А в лесу вековом раскидала первые краски осень. И дышалось особенно легко. Воздух чистый и чуть сырой, с оттенками листвяной прели, позднеспелых трав, влажного мха и грибов. Часть листвы на кустах, качающихся над моей головой, окрасилась желтыми и красными пятнами. Как говорил классик, красота-то какая, даже матом ругаться не хочется! Высокие стройные сосны, разлапистые каштаны, сребролистые тополя тянулись к чистому голубому небу. Не пора ли тебе вслед за ними, парень?
— Вашбродь, давайте руку! — прошептал небритый детина в светлой униформе и какой-то арестантской шапочке с нечитаемым символом. Русые волосы, голубые глаза, нос картошкой, да похоже ломаный, на правой щеке свежая ссадина. Росту высокого, телосложения спортивного. Из особых примет вроде все.
Вместо руки доброхота встретил ствол винтовки — рефлексы меня не подвели. Мало ли кто мог нацепить заляпанный кровью мундир русинского стрелка?
— Кто такой? — услышал я свой хриплый и не родной голос.
— Буян. Третьего батальона князя Белоярова мастер стрелок, — представился собеседник. Раз говорит, а не стреляет, значит свой. А стрельнуть у нового знакомца есть из чего. Огромный арбалетище со стальными дугами, заряженный оперенным болтом с металлическим трехгранным наконечником. Такой кабана, лося или медведя остановит, а не только из тщедушного сквернавца поганый дух выбьет. От одного вида грозного оружия кишкам в животе сразу сделалось неуютно, а ствол 'мастерворка', ушедший было в сторону, вновь прицелился в центр мощной груди. Хорошо бы проверить свежеиспеченного знакомца.
— Победа или смерть! — с подачи незримого советника озвучил официальный девиз русинских частей.
— Третьего не дано, — грустно оскалился Буян. Чтобы дать верный отзыв, нужно быть русинским солдатом, нужно думать как русинский солдат. Или быть осведомленным шпионом. Или дезертиром.
— По форме доложись! — чуть повысил голос я, продолжая проверку и заодно проясняя положение вещей. Вышло вроде убедительно.
— Осади, вашблародь! — отмахнулся Буян, опасливо вглядываясь в чащобу — рост позволял делать это из оврага. — Ох, и зря нашумели вы, ох и зря. Не отступятся теперь, поганые.
Вот наглец! Зато вроде свой наглец. Стоном-покряхтыванием привлек к себе внимание. Русин тут же помог мне подняться на ноги и выбраться на противоположную сторону оврага. На несколько мгновений стрелок задержал мою ладонь в своей грубой мозолистой клешне. Полагаю, в моем взгляде он уловил удивление, в его же голубых глазах мне почудилась не злая усмешка.
— Старшие по званию есть? — перейдя на шепот, поинтересовался причиной неучтивого ответа 'моему благородию'. Накосячил я с погоней, не вопрос, но вдвоем-то легче отмахаться?
В ответ Буян повернулся левым плечом, молча демонстрируя нарукавную повязку и абсолютно пустой погон. Так, а где очередная посылочка с информацией? А то я в здешних воинских званиях не силен. А сабля полагается простым чинам или боец ее затрофеил? Нет ответа.
Отошли на дюжину шагов от оврага — здесь в корнях гигантского дуба мой спутник оставил свою котомку из грубой мешковины и тубус с болтами к арбалету.
— Сымайте ранец, надо пулю достать.
Как-то тревожно поворачиваться спиной к незнакомому человеку. Но выбора-то нет. Двум смертям не бывать...
— Надо бы тебе руки проде... помыть.
— Не извольте беспокоиться. К дереву прильни... те, полегчает.
Буян помог мне снять ранец, а с рубахой мне пришлось возиться самому. Разве что, видя мои мучения, солдат плеснул немного воды из своей фляги на прилипший к коже участок ткани. Затем я встал на колени и ухватился обеими руками за шершавую кору векового гиганта. Русин покопался в своей котомке, пошуршал какими-то бумажками, затем обратился ко мне:
— Вашбла-ародие, дозвольте, ранец гляну. Небось, у вас берлист имеется.
