Бирит-нарим

Еще окутанный солнечным огнем, Лабарту ждал — сейчас Ур-Саг скажет что-то важное — не потому ли пришел сюда? Но жрец поклонился и, вместе с другими поспешил прочь. И не обратно к храмам и средоточию людей — нет, прочь из города, к полям и каналам.

Лабарту смотрел им вслед, не понимая.

Один из жрецов подтолкнул раба — тот шел как во сне, повязка у него на руке уже набухла кровью — прикрикнул:

— Поторопись! Они ждут нас!

— Стойте! — позвал Лабарту. — К кому вы ведете его?

Ур-Саг обернулся.

— К демонам, что пришли вчера в полдень, — ответил он.

Достаточно крикнуть — и остановить людей, или же пойти за ними следом, увидеть самому. Но Лабарту остался у дверей, стоял, пока не осела пыль от шагов, пока жар не утих в сердце и мысли не стали ясными. Тогда он вернулся во двор.

Поднялся на крышу — плетеные циновки шелестом ответили на шаги. Дальние дома уже не скрывали солнце, оно теряло алый цвет, раскалялось все жарче. Лабарту вдохнул утренний свет, закрыл глаза, обернулся на запад — туда, куда ушли жрецы, — и не знал уже, как мог не заметить прежде.

Людские жизни как солнечный узор на земле, движущийся от порывов ветра, и среди него сияние — словно блик в воде, словно отблеск медного зеркала. Знакомый, но чужой, никогда не вплетался в узор города прежде, не звучал в голосе Лагаша.

Память нахлынула, повлекла за собой, и голоса родителей зазвучали рядом.

"Придя в чужой край, — — сказала Тирид, — отыщи демона, что владеет им, и проси права пить кровь в его городе. Или сразись, победи и забери себе его землю. Это правило нельзя нарушать".

"Ты будешь хозяином Лагаша, - — сказал Шебу. — Сражайся за свою землю".

Он был хозяином Лагаша теперь, готов был встретить чужака, приветствовать или сразиться. А тот не пришел. Преступил правило, которое нельзя нарушать.

Но вчерашний день был наполнен запахами трав, вкусом воды Тигра, следами диких зверей. До заката Лабарту блуждал в степи, и как мог чужак, пришедший в полдень, найти его? У людей — свои законы, а правил Энзигаля они не знают.

Нужно ждать — скоро чужак поймет, что не один здесь. Скоро его сила станет ближе и ярче: от канала, по петляющей улице, он поднимется к дому Лабарту, и хозяин Лагаша выйдет говорить с ним.

Лабарту ждал. Город шумел, наполнялся движением. К полудню, когда когда солнечный свет превратился в жар, опьянящий демонов и нестерпимый для людей — Лагаш стих, его голос стал похож на шелест волн. Но солнце миновало зенит, склонилось к закату, и город вновь пробудился. Удлиннились тени, зазвучал гонг в храме.

Никто не придет.

Лабарту спустился во двор, вышел на улицу. Солнце и ожидание расплавили мысли, и в сердце сплетались обида и злость, рвались наружу, заставляя ускорить шаг.

Но это были детские чувства, их нельзя выпускать на волю. Он — хозяин Лагаша и должен встретить тех, кто пришел на его землю. Тех, кто нарушил закон.

Когда дома остались позади, улица превратилась в утоптанную тропу, а воздух наполнился запахами тростника, воды и сырой глины, — тогда Лабарту понял, что чужак не одинок. Тихий отблеск силы рядом с ним, отражение отражения... Лабарту пошел медленнее, прислушиваясь к чувствам. И, еще не увидев, знал, — пришедших двое, они связаны родством, ведь так похоже мерцание их силы.

Эти двое не обернулись, словно не почувствовали приближение. Сидели на берегу, среди вечерних теней, смотрели на закатное небо.

Ни души вокруг — люди не задерживаются возле ночлега демонов, звери разбегаюся, птицы улетают прочь. Остается лишь шелест тростников, запах крови, пролитой давно, и аромат цветов у воды.

