И не смотри с укором,
Я — пророк,
Стрелять тебе положено,
Ты — воин.
К тому же слишком меткий я стрелок...
Я не оставлю ничего на поле боя.
Как она посмела!!! Это песня...наша!!! Его! Убью!
Леш зверел.
Я не оставлю ни следов,
Ни тел, ни душ,
Я буду вечно уходить
Землей и морем.
И не гляди с укором,
Я — пророк.
Тебе вернуться суждено,
Ты — воин.
Он окончательно протрезвел. И...опомнился. Безумно захотел прослушать песню ещё раз. А потом ещё и ещё. Как привет из прошлого, как напоминание о прошлом раздолбайстве и беззаботности.
Да кто она такая, леший её дери?! Сдавленно хрюкнул, вспомнив своё прозвище... Неплохо бы...
К группе, закончившей выступление, подошли журналисты. Леш окончательно забыл про пивные проблемы.
Музыканты, весело перемигиваясь, отвечали на вопросы, а она стояла чуть поодаль, словно её не касалось происходящее, и придерживала рукой "Jazz Bass", медленно касаясь открытых струн, словно продолжала что-то играть. Взмокшая, всё ещё не совладавшая с дыханием, она равнодушно смотрела в сторону от камеры. По её шее медленно текла капелька пота — оператор взял крупный план — всё ниже, к плечу, к ложбинке между ключицами. Леш, не отрываясь, следил за путешествием, замечая, что и сам начинает дышать чаще, в такт с девушкой.
— Алик! Топай сюды, к тебе вопросы есть, — барабанщик от нетерпения аж подпрыгивал на месте.
Алик медленно вздохнула, задержав на вдохе дыхание, она напряглась, потянулась всем телом. Футболка обняла девушку, и Лешак с удовольствием отметил отсутствие под ней чего-либо из одежды. Фантазия начала просыпаться снова...
— К вам, собственно, всего два вопроса, — молодой журналист явно терялся перед уверенной в себе гитаристкой, за спиной которой столпились три давно не стриженых парня. — Скажите, тяжёлая музыка — не женское дело, а вы...тем более так... откровенно...
— А кто сказал, что не женское? А Дора Пэш, а Сюзи Кватро? Ха! — она стрельнула глазами в парня и, многозначительно улыбаясь, провела кончиками пальцев по грифу. Парнишка покраснел, а Леш ухмыльнулся и пожалел, что он сейчас сидит на диване в комнате, а не стоит рядом с ней. Уж он-то бы не оплошал!
— Тарья Турунен! — подсказал гитарист. — Я на концерте был!
— Дженис Джоплин! — не остался в долгу барабаннер.
— И я для комплекту! — рассмеялась Алик. — А второй вопрос?
Журналист замялся.
— Про татуировку... Зачем она вам?
— Моему мужчине нравилось. Он её и сделал. Это память. Всё? — Алик резко развернулась и пошла прочь.
— Сволочь! — припечатал гитарист, плюнул себе под ноги и ушёл следом.
Эх... Леш встал, шатаясь дошёл до телевизора, но не рискнул нагнуться к панели, а просто выдернул провод из розетки.
— Твою мать!!! — рык получился очень чувственным: он не посмотрел название группы...
Будь он не так возбуждён произошедшим, Леш не стал бы звонить Жанне посреди ночи. Но он позвонил. Выслушал молча её мнение о себе, мнение её парня, — нового, правда, ничего не узнал — и выяснил-таки: "Ветра перемен".
— Жанночка, ты солнышко! — проворковал Лешак.
— Пошёл на хрен! — отозвалось разбуженное в три утра "солнышко" и бросило трубку.
— Ну-у, что поделаешь, — вслух сказал Леш сам себе. — Журналисты...они все такие, особенно, если вытащить прямо из постели.
И вспомнил про пиво...
КАШТАНКА
— Аль, — полуголый Женька держал в руках ма-а-аленькую фиолетовую бутылочку. — Мне твоя помощь нужна.
Да запросто. А что надо?
— Я хочу перекрасить волосы...
Господи, да чего ты так косишься? Да, пожалуйста! Я не против!..