Снова я оказался в тупике. Как ответить на вопрос, который не понимаешь? Правильно, промолчать. Благородиям позволено падать в обмороки? А то ветерок рану 'ласкает', браслет опять руку высушил, а солдатик че-то копается. Когда же мне полегчает, а дуб кудрявый?
— Нафол. Потерпи, вашбродь, фейчас, — сообщил мне Буян. Я не видел, но каким-то образом знал, что говорить ему мешал оказавшийся между зубами край бумажного пакета с ... пластырем. Или Бернадотовой бумагой, он же Бернадот-лист по фамилии врача-изобретателя, сокращенный неграмотными солдатиками до 'берлиста'. Снова сами собой всплыли в моей памяти знания, которых никогда там не было. Прежде чем я подумал, что одному недострелянному долбодятлу-попаданцу сказочно повезло заиметь суфлера-всезнайку, как самозваный медбрат засадил мне в рану раскаленной кочергой. Я совсем не по-мужски зарыдал в голос, но быстро спохватился и прикусил многострадальную губу. Говорят, малая внезапная боль отвлекает от большой, но мне не особо помогло. Однако не стоило указывать сквернавцам наше местонахождение, да и обогащать лексикон Буяна простыми русскими словами так же нежелательно.
На мох перед глазами упал окровавленный кусочек металла. Как там говорится про 'мал золотник да дорог', только сильно наоборот?
— Шушяс-шушас, — Буян чпокнул пробкой, но против предположений не плеснул алкоголем в рану, а смочил край полотняного бинта и обтер кровь вокруг горящей огнем выбоины в моем организме.
Самочувствие мое стремительно улучшалось: браслет прекратил свое непонятное воздействие на руку, камень продолжал светлеть прямо на глазах. Боль ушла на задворки сознания, где устроилась на правах бедной родственницы — вроде терпимое беспокойство, а хрен ты ее выгонишь несколько дней. Шепот Буяна доносился сквозь набившуюся в уши вату. Измученный болью и пережитыми ужасами разум пал легкой добычей нового пьянящего состояния. Но с действием алкоголя сравнивать это ощущение было примитивным кощунством. Я плыл на волнах чистоты и радости. Я воспарил над действительностью с удивительной силой. И тело, и разум и душа враз настроились утолять жажду жизни.
— Хватит, нельзя много брать! — внезапно оборвал медитацию Буян, отняв мои конечности от прохладной шершавой коры. Пока я радовался жизни, напитываясь жизненными силами мощного и мудрого дерева, мой товарищ закончил обработку раны и заклеил ее пластырем.
— Иди нам надо. Молчун их недолго задержит. — Буян вытер и поместил в ножны 'свинорез' приличных размеров. Это им он пулю из меня доставал?
Несмотря на пережитое единение с деревом, то ли от приличной кровопотери, то ли от вида испачканных моей собственной кровью орудий убийства, но ноги в коленях вдруг потеряли силу, а тело одолел озноб. Все ж права та медсестричка, слабый мы народ мужики, плохо кровь переносим. Собственную. Потому как месячные нам с ней никогда грешить не мешали.
Вновь не туда помчали скакуны моих мыслей шальных. Вон Буяну, строго параллельно, что своя кровь, что чужая, которой его суконный кафтан заляпан сверх меры. Нож в руках держал как профи и выражение лица при том сохранял невинное: мол, людей, бывает, им режу, но хлебушек чаще. Пули иногда из попаданцев достаю. Работа у меня такая, ваше благородие.
Первым делом, как добрался до ранца, я напился воды. Осушил свою флягу до дна — и ведь не хватило. Тоскливо стрельнул взглядом на буянову емкость, но сами знаете, чем просить и унижаться... Кроме того, неизвестно, сколько нам еще идти и встретится ли нам источник воды.