Еще пара шагов, и Лабарту готов был позвать, окликнуть вслух, — но не пришлось.

Чужак поднялся, стремительно, как зверь в степи, застигнутый врасплох. Его волосы горели медью, взгляд был неприветливым и темным.

Так же быстро, словно тень за спиной чужака, вскочила с земли девушка. Лабарту успел увидеть белый цветок в ее волосах и понял — эти двое связаны кровью сердца.

И тогда сказал то, что так долго повторял в мыслях.

— Я сын Шебу и Тирид. — Вечерний свет струился в дыхании, окрашивал каждое слово алым. — Я Лабарту, хозяин Лагаша.

Чужак медлил, и показалось — не ответит, нападет, и надо будет драться за свой город.

Но тот заговорил.

— Я Эррензи из Ниппура.

По голосу его и по глазам, было ясно — считает, что каждый слышал о нем. О демоне священного Ниппура, города, где сплетаются все дороги земли черноголовых.

Но об этом чужаке никто не рассказывал Лабарту, и имена других демонов держались в тайне. Лишь родители и Энзигаль — вот и все, кого он знал. Остальные были частью испытания, тенями по ту сторону одиночества, за маревом горизонта.

И кем бы ни был Эррензи из Ниппура, он преступил закон, который нельзя нарушать.

— Ты не спросил меня и пил кровь на моей земле, — сказал Лабарту.

Чужак склонил голову набок, прищурился, а когда заговорил, казалось, что выбирает ответ, слово за словом.

— Я слышал, хозяева Лагаша покинули свой город.

Я не знаю о нем, но он других демонов знает.

— Я сын Шебу и Тирид, — повторил Лабарту. — Этот город — мой.

— Я не знал об этом, — сказал Эррензи. Его жесты были под стать голосу — раздраженные и резкие. — Откуда было знать, если ты не появлялся?

Сплетенные жизни города, сеть каналов, шепчущий тростник на берегу и прозрачный вечерний воздух, — все отдалилось. Осталось лишь уходящее солнце, горело в крови, звало. Алый свет растекался по земле, звон, незнакомый и долгожданный, переполнял слух, захватывал душу, — сейчас, сейчас, вот он настал, миг первой битвы.

Ярость сдержать труднее, чем жажду — но Лабарту сумел.

Он должен был услышать, что еще скажет Эррензи из Ниппура.

Девушка, стоявшая за спиной у чужака, подалась вперед, словно хотела прижаться к своему хозяину, — но замерла, не коснувшись. Цветок в ее волосах был окрашен закатом, а темные глаза переполнял страх.

Но другой страх, не тот, что у всех женщин Лагаша.

Лабарту улыбнулся, глядя на нее.

Может быть, мне не придется драться... Мы не связаны родством, но эта женщина может связать нас. И демонов Лагаша вновь будет трое, как прежде.

Все еще улыбаясь, проговорил:

— Красавицу ты оживил своей кровью, Эррензи из Ниппура.

— Тику моя! — ответил чужак, и голос его звучал так же резко, как прежде.

Лабарту кивнул — знал, это так, — и продолжил:

— Раздели со мной то, что принадлежит тебе, а я разделю с тобой то, что принадлежит мне, и не будет повода для вражды.

И ветер у воды, и шорох травы, и даже стук сердца, — замерли, словно замерло время.

Потом чужак крикнул:

— Она моя! И только попробуй!..

Ярость, непохожая на ярость битвы, затмила мысли. Грохот сердца был невыносим, и мысли, не успев родиться, превращались в оскорбления и брань. Лабарту едва слышал, что кричал сам, и слова чужака были теперь почти неразличимы. Злость и обида сжигали кровь, и сдерживать их он не хотел и не мог.

Но чужак остановился первым. Замолк на полслове, и, пока его крик еще звенел в воздухе, повернулся к девушке. Вздохнул, глубоко, закрыв глаза, и сказал:

— Пойдем, Тику. Это негостеприимная земля.

3.

Этой ночью он не вернулся в свой дом. Мысли, обжигающие и злые, будили голод, заставляли сердце стучать неровно. И путь, окрашенный обидой и уколами жажды, привел на площадь.

