бросили и всё! — прервал я его,— Что с Николаем?

— Готов Колька, эта самка собаки ему в ухо шило загнала! Тварь такая. Что делать будем?

— Не знаю, Серёга. В поезд вернёмся и на ближайшей станции сойдём. По автодорогам добираться будем.

-Ладно, по дорогам, так по дорогам. Кольку жалко. Мы с ним вместе в органы работать пришли, вместе к Мартынову попали, он нас и рекомендовал Василию Тимофеевичу. Вот самка собаки-же! ,— он пнул тело 'Светланы' и мы, забрав наши вещи и документы Николая, пошли к поезду. Как ни странно, но ни одна бомба так и не попала в поезд. Всё поле было будто перепахано воронками, а у поезда только стёкла побило, да вагоны осколками посекло. Правда одна бомба попала в пути, но бригада железнодорожников уже меняла повреждённый рельс и через час мы тронулись.

Открыв дверь купе, мы сели так, чтобы просматривать вагон в обе стороны. Автоматы положили на колени, а вещмешки рядом с собой на полки, чтобы в случае чего, сразу выскочить со всеми вещами. Перед этим, я проверил вещмешок, доставшийся мне от Николая Смирнова. Запасливым был человеком погибший лейтенант. Ой запасливым! Помимо изрядного количества продуктов, в мешке лежали три гранаты, запасной диск к ППД и пара сотен автоматных патронов россыпью. Очень, очень неплохо! Помимо этого были 'рыльно-мыльные' аксессуары и томик стихов Адама Мицкевича. Вот он меня удивил особо! Для поляков, Мицкевич был чем-то вроде Пушкина для русских. Сам я читал его стихи ещё в школьные времена, понравились они тогда мне, не скрою. Увидев у меня книжку, Сергей грустно сказал:

— Любил Колька стихи очень. Как попадётся книжка со стихами, так и не расстаётся...Не расставался. Тварь! Такого парня убила! Если бы можно было, я бы её ещё раз пристрелил, но в живот, что бы помучилась, паскуда!

Вздохнув, я убрал книжку назад в мешок и контролируя свою сторону коридора задумался. Ну Никита, ну сукин сын! Молодец! Быстро сработал. Или про мой разговор с Сергиенко узнал, или прикинув хрен к носу понял, что раз я из будущего, то могу про грехи его знать и Сталин всё узнает. Но как же ловко всё у него, собаки! Девчушка-хохотушка. Да хрен подумаешь, что она грохнуть может. Если бы не Сергей, лежали бы сейчас в лесочке. Блин, такого я не ожидал. И так тут мне страшно стало, аж потом покрылся холодным. Ведь опять смерть так близко прошла, что я холод могилы почувствовал. Весело до Москвы добираться будем, раз начало такое. Ну да ладно, будет станция — сойдём и станет проще.