Достал из ранца чистую рубаху и, превозмогая себя, оделся. Окровавленную рубаху скомкал, собрался, было, сунуть под куст, да наткнулся на неодобрительный взгляд Буяна. Как ни прячь, а получится маяк для погони. Просто сунул мокрый комок на самое дно, стараясь избежать его контакта с продуктами, аптечкой и запасными бриджами.
Чтобы согреться развернул скатку одеяла из шерстяной ткани тонкой работы. Благодаря заранее сделанному отверстию с обметанными краями, оказалось возможным одеть его как пончо. Даже не подпоясанный ощутил, как плечи, а затем остальное тело постепенно укутало ласковое доброе тепло. Одеяло порадовало и разумным зеленовато-серым цветом — маскировочным и немарким. Чем больше я вступал в нежданное, но весьма богатое наследство, тем сильнее уважал бывшего владельца.
Сдвинув в сторону пенал с письменными принадлежностями, блок чистых прошитых листов для записей, пробитый пулей точно посредине, запустил здоровую руку в распотрошенный грубыми клешнями Буяна бумажный пакет-аптечку. На свет извлек сушеный листик не больше лаврового, оторвал половину и бросил в рот. Вторую бережно и аккуратно положил обратно. Возникло стойкое ощущение, будто кто-то другой в тот момент руководил моими действиями.
Буян сам без просьбы взял мой ранец, помог застегнуть на спине трофейный патронташ. Я поднял винтовку, автоматически проверил, застегнута ли кобура револьвера. Постояв недолго над измятым мхом, поднял сплющенный свинцовый комок и сунул в карман. Надо при случае обязательно вернуть владельцу. Так чтоб наверняка, без мучений. Далекий ружейный выстрел ударом кнута подстегнул нас к быстрому отступлению.
— А Молчун как же? Не будем его ждать? — вопрос задал с целью узнать про нового персонажа, а вовсе не из-за тревоги за незнакомца.
— Не в первой. Поводит супостата за нос, добудет снеди какой и прибежит, — охотно пояснил Буян. И добавил: — Не бывало такого, чтобы наш шельмец без прибытка возвращался.
— А с чего взял, что я 'ваше благородие'?
— Так известное дело — фигулька на руке мажеская. А еще лицо бритое, да руки холеные. Что спина не поротая, зубы целехонькие и тело гладкое — это я уж опосля разглядел. Али не угадал?
Спасибо, что пояснил, блин. Значит, маги здесь, можно сказать, люди первого сорта, носят цацки вроде моего браслета. Жалуют ли здесь чародеям и волшебникам дворянство? Не испытывают ли простолюдины к одаренным людям классовой ненависти? И как тут обстоят дела с инквизицией и прочими внутренними органами? Если бы только это! Столько вопросов! Жаль, не спросишь напрямик. Не время, не место и не в тех мы отношениях, чтобы доверительно беседовать. Все-таки очень наблюдательный тип, этот Буян. Надо держаться с ним осторожнее. Уж как минимум не одолевать пустяковыми вопросами, когда ребром стоит вопрос жизни и смерти.
— Прости, браток, от боли, да с перепугу совсем разум помутился, — слова лились сами и я с удивлением заметил, что стал подражать речи собеседника. — За малым не убили меня проклятые. А насчет снеди в ранце запас есть.
Мое щедрое предложение осталось без внимания — у стрелка котомка тоже не пустовала. Мы вплотную приблизились к непроходимым зарослям. Здесь Буян по обыкновению замер и осмотрелся, после чего сделал шаг прямо в ветви и совершенно пропал из виду! Я храбро шагнул следом и оказался в темном и стиснутом с обеих сторон тонкими стволами пространстве. Три шага вперед, поворот налево с наклоном, еще пришлось сделать три или четыре шага в полуприсяде, затем ход повернул направо и дюжину шагов навстречу просветам в листве. Вот так: вплотную не увидел, а если бы проводник не полез первым, то и я бы тоже не отважился. Если б не коты, да изверги, поставил бы годовое капральское жалование против банковских сбережений, оставшихся на Земле, что сквернавцам нас нипочем не сыскать. Мысленно одернул себя: сам-то понял, с кем и на какой заклад спорить собрался?