Огонь плясал в чашах у подножия храма, искры таяли в темном небе, и точно также, как всполохи, люди растворялись в переулках, — каждый шел к своему порогу, к своей семье.

И не было сил вернуться сейчас в дом на пустой улице, к очагу, покрытому пылью, к молчаливым стенам.

Из храма вывели человека, осужденного на казнь, — и кровь, переполненная уходящей жизнью, на миг затмила и мысли и тоску.

Жажда отступила, но словно тень ее, осталась боль. Пытаясь укротить ее, как память, Лабарту вновь пустился в путь, и блуждал, считая повороты, ловя сплетения запахов и звуков.

А когда звезды, одна за одной, стали неразличимы и растворились в утреннем сумраке, — остановился.

Вновь Лагаш был у него за спиной, вкус воды и дыхание полей наполняли воздух. И вдаль, на запад, убегала дорога, — та самая, по которой, держась за руки, ушли Шебу и Тирид.

Мысль, бившаяся в сердце, вырвалась быстрее, чем он мог остановить ее.

— Сколько еще продлится мое испытание?

Слова растаяли в сумеречном свете, и не от кого было ждать ответа.

Глава вторая

Небесный огонь

1.

Этот сон наполняло пламя, мятущееся, разрываемое ветром, скрытое клубами дыма. Огонь летел по дороге, все ближе и ближе, а позади него шел страх, тяжелый и липкий. И когда Лабарту проснулся и сел, отбросив одеяло, — видение пропало, но осталось чувство.

Кто-то приближался к городу, — пьющий кровь, могущественный, Лабарту ощущал его издалека. И потому не стал медлить, не дожидаясь утра, покинул дом и вышел на южную дорогу.

Серп луны опускался к горизонту, едва различимый, юный. В сердце города протяжно ударил храмовый гонг — время первой службы.

Что мне ждать теперь? Кто стремится в мой город?

Всего две луны миновало с тех пор, как приходил демон из Ниппура, и с тех пор день и ночь Лабарту вслушивался, пытался уловить, не приближается ли другой пьющий кровь, не бродит ли кто-нибудь по берегам канала. Снова и снова вспоминал голос Тирид, перечисляющей законы Энзигаля.

К чему угодно он был готов, но не к такой встрече.

Еще миг — и чужак показался на дороге. Но он не шел, не бежал, — мчался, словно хотел обогнать ветер, опередить рассвет. Казалось, летит, не касаясь земли, но позади него клубилась пыль, дымный след.

Лабарту готов был отступить с дороги, пропустить этого безумца, превратившегося в скорость. Но тот, заметив его, остановился, поклонился и выпрямился, тяжело дыша.

Завязанные в узел волосы пришедшего пропылились и растрепались, лицо было бледным, как от жажды, а взгляд метался, ни на чем не задерживаясь надолго. Одежда на груди потемнела от крови, и, даже не приближаясь, Лабарту чувствовал, что это не человеческая кровь. Это кровь демона. Кровь того, кто стоял перед ним на дороге.

— Беги, — выдохнул чужак. Голос его был хриплым. — Пока они не пришли... Смерть, стрелы Инанны... Мы все умрем, и защиты не будет...

Этот демон был сильным, но окружал его страх, сквозил в каждом движении, в каждом слове.

Безумен.

— Я Лабарту, сын Шебу и Тирид, хозяин Лагаша, — сказал Лабарту, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Кто ты, что случилось с тобой?

— Сын Шебу и Тирид.., — повторил пришедший, и его взгляд прояснился. — Они были мудры, избрали верный путь, покинув страну черноголовых... Почему же ты не ушел с ними? — И, словно спохватившись, добавил: — Я Шуанна и был хозяином Киша.

Лабарту позвал его в свой дом, и тот пошел, на ходу говоря о короткой передышке, об утомлении и долгой дороге.

— Ты гость в моем городе, — сказал Лабарту, когда они пришли. — Я найду кровь, которая смоет твою усталось, и мы будем говорить.