Зашумела вода. Волосы, отпущенные на волю, каскадом рассыпались по плечам. Женька склонился над ярким вишнёвым пластмассовым тазиком, присел... В лейке судорожно хлюпнуло, брызнули первые капли... О! Пошла, родимая!
— Ау! Горячо же! — дёрнулся.
— Терпи, казак, атаманом будешь! — но воду всё-таки горячую убавила.
И не смей говорить, что теперь холодно!!!
— Угу! Пасиба! В самый раз.
А ты, оказывается, без рубашки классно смотришься! Капельки воды по спине... стекают... вдоль позвоночника... ниже и ниже... Да...жаль, что... Блин, сиди смирно, Каштанка! Так, сначала обычный шампунь. Немного. Теперь — мыть! Сам!!! Сам руками поворочай! А то ишь тут, возрадовался, блин! Ухаживают тут за ним, понимаешь ли! И не фига надо мной ржать!!
А ты...ничего...живот прямо перед моими глазами... Видно, как мышцы гуляют под кожей, когда ты двигаешься...и...ты что, разделась? Точно. Майку сняла, чтоб не намокнуть. Да...не...блин! Всё равно же — мо-окрая... Мокрая женщина в нашей квартире... Обалдеть!
— Сиди смирно! — краска...фиолетовая...на влажные волосы. Пакет сверху и полотенцем умотать. Вот умора! Всё, иди. Иди же! Полчаса сиди и смотри в телевизор, а я пока под душ залезу. — Да! Краску сам смоешь?
— Не-а!.. Эй-эйээй-й! — увернулся от направленной на него из душевой лейки воды. — Ладно, ладно, смою, только прекрати-и!
Алик критично осмотрела свою работу. Хорошо прокрасилось, ровно. Она ухватила Женьку за кончики ещё влажных волос. И запах приятный. От него. Воронок.
— Ну, как, нравится? Но ты всё равно Каштанкой останешься!..
Засмеялся.
...Подхватил, подсадил на стол, стянул с неё бельё...бросил, не глядя рядом со скинутым с себя полотенцем.
А-аа-а-а...судорожно. Какой ты...сильный, гладкий. Даже грубоват немного...
Сумасшедший...дава-ай...да не жалей же ты меня!!! Мне не боо-оо-ольно!...
— Ты чего? — Женёк подёргал её за рукав футболки.
— А? Так... Была в моей жизни одна такая кухня...и волосы мокрые...тоже были, — выпустила прядь из рук.
— А-а-аа-а... — лукаво стрельнул глазами по ней. — А чем...вернее, где закончилось?
Э-ээ-э-э... Ну ты и нахал!
— На столе...потом на полу...чёрт, Каштанка! Ну, не помню я, почти два года прошло!!!
— Каштанка? — брови вверх и обиженная мордашка... — Два года?!
Да! Для меня ты — Каштанка!!! Про годы — опустим...
— Да ладно! — великодушно и весело. — Каштанка, так Каштанка!.. Слушай, Аля, давай я тебя с нормальным мужиком познакомлю? Не, ты не подумай, он...как раз по твоему профилю...
Заразительно хохоча, увернулся от пущенной в него коробки с чаем...
МAKE MUSIC, NOT LOVE, БЛИН!
Без музыки жизнь была бы ошибкой!
Леш почти касался губами микрофона...и он как-то странно улыбался, исполняя песню.
Или мне только кажется?
Аля старалась не смотреть на него. Не получалось. И ещё её раздражало, что эти старания видели все, но деликатно молчали. Даже сам виновник...
А от его взглядов кровь почему-то бросалась в лицо, сердце ускоряло свой ритм и хотелось сотворить что-либо безумное...например, поцеловать этого седого...лешака... могучего, волосатого...
Главное — не лажать!!! А думать можешь, о чём хочешь!!!
Леший пел. И мягко, по-кошачьи двигался. Грация матёрого льва. Сытого до невозможности, прекрасно осознающего, на что способны его громадные когти и клыки. И взгляд...по-кошачьи томный. Затягивает. Заводит.