Пейзаж в очередной раз изменился. Через полсотни метров вековая чаща оканчивалась подлеском, в просветы которого виднелось мертвое редколесье. Ветер донес запах сырости и гниющей растительности. Неужели прямо по курсу болото?
— Где мы, Буян?
— Не шуми, — арбалетчик замер и сделал знак 'остановится'.
Погоня осталась далеко позади, ни выстрелов, ни командирского 'ревуна' мы уже давно не слышали. Впрочем, пением птиц и прочими звуками дикой природы лес нас не баловал. Мы затаились за последними мощными деревьями, после чего мой проводник издал горлом птичий крик. Из зарослей, которых мы сторожились, донеслись два ответных. Кажется, опознались. Кому как, а мне одной пули на сегодня хватило по самые брови. Получить еще от своих будет смертельно обидно.
— Буян, ты? — из кустов донесся молодой голос.
— Мы. Выходим, не стрельните там, — тихо, но достаточно четко отозвался мой проводник.
Вот мы и у 'секрета', выставленного перед тропинкой, ведущей к последнему приюту разбитого батальона. Двое мальчишек-рекрутов, один вооружен арбалетом, а второй неизменным ружьем системы военного инженера и имперского лорда Дербана. Сила.
— А с тобой кто? — судя по иному тембру голоса, спросил второй часовой. Положение обязывало.
— Подофицер, — важно обронил Буян. И торопливо добавил: — На посту болтать не велено.
Ребята — солдатами этих светловолосых мальчишек называть язык не поворачивался — вытянулись по стойке 'смирно'.
— Кхм-кхм. — многозначительно выдал я. Пусть сами додумывают, что имел в виду господин 'подофицер'. Что в таких случаях говорят настоящие, а не ряженые военачальники? Приказывают подчиненным привести себя в порядок? А видок-то у ребят еще тот: высокому нескладному арбалетчику серьезно досталось по лицу, возможно прикладом, отчего один глаз заплыл, а губы кривились от боли. Странно, что нет симптомов сотрясения. Воротник мундира оторван и висит на честном слове. В дорожной пыли изваляли паренька изрядно.
А второй невысокий подвижный крепыш, из каких легко тренировать спортсменов-тяжелоатлетов и боксеров. Арбалет, на мой взгляд, лучше бы ему вручили, а не 'дербанку', ствол которой приходился выше русой макушки. Как ухитряется заряжать-то? Мундир его годился только на тряпки: располосованный толи об сучья, толи об острые железяки, но аккуратно, без большой крови. Вдобавок уцелевшую поверхность покрывали крапинки ожогов, виднелись обгоревшие полы и спина. Интересно, чем это его шарахнуло: магией или тут зажигательные гранаты в ходу? На ногах ребят стоптанные до последней крайности ботинки из грубой промасленной ткани на деревянной подошве. Без слез не взглянешь. У 'боксера' обувка тоскливо 'просила каши', а утративший пуговицу единственный погон сиротливо свисал с плеча. Ремни, пульницы, тубус с болтами, да неказистые 'арестантские' шапчонки с княжеской эмблемой сохранили. Похвалить бы их за сбережение казенного имущества, да только этого ли от меня ждут? Словом, оба красавцы писаные. Почти как я, если 'по-чесноку'. Из офицерских признаков только револьвер в кобуре, козырные сапоги и магический девайс. Плюс в активе моего авторитета расцарапанная рожа.
— Пошли, госпожа ждет, — настойчиво предложил мне Буян.
Вот те раз. С каких пор солдаты с непонятными повязками младшим офицерам указывать стали? Чем дальше, тем больше в этом уравнении неизвестных появляется. То Молчун, то 'госпожа', следующим кто будет? Захотелось поинтересоваться, не водит ли он совершенно случайно знакомство с неким Арагорном Московским? А то есть к нему дельце, что не терпит никаких отлагательств. Пускай бы свел лучше с ним.
— Благодарю за службу, молодцы! — похвалил часовых, не столько искренне желая их поддержать, сколько чтобы исполнить хоть что-то осмысленное в навязанной мне роли командира.