Шуанна кивнул и опустился на пол. Сел, прислонившись к стене, и бессильно уронил руки на колени.

Так велик его страх... Но кто мог напугать демона?

И только одно объяснение тому было.

Он безумен. Да, это так. Но хорошая кровь излечит его.

Лабарту знал, куда идти, и нашел то, что искал, у старого колодца.

Девочка, не достигшая еще брачного возраста, поставила кувшин на землю, готовилась зачерпнуть воды. Ее волосы блестели после утреннего омовения, движения были уверенными и легкими, а кровь светилась ярче рассветных лучей.

Лабарту окликнул ее, и она пошла за ним словно тень, покорная и безмолвная. Возле колодца старуха кричала что-то им вслед, умоляла, рыдая. Но Лабарту не оглянулся. Пища демонов — кровь, а вся кровь Лагаша принадлежала ему.

Когда хозяин Киша утолил жажду, они поднялись на крышу и Лабарту разлил пиво по чашам. Шуанна сделал глоток и запрокинул голову, ловя солнечные лучи. Был он все еще бледен, и руки его чуть заметно дрожали.

Как такое может быть? Он выпил всю кровь, до последней капли, силы должны вернуться к нему...

— Почему ты бежал? — спросил Лабарту. — Что случилось в Кише?

Мгновение Шуанна молчал, глядя на солнце, а потом начал рассказывать. Путался и сбивался, но Лабарту слушал, не смея прервать вопросом.

— Хозяин Ниппура, Эррензи, и дитя его сердца, Тику... они виноваты... в храме, в ночь священного брака... они...

Неровная речь складывалась в образы, превращалась в рассказ.

В Уруке, городе Инанны, в ночь самого святого ее праздника, двое демонов убили жрицу, забрали ее кровь. Верховную жрицу, ту, что произносит слова богини, ту, что становится Инанной в ночь священного брака.

И имена демонов, совершивших такое — Эррензи и Тику.

Лабарту хотел бы не верить услышанному, но сердце говорило: да, это так, так все и случилось. Эррензи безрассуден. Даже самый жалкий город не потерпит подобного. А Урук — великий город.

— Энзи Урука... и его слуги... они сразу настигли Тику. А Эррензи жив, бежал.

Не сумел защитить ту, что оживил своей кровью.

Воспоминание вспыхнуло, на миг затмив явь: хрупкая девушка в звенящих украшениях, напряженно замершая за спиной у ниппурца. Но воспоминание померкло, заслонилось страхом.

Люди убили демона. Люди посмели убить демона.

— Энзи Урука поклялся уничтожить всех пьющих кровь на земле Шумера. — Теперь Шуанна говорил ровнее, но по-прежнему не сводил глаз с солнца и сжимал чашу обеими руками. — И пришел в Киш. И с ним его друзья и воины. У них были стрелы с серебряными наконечниками, и воздух звенел от заклинаний. Канрин умерла. — Он вдруг опустил взгляд и прижал руку к груди, скомкал перепачканную кровью ткань. — Она была старше меня, но слабее, и умерла. Я должен был умереть вместе с ней. Стрела пробила мне сердце, но я вытащил ее. И сердце срослось, но боль осталась. И я смог бежать. Но силы не возвращаются, сколько бы крови я не пил. Я останусь здесь и, если мне суждена смерть, приму ее. — Он поднял голову и впервые посмотрел в глаза Лабарту. — А ты беги, пока еще не поздно. Вслед за Шебу и Тирид покинь эту землю, у тебя достаточно сил.

Лабарту смотрел на него не в силах промолвить ни слова. Внизу раскинулся город, и в нем каждый был занят своим делом, — в домах, на полях, в храме... День начинался, обычный день. И усилием воли Лабарту отогнал страх и сказал:

— Энзи Урука наказал осквернивших святыню. А потом отправился в Киш — привычной дорогой. Разве не ходил он уже туда на войну? — Шуанна не ответил, а Лабарту продолжал: — Но здесь Лагаш, не Урук и не Киш. Они не придут сюда. А если и придут, я смогу дать им отпор. У меня достаточно сил.