Она встряхнулась, отогнав от себя все видения. Мake music, not love, блин!
Леш намотал на левую руку провод, чтоб не наступить ненароком, и, уперевшись ею в колено, вдохновенно хрипел в микрофон.
Другая сторона исхоженных дорог,
Иная сторона знакомой — кажется — медали,
И хочется вписаться в этот поворот,
Но... Нам уже иное загадали.
Я никого с собой не позову,
Вгрызаясь в сердце мягкой колыбели...
Закат рисую пеплом на ветру,
Рассвет — минором стонущей свирели.
"Боже мой! Боже мой! Боже мой! Это экстаз!"
Так, вспомнилось вдруг почему-то...
Просто физическое удовольствие от музыки...и его голоса... Она смотрела на Леша, и что-то царапалось, просилось наружу...
Радость, наверное.
Леш не мог просто так уйти со сцены. Он достал свою полуакустику и попросил Алик подыграть партию баса.
— Знаешь — хорошо, не знаешь — придумай что-нибудь.
Алик хмуро посмотрела в удаляющуюся спину. Ага.
А Леш уже был на сцене. Заиграл, не глядя в зал. Заходящее летнее солнце окрашивало всё вокруг в яркие закатные цвета. Казалось, Леший стоит посреди бушующего потока лавы.
Она улыбнулась, заслышав первые ноты вступительного перебора. Её любимая песня "Мастера". "Кресты". Пробежав пальцами по открытым струнам баса, решительно воткнула джек в комбик. Замерла, выжидая.
За спиной крик совы,
Детский смех в зимней чаще.
И солнце — взахлёб.
Впереди хвост молвы
Столько грязи притащит,
Что пулю бы в лоб.
Алик уже стояла по правую сторону от Леша, мгновением позже свои места заняли Женёк и Пашка.
Вторая гитара повела свой разговор с первой, ожили барабаны, вступил бас.
Теперь все...все вместе...
Уходил, исчезал,
Непонятная сила
Вернула назад.
И грозу проклинал —
Рядом молния била,
Да всё невпопад.
...Долгая дорога домой. Автобус раздвигает ночной туман, не спеша, величественно. Она где-то в середине салона, у окна. В плеере по случаю купленный "Лабиринт". Эта песня...тот голос...медитация.
Порой не хочется, чтоб дорога заканчивалась. Возникает сумасшедшее желание двигаться...всё равно куда. До конца маршрута, а потом обратно...или всё-таки дальше, до конца дороги вообще. Ведь где-то у неё есть конец, а...где? Вливается ли в другую или обрывается посреди поля, вдали от любого города, в тишине? Там, где могут произойти любые чудеса...
Дорога всегда заканчивается, факт, но...есть вещи, которые не заканчиваются никогда.
В небе вороны,
В небе и голуби.
Рукой не развести...
На Руси вся жизнь изломами,
Разбиты кресты...
Она следила за каждым движением Леша, ловя себя на мысли, что безумно боится, что тот сделает что-то неправильно. Мучительно вглядывалась в каждый жест, поворот головы, движение губ.
Эта песня, но теперь — его голос...
Почему? Для чего?
Я рождён этим небом
И этой землёй?
Чтоб считать день за год,
Верить в яркую небыль
И быть ей слугой...
Барабаны. Пашка шаманил, а установка радостно откликалась на каждое его движение.
Тихие переборы гитар идут рядом, пока Женька не срывается в напряжённое соло.
И бас — как веха, дорожный столб, отмеряющий километры-такты.
Боль и крик в голосе. Музыка взлетает вверх, расправляет крылья и...падает вниз, туда, где была раньше.
На Руси вся жизнь изломами,
Разбиты кресты...
Ночным ураганом...
Басовая кода...гитарное сопровождение. И перекличка тарелочек Пашкиной установки.
Тишина. Настороженное внимание из зала. Взрыв.
"Ветра! Ветра! Ветра! "
Алик ничего не слышала. Она старалась поймать сбежавшую мысль. Не смогла. Далеко мысль убежала.
Ну и фиг с ней, с мыслью.
Подошла к Лешаку, протянула ему руку и, почти касаясь губами его уха, шепнула, давя невесть откуда взявшееся волнение:
— Ты в группе, — помолчала. — Ты шикарен...Леший.
— А я и не сомневался!
Потом добавил:
— Спасибо.
А отходить от него не хочется...
Тот мотоцикл остановился навсегда, а этот только берёт разгон.
Поклон. Рёв зала. Палочки, медиаторы и припасённые заранее напульсники улетели в толпу. В нескольких местах вспыхнули потасовки за право обладания трофеями.
Леш, довольный, как стащивший сметану и ненаказанный за это кот, дымил в гримёрке.
У-уу! Чё смотришь?!
Как чё? Ты красивая, а я люблю красивых женщин. Не, мужик я или не мужик?!!
Алик запнулась от его немного восторженного, немного хмельного и такого мужского взгляда. Она уже забыла, как оно бывает, когда на тебя так смотрят...мурашки по телу и...приятное беспокойство...
— Леший меня дери! Что за на хрен?!! — притворно злобно рыкнула, пнув провод, попавшийся ей под ноги. Ну, вроде бы споткнулась...как бы...
Улыбка Леша мгновенно стала настолько чеширско-мартовской, что Алик, осознав только что произнесённую фразу, неожиданно для себя покраснела.
Пашка с Женькой откровенно ржали, вцепившись друг в дружку.
— А что, — протянул Леш, плотоядно ухмыляясь. — С удовольствием! — его хитрющий взгляд снова пробежался по её фигуре. — Аля, если честно, это было первое, о чём я подумал, когда впервые увидел тебя!
Парни уже просто стонали, привалившись к стенке.
— Извращенец!
— Не-а! — Женёк едва мог говорить. — Нормальный мужик!!! Уж я-то в этом разбира-аюуууусь!..
— Что, уже проверил? — полюбопытствовал Пашка, уже просто всхлипывая: на большее сил не было...
— А то!!! — хором воскликнули Леш и Женёк и снова заржали.
— Не дал... — состроил плаксивую мордашку гитарист.
Истерика вспыхнула с новой силой, а Леш продолжил в упор разглядывать Алик.
Она психанула.
Предатели! Блин, да почему я, собственно, это терплю?!
Решительно перешагнув через чей-то процессор, она подошла к Лешу и, сев ему на колени, поцеловала в губы.
Ржач стих.
Одна его рука моментально нырнула под майку и, скользнула вниз по спине, а другую Леш запустил ей в волосы.
Ммм...да он не только шикарно поёт, этот Лешак...
О-о-о-ооо-о-о!!! Стерва! Какие же у тебя сильные и цепкие пальцы...басистка-недотрога...
— Укротительница... — почти простонал он, прервавшись только для того, чтоб, откинув её волосы, поцеловать в шею.
Хриплое дыхание...они уже забыли, что кроме них в комнате есть ещё кто-то.
Леш уже стягивал с Алик майку, беспорядочно водя руками по её телу.
Она вдруг отстранилась, прерывисто дыша и...тряхнув головой, вывернулась из его объятий. На ходу натягивая майку, подхватила кофр и, так и не взглянув ни на кого, выскочила из помещения.
Дверь громко лязгнула, приводя в чувство оставшихся в одиночестве мужчин.
— Вот бл..дь! — с чувством сказал Леший.
Это не про Алик, это — от избытка эмоций. Все поняли. Возбуждённые, они пытались успокоиться, унять разыгравшуюся фантазию. Получалось плохо... Леший начал застёгивать пуговицы на рубашке. Руки дрожали и не слушались.
Женёк открыл дверь.
— Аль! Аля-а!.. — крикнул. Тишина в ответ. Ушла.
Пашка облизнул пересохшие губы.
Женька выскочил в коридор и побежал к выходу.
— И часто она так? — руки Лешего всё ещё предательски дрожали.
— Э-ээ-э-э... — только и смог выдавить из себя Пашка.
Так, понятно, ещё не пришёл в себя.
Молчали, не глядя друг на друга. Вернулся Женька, как-то сразу оказавшийся рядом с Лешем. Он смотрел изучающе. В упор.
